Карманы были пусты. Ни платка, ни мелочи не завалялось в них. Но решение пришло само. Руки действовали словно отдельно от тела. Под рубашкой нашарили цепочку, рванули, обжегши кожу, и в сухую ладошку доктора лег нательный крест. Даже казак, уже собравшийся оттереть доктора от арестантов, застыл, вытаращив глаза.

– Ай-яй-яй, молодой шеловек! – покачал головой старый доктор. – Расве ш так мошно? Фам выпало счастье шить, а вы…

Алексей и так понимал, что совершает, и смутился, когда старый доктор поспешил вернуть ему крест.

– Не торопитесь, молодой шеловек, – промолвил он. – У фас впереди целая шизнь…

– Но моя жена, – пробормотал Алексей. Неужели он расстанется с Настей навсегда, и у нее не останется ничего на память?

– Фаша супруга утешится, – улыбнулся доктор Штерн. – Я фсе ей передам. И ей будет приятно узнать, што вы не трогнули и сохранили гордость и честь!

Старый доктор назидательно поднял палец. Алексей хотел было возразить, что по приговору суда чести-то их и лишили, и плеть казака недавно это доказала, но не произнес ни слова и лишь крепче сжал в кулаке крест.

Дольше поговорить им не дали – формальности были улажены, и колонне арестантов пришлось трогаться в путь. Пешими, вслед за телегами, на которых было свалено нехитрое имущество и дорожные припасы, в окружении конных казаков. Прочь из столицы, на Камень и дальше.

Слишком поздно Настя поняла, что угодила из огня да в полымя. Нет, свекровь не держала невестку взаперти, но приставленная к молодой женщине приживалка следовала за нею по пятам, принимаясь скандалить и чуть ли не звать на помощь, стоило Насте попытаться нарушить неписанное правило – ни под каким видом не отлучаться из дома. В остальном семейство Варских ее почти не замечало. Старый князь Михаил Романович ограничивался лишь дежурными фразами за столом. Елисей, тот и вовсе держался в стороне, словно то, что совершил его старший брат, бросало тень на его жену. Писать ей дозволялось, но письма просматривала сама Фелицата Алексеевна или ее супруг, и Настя не была уверена, что все, написанное ею, было отправлено адресатам. Сама же княгиня Варская при первом удобном случае отписала родственникам, извещая, где находится беглянка. Ответ от родителей последовал незамедлительно, а вслед за письмом должны были прибыть и они.

Время уходило. И Настя решилась на отчаянный шаг. Она известила Фелициату Алексеевну, что желала бы увидеться с подругой, Нелли Шумилиной, с которой давно не встречалась, и которой писала еще с дороги. Княгиня дала свое согласие.

Накануне Настя написала еще одно письмо, тщательно сложила и спрятала в рукав. Благо, фасон траурного платья позволял это. Чтобы лучше контролировать, не выпало ли заветное письмецо, молодая женщина вооружилась платком и то и дело нервно теребила его в руках, якобы волнуясь, а на самом деле проверяя, не провалилось ли письмо вниз, к локтю.

Нелли Шумилина впорхнула в гостиную, нетерпеливая и взволнованная. Подруги бросились друг другу навстречу, поцеловались.

– Ах, милая моя Стаси, – на галльский манер выговаривая имя подруги, воскликнула Нелли, – ты не представляешь, как я волновалась! Ты писала, что приедешь – и молчание!

– Я не знала, где остановлюсь, Нелли, – ответила молодая женщина. – Ее сиятельство была так любезна, что позволила мне пожить здесь.

Обе молодые женщины посмотрели на княгиню Варскую. Она еще утром ясно дала понять, что общаться подруги смогут только в этой гостиной, то бишь, в присутствии третьего лица.

– В конце концов, моя милая, ты принадлежишь к нашему семейству, – произнесла Фелициата Алексеевна светским тоном.

– О, Стаси? – взвизгнула Нелли, только сейчас заметив ее положение. – Стаси, я глазам своим не верю! Ты… беременна?

– Да. Я… всю зиму прожила у маменьки в деревне…

– Ах, в деревне зимой такая скука! – воскликнула Нелли. – То ли дело в нас! Ах, если бы еще и не это покушение… Общество лишилось стольких блестящих кавалеров! Мы все так переживали, так переживали… У меня расстроилась помолвка. Воображаю, как тебе было тяжело!

