– Превратим поповские церкви в свинарники!

– Праулно, праулно, – горланил ему в поддержку татарин Тугаев.

– А мусульманские мечети в конюшни!

– Э, не праулно, не праулно! – возмущался Тугаев.

На сей раз комиссар шмыгнул носом и заявил, что классовых врагов надо уничтожать беспощадно.

– Ну, стало быть, получишь свое, пойдешь в расход, – подытожил Лютый.

– Слышал, Аргунцев, что сказал комиссар? – обернулся он к начальнику конной партизанской разведки.

– А я служить комиссарам не подписывался! – озлобился Андреич.

– Ну и вали тогда к едрене фене, – прошипел командир отряда.

– Вы слышали, что он сказал, это же контрреволюция, – затараторил политработник.

Аргунцев плюнул и, хлопнув дверью, вышел вон.

– Ты тут не шуми насчет контрреволюции, – осадил его Лютый. – Мне другого такого командира разведэскадрона не сыскать, а таких, как ты, пришлют еще хоть каждый день по фунту с лихом. Уведите беляка!

Затем он обратился к Сене, тихо сидящему в углу штабной избы.

– Поутру возьмешь отделение, отведете этого питерского фланера в балку да и шлепнете по-тихому, а я отошлю Аргунца куда подальше, чтобы он чего не натворил сдуру.

Ранним туманным утром Арсений, взяв с собой пятерых ребят, по заснеженной тропе повел Сохнина в сторону дальней балки. Не доходя до нее, он отпустил ребят в соседнюю деревню за самогоном, а сам довел офицера до большого оврага. Разрезав веревки на руках колчаковца, он отошел в сторону и снял с плеча карабин. Белогвардеец спокойно стоял, глядя на Арсения, и было ясно, что смерти он не боится.

– Послушайте, Сергей, – обратился к нему Сеня. – Вы друг и однополчанин моего командира. Он никогда не простит мне расправы над вами. Аргунцев для меня как старший брат, поэтому я отпускаю вас с миром. Идите восвояси и храни вас Господь. Надеюсь, нам не придется встретиться в бою. Кроме того, лично у меня к вам вражды нет. Сейчас я, для порядка, выстрелю в воздух, а вы сигайте в овраг и идите по нему до ручья, который выведет вас к речке. По ней доберетесь до людей. – Сеня поднял ствол карабина и выстрелил. – Ступайте поскорее.

Однако Сохнин почему-то медлил. Затем он, глядя Сене в глаза, заговорил:

– Послушайте, вас, кажется, зовут Арсений. Так вот, если вы тоже друг и адъютант Саши Аргунцева, то я скажу вам следующее. Никаких добрых чувств к вашим командирам, и особенно комиссарам, я не испытываю и буду воевать против них, но такие люди, как Аргунцев и вы, не должны погибать в этой братоубийственной войне. Вашему начальству я ничего бы не сказал даже под пытками, а вам скажу. Моему командованию уже известна дислокация вашего и еще нескольких отрядов, которые мы считаем бандами. Не позже чем через неделю крупное подразделение наших регулярных войск, при поддержке казаков, блокирует вам пути отступления и японский карательный отряд довершит ликвидацию ваших партизан. Запомни это. Передай тайком эту информацию Александру, и уходите из этих мест как можно быстрее. А теперь прощай, парень.

Некоторое время Арсений стоял как громом пораженный. Меж тем Сохнин стал спускаться по крутому склону оврага.

– Эй, постой, – окликнул его партизан.

Офицер вопросительно взглянул на него.

– На, возьми, – Сеня вынул из кармана и бросил ему трофейный пистолет. – Тут, в тайге, и с тигром и с медведем-шатуном встречи нередки, да и народец попадается лихой, так что, может, пригодится.

Сохнин поднял оружие, кивнул головой и скрылся в зарослях оврага.

Сеня дождался хлопцев с самогоном, заставил их выстрелить по разу и настрого запретил рассказывать об отлучке в селение. Ребята были толковые и все поняли.

После рассказа Аргунцеву о липовом расстреле Сеня увидел, как глаза командира предательски увлажнились, и он несколько раз сглотнул кадыком, чтобы задавить горестный всхлип.

