Шубы и кофточки с русскими названиями, ткани цвета покоренных городов были как бы трофеями, приятным воспоминанием о победах. Но Крымская кампания – не только легко преодоленная Альма и рухнувший к ногам союзников, обессиленный Севастополь. Это Балаклава[179] – это вялость французов и опасливый маневр вправо к южной стороне Севастополя, непонятный и непонятый приказ Раглана. Это глупая и жертвенная атака английской кавалерии, разорванной в кровавые клочья русскими пушками. Это «тонкая красная линия» шотландских пехотинцев, ощетинившаяся штыками против лавы уральских казаков. Это бессмысленные жертвы неоправданной осторожности Раглана и Арно. И это «балаклавское сидение», длившееся с осени 1854-го по весну 1855 года и унесшее тысячи жизней.

Англичане и французы погибали под Балаклавой не от пуль. Они умирали от холода, холеры, трупного смрада, пропитавшего сам воздух этого проклятого места.

«Вы хотите представить себе Балаклаву? – спрашивала Фанни Даберли, участница кампании, – Тогда представьте деревню с разбитыми домами, утопающую в непролазной грязи. Добавьте к этому нескончаемые дожди, превращающие почву в месиво по щиколотку высотой. Наполните дома чахоточными турками, убивайте их ежедневно по сотне и хороните, едва присыпав землей, чтобы они гнили у вас на глазах. Прибавьте сюда трупы животных, умерших от бессилия и голода и оставленных на побережье. И не забудьте о человеческих останках, телах и их частях, плавающих вместе со щепками разбившихся кораблей. Хорошенько потомите эту смесь в тесной бухте, и вы получите представление о Балаклаве и ее запахе»[180].

Фанни Даберли описывала самый страшный период «сидения» – ноябрь 1854 года. Тогда союзники потерпели сокрушительное поражение не от русских, а от природы и собственной беспечности. Начальник Балаклавской бухты, капитан Леопольд Хит, распоряжался транспортировкой грузов для союзной армии. Не видя возможности хранить запасы продовольствия, одежды, инструментов на суше (из-за сырого климата они могли быстро сгнить), офицер решил держать все это на кораблях, пришвартованных в бухте. Места вполне хватало. И вот ранним утром 14 ноября разразился страшнейший шторм, которого никто не ожидал. Часть кораблей сорвалась с якорей и разбилась о скалы, другие наскочили на соседние суда и затонули. Погиб и английский пароход «Принц», на борту которого находились 40 000 комплектов зимней формы, которые только-только доставили из Британии. К вечеру, когда буря утихла, англичане, к ужасу своему, поняли, что от припасов почти ничего не осталось. Зимовать в Балаклаве было не в чем.

Французы пострадали от шторма меньше, так как были лучше обеспечены на суше. «Почти так же они выглядели в Париже и Страсбурге», – цедил сквозь зубы полковник Пэк. Это не совсем так. Войска императора Наполеона III действительно выглядели лучше, но лишь потому, что интенданты еще во Франции запаслись теплыми вещами и овечьими шкурами. В Константинополе некоторые особо расторопные офицеры и нижние чины купили у турок полушубки и меховые пальто, спасшие многим из них жизни зимой у Балаклавы. Кроме того, французских солдат не ограничивали в выборе и количестве теплых вещей. В ноябре-декабре 1854 года они уже едва напоминали плац-парадных парижских усачей. «Каждый одевается здесь, как хочет, – писал Луи Нуар[181] из Крыма. – Один как бедуин, другой как кучер, третий как священник. Некоторые предпочитают греческий стиль.

Солдаты и зуавы

Фотограф Р. Фентон, Крым. 1855. Библиотека Конгресса (Вашингтон)

Есть среди нас отчаянные стоики, которые носят все так, как написано в уставе. Обувь здесь из всего, что есть под рукой – кожи, каучука, на деревянной подошве и так далее. Форма головных уборов зависит исключительно от солдатской фантазии»[182]. Появились тогда и так называемые крымчанки – суконные на меху накидки с капюшонами, которые носили и офицеры, и нижние чины французской армии.