Судя по улыбке Нелли, она уже вполне смирилась с потерей.

– Да, я даже заболела, – Настя решила поддержать невинную ложь, тем более, что правду все равно почти никто не знал. – Простудилась.

– Сочувствую от всего сердца! Зимой, в деревне, больная, да еще и в одиночестве! Зато теперь ты вернулась…

– Вернулась, да только не ради развлечений, – вздохнула Настя.

– Да, я смотрю, ты в трауре…Твоего мужа приговорили?

– Да, – Настя в первый раз посмотрела на свекровь. Со слов Елисея она знала приговор, вынесенный его брату, – к каторге и ссылке.

– Это ужасно! – вынесла вердикт гостья. – И что ты теперь будешь делать?

Решительная минута настала. Настя выпрямилась.

– Фелициата Алексеевна, – сказала она, – может быть, прикажете подать горячего шоколада или кофию?

Княгиня милостиво кивнула головой.

Ни пить горячий шоколад, ни кофий, до которого была охотница ее свекровь, Насте не хотелось. Но ей нужна была эта пауза в разговоре.

Улучив миг, когда горничная отвлекла старую княгиню, подавая ей чашку шоколада, она сунула Нелли свернутое в трубочку письмо, шевельнула одними губами: «Передай!» – и сурово сдвинула брови, чтобы у подруги не возникло желания начать расспросы. Поняла ее Нелли или нет, но она быстро накрыла письмо ладонью.

Это было составленное на высочайшее имя прощение – Настя умоляла императора помочь ей узнать хоть что-нибудь о судьбе мужа и, если возможно, разрешить свидание. А может быть, и получить согласие на что-то большее. Последовать за ним, за Алексеем, туда, где он отныне будет жить – такое она еще несколько недель назад не могла и помыслить в страшном сне. Но с каждым часом с того мига, как она узнала о его приговоре, эта мысль крепла в ее голове. Многое тут зависело от того, согласится ли император дать ей аудиенцию.

Посидев еще несколько минут и вывалив на Настю ворох свежих новостей, Нелли Шумилина засобиралась домой, и отбыла, оставив молодую женщину терзаться от страха и неизвестности.

Миновало несколько дней. Как-то за завтраком Елисей бросил мимоходом, что на днях осужденных отправляют этапом за Камень. С невесткой он не разговаривал, обращался при этом к своему отцу, но Насте почудился предостерегающий взгляд, который бросил на нее свекор. С тех пор каждое утро верная Малаша отправлялась «за покупками» к Навьей башне. Она пропустила мимо две группы кандальников. Алексей Михайлович Варской был отправлен с третьей.

Это известие – Малаша видела Алексея, ей удалось передать весточку! – подкосило Настю сильнее, чем все дурные новости за последние недели. Алеша жив, он знает, что она была рядом все это время, что это не ее вина в том, что они не встретились до сих пор – и в то же время он покинул город, он идет с толпой кандальников в далекие земли, где ему суждено кануть, быть может, навсегда. А она остается здесь, хранить память о нем, ждать, тосковать и молиться… Как же тяжела сама мысль о разлуке! И чем занять эти невыносимо долгие годы?

Она еще пребывала в этом тягостном оцепенении, когда ей доложили о визите доктора Штерна. Благообразный низенький худенький старичок в старинном, вышедшем из моды лет эдак двадцать тому назад камзоле и в парике с косичкой, как носили еще при отце нынешнего императора, неслышными шагами вошел в комнату, где вместе с приживалкой сидела Настя. Приживалке официально вменялось в обязанность подать воду или нюхательные соли, если барыне станет дурно. Настя не могла без отвращения смотреть на эту старую деву с длинным носом и затравленным взглядом бродячей кошки.

– Топрый день, сударыня, – приветствовал ее доктор Штерн.

– Добрый день, сударь, но я не звала доктора, – ответила Настя. – Если только моя свекровь, но она…

– Нет, я приехал по поручению иной шеловек, – старичок пытливо оглядел ее маленькими живыми глазками, в которых светилось участие. – Надо ше, какая молодая и красивая коспоша! И, должно быть, счастливая коспоша…