аня прибежал в поварню за косточкой для волчонка. Тому уже не грозила Фёдорова расправа. Бабушка Марфа выспросила у псарей правду о происшествии, случившемся после волчьей охоты, и сурово отчитала Фёдора за него. Но и Ване не разрешила держать в своей горенке клетку с Волчиком. Долго думала, что с ним делать. Расставаться с маленьким зверем Ваня ни в какую не хотел, смотрел на бабушку умоляющими глазами. Тут Настя надоумила подбросить волчонка Двинке, сторожевой овчарке, родившей недавно четырёх щенят. Двинка обнюхала Волчика, облизала всего от хвостика до ушей и приняла в свою собачью семью. Ваня по нескольку раз на день навещал любимца и подолгу возился с ним, к неудовольствию домашнего дьячка, обучавшего мальчика чтению и письму. Тот пробовал даже жаловаться Марфе Ивановне, но она не обратила на это внимания, поглощённая иными заботами.

На кухне обедали кровельщик Захар Петров с сыном Акимкой, который был одного роста с Ваней, хоть и на год старше. Захар заканчивал перестилать свежими дранками кровлю широкого амбара, работал на Борецких последнюю неделю, а со следующей нанимался к боярыне Анастасии Григорьевой, чей двор на Чудинцевой улице был не меньше, чем у Марфы Ивановны. Акимка помогал отцу, подавал инструменты, убирал трухлявый мусор, и Ваня часто наблюдал с завистью, как ловко тот двигается по покатой крыше, даже не всегда обвязываясь страховочной верёвкой.

Сын с отцом доедали постные щи, вытирая ржаными горбухами донышки деревянных мисок.

   — Заходи, заходи, соколик, — улыбнулась Ване Настя. — Кочерыжечку на вот!

Она рубила кухонным тесаком капусту, сбрасывая сочные белые стружки в неглубокую кадку. Полные руки с закатанными до локтей рукавами льняной сорочки порозовели от холода.

Ваня принял толстую кочерыжку и звонко откусил, аж в ушах отдалось.

   — А для волка твоего телячья вон кочерыжка, в ведре под лавкой, — сказала Настя. — Сам уж возьми, руки не могу марать. Акимка! Полешек бы принёс? Печь остыват.

Ваня догрыз кочерыжку, достал из ведра варёную кость и вышел вслед за Акимкой. Тот поджидал его за дверью.

   — Волк-то взаправдашной? — спросил он по-деловому, стараясь не показать чересчур своего любопытства.

   — Пойдём со мною, — ответил в тон ему Ваня. Интерес Акимки льстил ему.

Мальчики зашагали к собачьей будке близ дворовых ворот. Овчарка при их приближении высунула наружу огромную свою голову и негромко зарычала.

   — Тихо, Двинка, это свой, — успокоил её Ваня. Он наклонился, пошарил рукой и достал из-под собачьего бока серого щенка. Двинка тихонько заскулила.

   — Не заберу, не бойся, — сказал ей Ваня.

Он положил на землю кость и подтолкнул к ней Волчика. Щенок нехотя понюхал и затрусил обратно в будку.

Акимка засмеялся пренебрежительно.

   — Волк!.. Ха!.. Никакой это не волк, а собачка обыкновенна! Таких в Волхове слепыми топят.

   — Он маленький ещё! — воскликнул Ваня, уязвлённый предположением Акимки.

   — Собачка! — махнул рукой Акимка и, видя, что Ваня сжал от обиды кулаки, оглянулся по сторонам и сказал доверительно: — А я, знаешь, с крыши видел кого? Медведяку!

Ваня вытаращил глаза от такого наглого обмана. С амбарной крыши далёкий лес не увидишь, а медведя в лесу и вовсе невозможно рассмотреть.

   — Живого медведяку! — утвердительно кивнул Акимка. — Его скоморохи на Торг повели.

«Вон оно что», — с облегчением вздохнул Ваня и позавидовал Акимке.

   — Айда поглядим? — предложил тот.

   — Что ты! Мне нельзя без Никиты.