– Спасибо, хлопче, – хрипло сказал он. – Они мне сказали, что будет суд трибунала и, возможно, беляка обменяют на кого-нибудь из наших… Я бы потом всю жизнь мучился, что не спас боевого товарища. Так, ладно, доложим командиру, что получили информацию о карательном рейде белых и японцев от наших людей из Хабаровска. Только уж очень Лютому не хочется покидать насиженное место и вновь блуждать по тайге. А особливо не по нутру это сопливому комиссару.

– Информацию надо тщательно проверить, тщательнейшим образом, – тараторил Слабитер. – Это может быть провокацией, – продолжал он.

Видно было, что комиссар струхнул не на шутку, но упирался всеми силами, чуя, что его выгоняют на мороз.

Лютый был человеком неробкого десятка. Прожженный авантюрист, родом из-под Одессы, он понимал, что если вовремя не «смазать пятки», можно лишиться головы, но пока медлил.

– Надо послать разведку и проверить данные, – глядя исподлобья, приказал он.

– Хорошо, – ответил Аргунцев. – Позволь, я пойду.

– У тебя что, ребят толковых нет, послать некого, – возразил командир.

– Предлагаю возглавить разведку товарищу Наумкину, – предложил комиссар Громов – Слабитер.

Он хотел, чтобы дело возглавил его верный последователь- говорун и хитрец Арнольд Наумкин.

– Ну уж хрен тебе, – обозлился Аргунцев. – Этот болтун и пролаза известен почти всем полицейским чинам Хабаровска и Владивостока.

– Зато это политически грамотный товарищ, – воскликнул «казематный страдалец».

– Ша! – рявкнул Лютый. – Пусть это ботало идет, но старшим надо назначить толкового партизана. Из своих выбери, Андреич, двоих, кто знает наших в Хабаровске. Ну хотя бы Циркача и еще кого.

Циркач – это прозвище прицепилось за Сеней при поступлении в добровольческий полк. Дело в том, что перед тем, как записаться в армию ДВР, Арсений полтора года работал в итальянском цирке Аригони в качестве униформиста. Итальянцем был директор цирка, хотя фактически труппой заправляла его жена, властная красавица из бывших наездниц, а артисты были русскими людьми, но имели звучные итальянские псевдонимы. Циркачом он не стал, поскольку этому искусству учатся с детства, но хорошо развился физически. Подражая акробатам, он выполнял упражнения на кольцах и турнике. Пробовал ходить по канату. Тягал гири с атлетами и участвовал в тренировках с борцами. Несколько раз подменял кавалеристов в номерах с вольтижировкой, – словом, после того, как он показал ребятам несколько гимнастических упражнений и простейших фокусов, за ним закрепилось прозвище Циркач. При увольнении жена хозяина всячески отговаривала его уходить из цирка к большевикам, поскольку в вопросах политики разбиралась слабо, и приглашала отправиться на гастроли в Шанхай, но Сеня не послушал ее, потому что мечтал стать военным.

– В Хабаровске особо не светитесь, – наставлял Аргунцев, – навестите Яшку Рака, разузнай у него наедине, что почем, и сделай вид, что получил информацию о рейде белых и японцев. Смотри, чтобы балабол Наумкин не вылез где не надо, а то он себя без пяти минут комиссаром считает. Кого с собой возьмешь?

– Можно было бы взять Гришу Лапина, но он город плохо знает, а может, взять Евсеича, человек бывалый, да и за папашу сойдет.

– Бери обоих, и давайте, втихаря, пристаньте к какому-нибудь крестьянскому обозу, что на рынки провиант возят, и через пару дней назад.

– Будет исполнено, командир, – Сеня поднес два пальца к косматой папахе. – Кстати, давно хотел тебя спросить, как вы расстались с Варей?

– Нормально расстались, – Аргунцев недоуменно пожал плечами. – Я ее проводил до школы, где они ночевали, а утром уже занимался формированием отряда. Это ты вот, будучи как заяц во хмелю, целовался взасос с их классной дамой, которую тоже изрядно подпоил, плясал и орал как оглашенный. Чего это на тебя накатило?

Сеня почувствовал, что краснеет, и неопределенно махнул рукой:

– Так, дурь нашла. Перебрал маленько. Ты ведь знаешь, что я не пьющий.

– Бывает, – усмехнулся Андреич.