Принц Хозрев-Мирза
Позирует в шапке-«колахе». Конец 1820-х гг.
Шахский внук, Хозрев-Мирза, милый юноша шестнадцати лет с персиковыми щеками и опушкой застенчивых усиков, произвел в столице самое приятное впечатление. Все как-то сразу забыли о войне, резне и Грибоедове. Петербуржцы не пропускали ни одного случая поглазеть, хотя бы издали, на дивную дикую свиту принца. Щеголи кое-что примечали и умыкали для себя. Их особенно вдохновили черные высокие шапки, которые они стали разыскивать у торговцев или заказывали их точные копии, тыча портного носом в гравированный портрет шахского внука, разлетевшийся в колоссальных количествах по Петербургу. Так появились «эриванки».
Все в столице без устали расточали комплименты экзотическому принцу. Дамы лорнировали его в театрах и ловили его жаркие взгляды, отмечали его грацию, гибкость и бархатные глаза. Некоторые даже находили определенное сходство Хозрева-Мирзы с великой княжной Марией Николаевной, и дочь императора считала эти сравнения прелестными и пыталась усилить мимолетное сходство, появляясь в маскарадах одетой персидской шахиней. «Он сделал большой эффект в Петербургских обществах. Дамы не давали ему прохода на гуляньях», – записал актер Каратыгин о принце.
Хозрев-Мирза приехал не только с миром, но и с вестями о том, что носят при шахском дворе. Эти вести в виде чудесных вещиц были представлены при дворе: «Императрице поднесли прекрасные подарки: персидские шали, драгоценные ткани, работы из эмали, маленькие чашки для кофе, на которых была изображена бородатая голова шаха. Государь получил чепраки, усеянные бирюзой, и седла с серебряными стременами. Я еще не упомянула четырехрядный жемчуг, который отличался не столько своей безупречностью, сколько длиной. Мама охотно носила его на торжественных приемах, и я его от нее унаследовала»[118].
И даже через десять лет этот шахский жемчуг все еще мерцал на платьях и запястьях великих княжон. К примеру, с воскресными платьями, сшитыми из русского бархата (его производил купец Рогожин), дочери Николая I непременно надевали «нитку жемчуга с кистью, подарок шаха Персидского»[119]. То же делали и столичные щеголихи, о чем поспешил уведомить светский журнал: «Большие нитки бус, доходящие почти до кушака, довольно похожие на знаменитые жемчужные четки покойного персидского шаха»[120].
В конце 1830-х годов в России появилась мода на персидские тюрбаны «с золотыми шнурами, с канвовым донышком, на манер соломки»[121]. Такие, по сообщениям журнала «Галатея», очень полюбились столичным щеголихам. В Москве их тоже бойко покупали, к примеру, в магазине «Maxence».
Прогулочное манто с двойными «персидскими» рукавами
Вторая половина 1850-х годов
Великосветские ферты являлись на костюмированные балы верными персиянами, а свои кабинеты и гостиные они наполнили драгоценными кашмирскими коврами, холодным оружием и чубуками.
«Хозрев-Мирза навез кучу шалей», – сообщала Александра Смирнова-Россет[122]. Такие же цветастые кучи навезли из Персии смышленые русские купцы, ловя подходящий политический момент. В 1820-е годы средний тариф за привоз этих изделий составлял 8–10 рублей серебром с фунта. К 1831 году он вырос на 12 %, что сказалось на цене самих шалей. Дамы покупали их втридорога, но эти искристые, шелковистые, броские материи вполне стоили опустошенных бумажников мужей. В Москве шали, а также иранские и турецкие ткани можно было купить в магазине господина Майкова и в «Английском депо» господина Эйхеля на Лубянской площади (там же предлагали, между прочим, индийские шали Lahor). В 1840-е годы спрос на иранские палантины заметно снизился, так как изменился крой, платья стали закрытыми и не было нужды защищаться от холода, кутаясь в шали.
