Я рисовала, рисовала и рисовала.

Мое сердце все время гремело, как военные барабаны.

Я рисовала до тех пор, пока моя спина не стала ныть от боли, а живот не за урчал, требуя горячее какао и десерт.

Я знала, что-то должно было выйти из меня в тот момент, когда села на шаткий стул.

Я едва могла держать кисть в трясущейся руке, чтобы сделать первые несколько штрихов. От страха, да. Я была достаточно честна с собой, чтобы признать это.

Но это возникло во мне, словно если бы я была скаковой лошадью, в моем сознании вихрем промелькнул образ, за который я поспешила уцепиться.

Он начал появляться и принимать форму.

И затем наступило затишье, словно он был слоем снега, покрывающим землю. Скрывающим то, что было под ним.

Больше очищения, спокойствия, чем те часы, что я потратила на восстановление этого города. Столь же полноценно, да, но возникающая картина была первым швом на открытую рану.

Колокольные башни Велариса пропели двенадцать, перед тем, как я закончила.

Прежде чем я опустила кисть и посмотрела на то, что создала.

Посмотрела на то, что видела.

На себя.

Или на свое отражение в Уроборосе, на того огромного зверя с когтями и тьмой вокруг; на ярость, радость и холод. На все, что скрывалось внутри меня.

Я не убежала от этого тогда. И я не собиралась убегать сейчас.

Да — первый стежок, чтобы заштопать рану. Вот на, что это было похоже.

Когда я опустила кисть на колени, с этим навсегда застывшем зверем на холсте, мое тело болело от усталости.

Я посмотрела на галерею, на улицу за заколоченными окнами. Никто даже не пришел узнать о свете в окнах, за все то, время, пока я была здесь.

Я встала и потянулась, растягивая затекшие мышцы. Я не могла взять ее с собой. Не тогда, когда картина должна была высохнуть, и влажный ночной воздух от реки и далекого моря мог бы навредить ей.

Я, конечно, не собиралась приносить картину в городской дом, чтобы кто-то увидел ее. Даже Рис.

Но здесь… никто не узнает кто нарисовал ее, если придет. Я не подписала свое имя. Не захотела.

Если я оставлю ее на ночь в галерее, чтобы она смогла высохнуть, я вернусь за ней завтра, в надежде, что в доме Ветра наверняка найдется какой-нибудь шкаф, где можно было бы спрятать картину.

Завтра. Я вернусь завтра, чтобы сделать это.

Рисанд

Здесь витала вечная Весна, но казалось иначе.

Это была не та земля, на которую я ступал несколько веков назад или даже в прошлом годы.

Солнце было мягким, день ясным, вдалеке в вечном цветении росли лилии и сирень.

Достаточно далеко, потому что возле самой усадьбы вообще ничего не цвело.

Розовые розы, которые когда-то цеплялись за бледные каменные стены поместья, были не чем иным, как запутанными шипами. Фонтаны не работали, живые изгороди не обрезаны.

Сам дом выглядел чуть лучше, чем на следующий день после того, как дружки Амаранты разгромили его.

Не видимые разрушения, а отсутствие жизни.

Хотя большие дубовые двери были изуродованы. Глубокие, длинные прорези от когтей красовались на них.

Стоя на верхней ступеньке мраморной лестницы, которая вела именно к тем входным дверям, я рассматривал ужасные царапины. Может Тамлин нанес их после того, как Фейра одурачила его вместе с двором.

Но характер Тамлина всегда был не сахар. Любой плохой день мог привести к появлению этих отметин.

Возможно, сегодня их появится еще больше.

Ухмылку, невозможно было скрыть. Как и мою позу, рука в кармане черного пиджака, никаких крыльев или Иллирийской кожаной формы, когда я постучал в разрушенные двери.

Тишина.

Затем…

Тамлин сам открыл дверь.

Я не знал, на что смотреть первым: изможденный мужчина передо мной или темный дом позади него.

Легкая добыча. Слишком много причин, чтобы поиздеваться над некогда прекрасной одеждой, отчаянно нуждающейся в стирке, взлохмоченные волосы, которые давно требовалось подстричь. Пустая усадьба, ни одной слуги в поле зрения, никаких украшений для Солнцестояния.