   — Почему? — удивился Акимка.

   — Матушка с бабушкой не дозволяют.

   — «Матушка, бабушка», — передразнил Акимка. — А ты без спросу! В случае чего я тебя защищу, знаешь, как я дерусь!

   — Я тоже дерусь, знаешь как! — похвастал Ваня.

   — Как? — спросил Акимка с искренним интересом.

Ваня смутился, ему ещё ни с кем драться не доводилось.

   — А ну-ка, ударь меня в плечо, — предложил Акимка.

Ваня замялся в нерешительности.

   — Ударь, не бойся! Или, хочешь, я первый? — и, не дожидаясь ответа, Акимка двинул его в левое плечо жёстким кулаком.

Ваня сморщился от боли и неожиданности, едва сдержав слёзы.

   — Теперь ты. — Акимка встал перед ним, опустив руки.

Ваня ударил. Акимка оказался на земле.

   — А ты сильный, — сказал он удивлённо, вставая и потирая ушибленное плечо. — Хорошо не по зубам. Так что, пойдём? Мы мигом — туда и назад!

   — Пойдём, — решился Ваня.

Они выскользнули из полузакрытых ворот и быстрыми шагами пошли вниз по Великой улице, у церкви Сорока мучеников свернули налево, огибая Детинец, и вышли к мосту через Волхов. Река уже встала, но лёд был ещё неокрепшим, тут и там чернели широкие полыньи. Тянуло холодом, Ваня поёжился. Он был в суконной шапочке с бобровым отворотом, в тафтяном[40] кафтане и сапожках из оленьей кожи мехом внутрь. Акимка же с непокрытой головой, в лаптях и поношенной вотоле[41], привыкший подолгу работать на ветру, холода, казалось, вовсе не чувствовал, лишь покраснели руки его, в цыпках и царапинах, торчащие из ставших давно короткими рукавов.

Настил моста был сбит крепко, но Ваня с непривычки глядел под ноги внимательно, боясь оступиться. Ему казалось, что длинный на бревенчатых сваях мост непрочен и не ровен час рухнет под ним. Он немного приотстал от Акимки.

   — Эй, поспешай! — крикнул тот, обернувшись, и побежал вперёд.

Ваня одолел робость и припустил следом.

Торг начинался сразу же за мостом. На берегу пахли елью готовые срубы для изб, лежали аккуратно сложенные крепкие доски, брусья, тёс. Высились штабеля строевого леса. Далее шли рыбные и мясные ряды. Искрились на солнце меха. Тут и там стояли вскрытые бочки и кадки с мочёными яблоками, брусникой, клюквой, орехами, бадьи со сметаной и творогом. Вкусно пахло калачами, горячим сбитнем. В оружейном ряду побрякивали кольчуги, ножны с серебряной отделкой, стальные клинки. Уши у Вани заложило от одновременного гула сотен голосов, подвывания нищих, ржания коней, поросячьего визга, крика пьяниц у корчмы. Он забыл, как и зачем здесь оказался, и только озирался по сторонами.

   — Вона они! — потянул его Акимка за рукав, указывая на образовавшую круг толпу, откуда доносились удары бубна и взрывы хохота.

Мальчики протиснулись поближе к занятному зрелищу. В центре круга на задних лапах приплясывал в такт бубну небольшой рыжий медведь в лоскутной юбке. Молодой скоморох потряс над головой бубенчатым бубном и крикнул:

   — Ай да Маша, ай плясунья! Поклонись честному народу!

Зверь, сложив передние лапы, стал кланяться во все стороны. Зрители смеялись. Кто-то подбросил вверх пряник, который медведица ловко поймала мохнатой пастью.

   — А теперь, Маха, — крикнул скоморох, — изобрази, как боярин по Торгу прохаживатца!

Медведица задрала морду вверх и вперевалку медленно и важно прошла по кругу.

   — Гляди-ко, похоже! В точности! — раздались одобрительные голоса.

   — А теперя — как монах крестится! — объявил скоморох.

Медведица замахала перед собой лапой, в самом деле изобразив некое подобие крестного знамения.