Если галлы быстро справились с потерями и холодом, то положение англичан казалось катастрофическим, его усугубили холод и снег, не прекращавшиеся неделями. Согреться огнем на улице не получалось, холщовые палатки, шинели, одеяла не спасали, сырость, снег и мороз превратили их в ледяные пласты. Солдаты гибли сотнями от холеры, голода, мороза. Приходилось спасаться кто как мог. Придумывали новую форму: поверх изорванного летнего обмундирования набрасывали кое-как сшитые козлиные и овчинные полушубки, больше напоминавшие дикие шкуры некогда живших здесь неандертальцев. На голову натягивали смешные колпаки, сшитые из двух половинок козлиной кожи с мехом. Те, кому повезло больше, донашивали армейские кожаные ботинки и гетры. Все прочие мастерили «опанки» из кожи, меха и войлока, стянутого бечевкой. Кое-кто даже срезал полы своих изношенных шинелей, чтобы поглубже спрятать руки в карманах суконных панталон. Из получившихся кусков сочиняли шапки и носки. Однако все эти новинки не слишком впечатлили командование, оно не одобряло «произвол» в одежде и мягко напоминало о регламенте. Требовать от солдат строгого подчинения, к счастью, не решились.

Вести о бедствиях армии долетели до Лондона. Пока снаряжали новую партию груза, рачительные журналисты обратились к британцам с просьбой о помощи – призывали шить теплое белье и вещи. Были созданы два фонда – Крымский и Королевский Патриотический. Они собирали деньги, продовольствие, одежду на нужды армии. Тогда же газеты сообщили о том, что сама королева Виктория, пославшая за тридевять земель свои войска, день-деньской вяжет солдатам из шерсти теплые шлемы, перчатки, кофты. Вскоре стали публиковать даже специальные пояснительные записки о том, какими должны быть эти шлемы и жакеты, из какой пряжи их следует вязать.

Общими усилиями интендантов, фондов и патриотов собрали гуманитарную помощь измученным солдатам, но получили они ее лишь в марте-апреле, когда стало жарко и присланные вязаные вещи показались многим неуместной глупой шуткой, форменным издевательством. Никто из солдат и думать не мог, что им предстоит пережить еще одну зиму и Севастополь продержится целых 349 дней, выдержит 6 бомбардировок и сдастся лишь 8 сентября 1855 года.

Легенда, к которой нужно относиться осторожно, гласит: англичане, получив посылки с теплыми вещами, окрестили вязаные шлемы «балаклавами». Однако, как отмечает историк трикотажа Ричард Ратт, это название возникло лишь в 1881 году, и в руководстве по вязанию, составленному в 1854 году мадемуазель Риего, они упомянуты просто как «шлемы»[183].

Аналогичная история произошла и с кардиганами. Свое название они, скорее всего, получили тоже после окончания Крымской войны. Во время кампании генерал лорд Кардиган[184] возглавил печально известную атаку бригады легкой кавалерии. Его и лорда Раглана обвинили в гибели цвета британской военной аристократии в мрачной «долине смерти» под перекрестным огнем русской артиллерии, поэтому у солдат не было веских причин называть его именем вещь, которая, в отличие от Кардигана, спасала им жизни. Но войну союзники все же выиграли, и в январе 1855 года Кардигана тепло встречала публика в Фолькстоне, в феврале ему оказала благостный прием королевская чета… Время шло, и то, что недавно было кровавым бессмысленным месивом, стало сочной картиной в пухлой золоченой раме. Кардигана объявили национальным героем, несмотря на робкие попытки некоторых парламентариев поставить под сомнение его крымские заслуги. Возможно, тогда, в конце 1850-х годов, вязаные кофты, привезенные офицерами из Крыма на родину, и получили свое название. Свитера-кардиганы носили любители охоты под куртками и пиджаками. Их также оценили британские домоседы, любители хорошего коньяка и уютного камина.