Зеленые глаза, которые встретились с моими, тоже не были такими же, как я привык видеть. Загнанный и усталый взгляд. Без прежнего огня.

Это было бы делом нескольких минут, подчинить его тело и душу, чтобы покончить с тем, что, несомненно, началось в тот день, когда Фейра безмолвно попросила о помощи на их свадьбе, и я пришел.

Но… мир. У нас был мир.

— Люсьен говорил, что ты придешь, — сказал Тамлин вместо приветствия, голос был таким же плоским и безжизненным, как и его глаза, рука все еще держалась за дверь.

— Забавно, я думал, что его мэйт провидица.

Тамлин только смотрел на меня, игнорируя или пропуская мимо ушей мои шутки.

— Чего тебе надо?

За ним не было слышно ни звука. На любом этаже этого поместья. Даже птицы не пели.

— Я пришел немного поболтать. — Я слегка ему улыбнулся, зная, что это взбесит его. — Могу ли я побеспокоить тебя за чашкой чая?

***

Залы были тусклыми, расшитые занавески закрывали окна.

Словно гробница, а не поместье.

Пыль и тишина давили все сильнее с каждым шагом к тому, что когда-то было библиотекой.

Тамлин молчал, ничего не рассказывал о пустующем доме. О комнатах, которые мы проходили, в некоторые из них были распахнуты резные двери, достаточно для того, чтобы я увидел разрушения внутри.

Разрушенная мебель, сорванные картины, потрескавшиеся стены.

Люсьен пришел сюда на Солнцестояние не для того, чтобы загладить вину, я понял это, когда Тамлин открыл дверь в темную библиотеку.

Люсьен пришел сюда из жалости. Из сострадания.

Мое зрение приспособилось к темноте, прежде чем Тамлин махнул рукой, зажигая фейский свет в стеклянных чашах.

Он еще не разрушил эту комнату. Скорее всего, привел меня туда, где еще была целая мебель.

Я держал рот на замке, когда мы подошли к большому столу в центре помещения, Тамлин занял богато украшенный мягкий стул с одной стороны. Единственное, что у него осталось, что походило на трон в эти дни.

Я скользнул на место напротив него, бледное дерево застонало в знак протеста. Вероятно, мебель предназначалась для размещения титулованных придворных, а не для двух крупных воинов.

Тишина нарастала, такая же густая, как пустота в этом доме.

— Если ты пришел позлорадствовать, то можешь не стараться.

Я положил руку на грудь.

— Зачем мне делать это?

Никакого юмора.

— О чем ты хотел поговорить?

Я посмотрел на полки с книгами, на сводчатый, расписной потолок.

— Где мой дорогой друг Люсьен?

— Охотится за нашим ужином.

— Пропал интерес к таким вещам?

Глаза Тамлина оставались тусклыми.

— Он ушел до того, как я проснулся.

Охота для ужина, потому что здесь не было слуг, чтобы приготовить еду. Или купить ее.

Я не мог сказать, что почувствовал жалость к нему из-за этого.

Только было жаль Люсьена, снова застрявшего с тем кто когда-то был его закадычным другом.

Я положил ногу на ногу и откинулся на спинку стула.

— Я слышал, что ты не охраняешь свои границы?

Тишина. Затем Тамлин показал на дверь.

— Ты видишь вокруг себя часовых, чтобы делать это?

Даже они бросили его. Интересно.

— Фейра выполнила свою работу на отлично, не так ли?

Он оскалился, огонь промелькнул в его глазах.

— Не без твоей помощи, я так думаю.

Я улыбнулся.

— О, нет. Это все она. Умная, не правда ли.

Тамлин схватился за изогнутый подлокотник стула.

— Я и не думал, что Высшему Лорду Ночного двора нечем похвастаться.

Я не улыбался, когда ответил:

— Полагаю, ты считаешь, что я должен поблагодарить тебя за то, что ты помог меня вернуть к жизни.

— Я не питаю иллюзий о том, что в тот день, когда ты поблагодаришь меня за что-нибудь, Рисанд, адские огни превратятся в лед.