Правильно?
Профессор Райан говорит так, будто он умеет читать мысли.
- Судя по твоему сочинению, ты должна быть в моем классе. Тебе требуется вся помощь, которую ты можешь получить.
Ой.
Я стояла, моргая, в шоке, а мое сердце сжалось от его слов. На секунду я замечаю какое-то мерцание в его глазах. Может жалость? Нет, скорее всего, мне кажется это, потому что я не хочу думать, что мистер Гейб, которого я помню с детства, на самом деле высокомерный придурок.
И на самом деле, должно быть, я замечаю то, что ожидаю увидеть в его глазах. Потому что он отводит взгляд и, поворачиваясь к моему отцу, окончательно отстраняется от меня.
3
Габриэль
Я полный и абсолютный идиот.
Я видел это в глазах Пьюрити, когда комментировал ее сочинение, разочарование ранило ее в самое сердце, когда я нелестно отзывался о ней. Мне следовало быть добрее и гостеприимнее. Черт, мне следовало быть честным и сказать Пьюрити, что ее образец сочинения был наиболее выдающимся из всех письменных материалов, предоставленных на рассмотрение.
Но я не честный и не добрый.
Вместо этого я повел себя как придурок, и это не было хоть сколько-нибудь ее виной. В конце концов, это не вина Пьюрити, что мой разум находился где-то в сточной канаве с той секунды, как только она вошла в мою дверь. Это определенно не ее вина, что мне захотелось стянуть это невинное маленькое белое платье с нее.
Мне срочно нужно выбросить из головы эти мысли.
За секунду до того, как произнести то, что я сказал, мне показалось, что я заметил мерцание желания в ее глазах. Я действительно подумал, что заметил, как ее зрачки увеличились, когда она посмотрела на меня. Я подумал, что заметил, как ее дыхание сбилось.
На секунду мне показалось, что я видел возбуждение.
И это чертовски опасно.
Лучше пусть думает, что я высокомерный мудак.
Баритон Алана прерывает мои мысли.
- Пьюрити, пожалуйста, подожди снаружи, пока я поговорю с Габриэлем.
Ох, блять. Мог ли он заметить вину на моем лице за то, что я смотрел на его дочь с вожделением?
- Я не отчислюсь из класса, - говорит Пьюрити, ее голос тверд. Всплеск восхищения проносится сквозь меня от ее настойчивости; устоять перед своим отцом, а тем более передо мной, особенно после того, как я был груб с ней. У девушки более твердый характер, чем я ожидал увидеть от той, которую знал прежде. Но как бы я ни хотел признать ее силу, я не смотрю в ее сторону, потому что не могу.
Если я снова посмотрю на нее, я знаю, что все эти грязные мысли вернутся назад.
- Пьюрити, - предупреждает ее отец.
Девушка громко вздыхает перед тем, как развернуться и выйти из моего кабинета. Когда она уходит, я, наконец, разрешаю себе взглянуть на нее, и сразу же жалею об этом, когда мой взгляд падает на ее ох-какую-идеально-круглую попку. Платье длиной до пола ласкает изгибы Пьюрити, когда она выходит, умудряясь не оставить ничего о своей заднице моему воображению.
Мой член дергается при одном взгляде на нее, и я заставляю себя сделать вид, будто кашляю, чтобы скрыть свое возбуждение.
Тот факт, что я не могу перестать смотреть на ее задницу, опасен. Это должно вызывать беспокойство.
Это тревожит.
Это так смущает, на самом деле, что я опускаюсь в кресло за своим столом, на мгновение, игнорируя Алана, пока дергаю левый нижний ящик. Молча, я достаю бутылку виски и стакан, которые спрятаны там, на случай чрезвычайных ситуаций.
Таких чрезвычайных ситуаций, как обнаружение, что я гребаный извращенец с непристойными мыслями о восемнадцатилетней дочери проповедника. Такого типа чрезвычайных ситуаций, которые означают, что именно ты возглавишь поезд-экспресс в ад.
Я указываю на пустой стакан, предлагая его Алану, хотя знаю, что он откажется, потому что не пьет. Наливая виски на два пальца, я игнорирую его осуждающий взгляд.
