Михаилу Лермонтову Ашуг, не признанный двором, Отверженный монархом странник, Когда явился к нам изгнанник, Его встречал, как отчий дом, Кавказ. Перед седым хребтом Кавказа Предстал он с думою печальной, Не как приблудный, не случайный, А найденный достойный сын. Нет, не страшил его Чиркей В суровых дебрях Дагестана — Любил он в непокорном стане Лихую удаль узденей. Мог на него поднять булат Мюрид – защитник имамата… С отвагой русского солдата И сам он умереть был рад. Но разве мог подвергнуть злу Всё, что, воспев, овеял славой? За это сам орёл двуглавый Вонзил в него железный клюв. Когда мы думаем о нём, То утешает мысль нередко, Что не легла та смерть на предков Братоубийственным пятном. Его в аулах наших чтут, Как близкого по духу, нраву, И сыном гор его по праву Собратьев истинных зовут. Кровь земли Друзья мои, пусть льётся кровь земли Потоком струй в серебряные чаши. Чтоб вновь, вскипев в застывших жилах наших, Огнём священным душу обожгли. Пусть эта ночь не дарит сладкий стон В разливах чувств взволнованных, как море. Утонет пусть годин тяжёлых горе, Когда бокалы издадут свой звон… Пусть в каждом сердце пенится вино, Смывая накипь где-то скрытой грусти… Пусть в жизни вашей вечно будет густо И пусть до ста всем жить вам суждено! Пусть кровь земли, как кровь семьи, роднит Поборников добра и за порогом. За дружбу выпьем! Только понемногу, Чтоб нам разумно радость встреч продлить. Горы Лакские Кто сказал вам, что беден мой край, Будит грусть наготою бесплодной? Для меня он – невиданный рай, Жизнь, оазис в пустыне безводной. Горы лакские сердцу близки, В их теснинах не дышится тяжко! Говорят, здесь живут бедняки… Но душа у них вся нараспашку. Не беда, что покрыты хребты Жидкой проседью старческой плеши… С буйной юностью с их высоты Ручейки белогривые плещут. Бьют ключи средь зелёных ковров: Тот, кто выпьет живительной влаги, Сразу станет не только здоров, Но и полон орлиной отваги! Мама
Одну тебя боготворить могу И до небес превозносить упрямо. Я постоянно у тебя в долгу, И ты мой долг всё умножаешь, мама. Сыну Твой дед ничем не знаменитый горец, В сраженьях – воин, а в труде – кустарь. Невинному не причинял он горя, Был с малым – мал, со старым – стар. Мой сын, прошу, и ты, живя на свете, Будь человеком, другом и отцом, Чтоб за тебя не стыдно было детям, Чтоб людям смело мог смотреть в лицо. Наш дом Под густою липой старый дом наш Неказистым кажется на вид. Приютившись над рекою скромно, Словно гриб, он много лет стоит. И нет в нём окошка с мезонином, И нет простора в комнатке моей, Нет под белым мрамором камина, И нет согретых паром батарей. Обдаёт меня теплом зимою, В уголке заметная едва, Мазаная печка с духовою, Где трещат так весело дрова. Ароматом вишен и сирени Дышит в мае садик во дворе. А какие разливные трели Под окошком слышны на заре! И ничуть не жаль, что в этом доме Годы мои лучшие пройдут… Не всегда я нахожу в хоромах Радость, вдохновенье и уют. Есть женщины… Есть женщины, особенные есть! Гордиться ими вправе человечество. Они хранят достоинство и честь, Как преданные воины – Отечество. Те, что способны, с лучшими в ряду, Прославить труд Неслыханным умением… Которые нигде не подведут — Таких в разведку брали без сомнения. Есть женщины, Что любят только раз. Довольствуясь устоями семейными, Не выставляют людям напоказ Суму невзгод и чувства сокровенные. Есть женщины седые с дней войны, Не согнутые гнётом одиночества. Они священной памяти верны И сохранили детям в память отчество… Есть женщины! Когда встречаешь их, С почтением невольно клонишь голову! |