В 1850-е годы персидские мотивы все еще вспыхивали в моде здесь и там. К примеру, в самом начале десятилетия мантильи стало принято украшать персидскими рукавами, то есть «двойными, из которых одни, внутренние, надеваются на руку, а другие висят свободно, как у черкесов»[123].
После окончания войны в 1828 году Россия подписала с Персией торговый договор, по которому представители двух государств могли безбоязненно и выгодно продавать свои товары, оплачивая только 5 %-ную таможенную пошлину. Кроме того, наши купцы получили право приобретать в Персии дома и земли под склады и хранилища товаров, что заметно усилило русское присутствие на персидском рынке. Что же везли в сказочную страну наши барышники? «Ситцы синие, белоземельные и в особенности зеленые, нанку[124] разных цветов, миткаль[125] и коленкор белые, различной ширины демикотон[126], каламянку[127] волнистую льняную для тюфяков, платки и покрывала зеленые, платки красные ситцевые. Мелочные товары: сундуки, фарфоровая и хрустальная посуда, зеркала, галуны, золотые и серебряные, нитки, чай, сахар, тульские стальные вещи и проч.», – сообщал «Журнал мануфактур и торговли»[128].
Всего в 1833 году в Персию отправилось более миллиона русских товаров. Но были еще и так называемые константинопольские (то есть английские и французские) предметы, которые покупали в столице Османской империи и перепродавали в Персии. На иранцах тогда отлично заработали коммерсанты Давид Боисоглов, Аладатов, Зураб Мирианов, Тома Фридонов. Только за 1833 год они совместно получили 288 тысяч рублей чистой прибыли. Агажан Вартанов увеличил свой капитал на 144 тысячи рублей, а Габриил Амирагов – на 81 тысячу.
Желание правительства и купцов усилить присутствие российских товаров на Кавказе привело к тому, что в 1831 году в Тифлисе основали Закавказское торговое депо, призванное обеспечить высокий сбыт российских товаров и повысить товарооборот с недавними противниками – Турцией и Персией. На этом не остановились. В 1838 году было основано Товарищество персидской торговли, членами которого, среди прочих, стали подполковник Арцруни, титулярный советник Айвазов, представители древнего рода Лорис-Меликовых. Цели товарищества определили кратко и ясно в соответствующем императорском указе: «Снабжать сопредельные России персидские провинции нашими мануфактурными изделиями, вывозить из Персии нужные для нас сырые произведения»[129].
Сразу после окончания русско-персидской войны, в феврале 1828 года, правительство организовало новое предприятие – Покровскую ярмарку в Тифлисе, – «могущее усилить торговлю и промышленность в тамошнем крае и облегчить торговые сношения разных народов, Грузию окружающих». Это касалось в особенности Нахичеванской и Эриванской областей, отошедших России по Туркманчайскому договору. Ярмарка должна была оживить торговлю России с азиатскими государствами и раззадорить интерес местных барышников к добротным русским и европейским товарам. Мероприятие решили проводить в октябре, когда грузинские купцы возвращались из-за границы с пузатыми баулами, наполненными товарами.
Логично, что после мирного договора с Персией в России усилился приток персидских товаров. В 1829 году он составил чуть больше 5 миллионов рублей. К нам везли иранские бурметы[130] и бумажное полотно, керманские шали (от 12 до 40 рублей за штуку). Купцы соблазняли легковерных провинциалок и прижимистых столичных аристократок сказочными гилянскими шелками. Продавали их на всех крупных российских ярмарках (в том числе на Нижегородской, Ирбитской и Ростовской), а также в Москве и Санкт-Петербурге. Цены кусались: в 1833 году за пуд гилянского шелка просили 590 рублей[131]. Помимо столичных модников персидские шелка с большим удовольствием покупали «азиатцы», то есть жители юго-восточной части Российской империи.