Этот взгляд заставляет меня тихо засмеяться.
Если бы он только знал, каким образом я только что думал о его дочери, он бы осудил меня намного больше, чем сейчас.
После принятия алкоголя, я возвращаю бутылку обратно в ящик стола. Виски согревает мой живот, но ничего не делает для того, чтобы успокоить мое сердце.
Алан протяжно выдыхает.
- Мне следовало позвонить и предупредить, что мы придем к тебе.
Или дать понять, что твоя дочь собирается поступать в этот колледж. Или, что она собирается в мой класс. Или, что она написала именно то, что написала.
Или, что она выросла в женщину, которая выглядит так, как она.
Я думаю, то, как она выглядит сейчас, может отложиться в моей памяти навсегда.
- Да, следовало, - отвечаю я коротко. Слишком многое, что произошло между мной и Аланом, было для меня горьким. Мы вместе росли в Саус Холлоу, мы были лучшими друзьями, когда были детьми, но это не означает, что у нас всегда было одно мнение на какой-либо вопрос даже в юности. Мы были друзьями только в силу того, что жили по соседству в маленьком южном городке, а не потому что у нас было одинаковое мировоззрение.
Итак, как только нам исполнилось по восемнадцать, Алан пошел в одну сторону, а я пошел в другую. Он женился на Деборе, своей возлюбленной из средней школы, робкой девушке, которая забеременела спустя месяц после их свадьбы. Я рванул делать ровно противоположное, потому что, черт возьми, именно это я и собирался делать, как только мне исполнится восемнадцать лет.
К тому времени, как Алану исполнилось девятнадцать, он служил в церкви и уже имел зачатки таланта к тому, чтобы рассказывать людям о пагубности жизни за пределами Саус Холлоу. Я же к тому времени, как мне исполнилось девятнадцать, присоединился к морпехам, и поклялся себе, что никогда не буду обременен женой или ребенком.
Еще через год, Алан решил, что местная церковь слишком либеральна, «слишком мирская», как он выразился тогда – и решил начать свое дело, несмотря на отсутствие квалифицированной религиозной подготовки. Он дошел до грани, когда Пьюрити было четыре, потому что жена Алана просто взяла и бросила его. Она просто исчезла из Саус Холлоу, оставив Пьюрити на его попечении.
Он и до этого был очень заботлив с Пьюрити, но как только Дебора ушла, он стал еще более замкнутым, более жестоким, и более поверхностным. Он никогда не поднимал руку на нее, потому что хотя я и был полным лодырем тогда, я бы обязательно вмешался, если бы узнал, что он причиняет Пьюрити боль. Он просто хотел изолировать ее от всего мира. Все это происходило под предлогом ее защиты и видом того, что полезно «для ее души». Это означало домашнее обучение, выбор ее друзей… в общем, полный набор.
После того, как его жена ушла, я приехал в Саус Холлоу в отпуск. И сказал ему сходить к гребаному психиатру. Он ответил мне, чтобы я держал свой нос подальше от его дел.
Последний гвоздь в гробу нашей дружбы был забит, когда мой старший брат и его парень поженились в нашем доме в Саус Холлоу (наша мать была слишком больна, чтобы поехать в какое-либо другое место) – и церковь Алана узнала об этом. Люди из его церкви стояли перед домом, в котором прошло мое детство, с табличками, оскорбляющими моего брата и его мужа всеми возможными мерзкими словами. Это было последней каплей.
Не думаю, что человек, сидящий передо мной, с тех пор сильно изменился, но все-таки, может это так, раз он появился здесь с Пьюрити, которая хочет учиться в колледже. Может, теперь он другой человек. Возможно, дать ему шанс, было бы чем-то правильным.
- Пьюрити, должно быть, хорошá, - говорю я, попадая в принудительно вежливую беседу. – Я имею в виду, что она должно быть, хорошо училась в школе, если смогла поступить в этот колледж.
Школе.
Как только слова покидают мой рот, я задыхаюсь. Вина напоминает мне, что девушка, от чьей груди я только что не мог оторвать глаз, всего месяц как выпустилась из школы.