Хмурю брови, сложив руки на груди, и по-прежнему не могу построить связи. Почему люди так поверхностны? Агнесс неплохо работает. Она подрабатывала много лет в одном заведении. Начальник и персонал, как и клиенты — все к ней хорошо относились. Но после того, как выяснилось, чем занимаются её родители, Агнесс уволили, а бывшие «хорошие знакомые» теперь смотрят косо, осуждая, будто Розалин имеет прямое отношение к тому, чем живут её близкие. Очень странно. И непонятно для меня.

— Эй… — Розалин опускает руки, выдыхая тяжесть из своей груди. Понятное дело — она огорчена. Девушка уже какой год пытается куда-то устроиться, чтобы иметь какие-то деньги. Родителей всё чаще не застать дома. Уже долгое время они поступают таким образом — просто сбегают, оставляя дочери записку. Впервые они скрылись, когда Розалин было восемь. Она проплакала все шесть дней, что они отсутствовали. Сейчас она никак не реагирует на их внезапное исчезновение. Просто надеется, что с ними всё в порядке.

Но деньги нужны.

— Не делай такое лицо, — Агнесс устало плюхается на стул, подперев щеку ладонью, и сутулится, смотря на меня. — Обидно, конечно, что у мне не удается трудоустроиться по вине родителей. Но я их слишком люблю, чтобы упрекать в этом. Просто… — укладывает голову на руки, что сложены на поверхности стола. — Сложно найти работу. Думаю, переехать в другой город — верное решение. Там меня не будут знать. Не будут знать моих родителей. Точно получится устроиться куда-нибудь.

Молча киваю ей, не зная, каким образом могу подбодрить. Она и не ждет от меня лестных слов, поэтому прикрывает веки, зевнув:

— Ребята уехали… Мне без них скучно.

— Без Нейтана? — уточняю, наконец, заставив подругу искренне улыбнуться и стрельнуть на меня теплым взглядом:

— Не ходи по мою душеньку, Райли Янг-Финчер.

Улыбаюсь, двигаясь к чайнику, чтобы поставить воду греться, а Агнесс выпрямляется, обратив внимание на журналы:

— О-у, желтая пресса.

— Это Лиллиан, — с упреком процеживаю, наполняя чайник водой из фильтра.

— Дорогие журналы, — не может не отметить Розалин. Мы с ней в этом плане похожи. Думаю, все люди, живущие в материальном недостатке, обращают внимание на стоимость вещей.

— Знаю, надеюсь она тратит деньги из своего кармана, что сомнительно, учитывая финансовое положение наших семей, — ставлю греться.

— Наших? — Розалин оглядывается на меня, задорно хихикнув. — Я думала, вы с Диланом уже синхронизировались.

— Агнесс… — закатываю глаза, прошептав её имя.

— Ну, ты понимаешь, о какой синхронизации я говорю… — она смеется надо мной, над моей реакцией, оттого прикусываю губу, сдерживая их, дабы не улыбаться, как идиотка:

— Агнесс.

— Боже, я про секс, Райли, — девушка заливается смехом, не выдерживая моего пристального взгляда, и лицом падает на свои сложенные руки, продолжая хихикать, пока я сверлю морально её затылок:

— Вы с Нейтаном стоите друг друга, — качаю головой, взяв две кружки. — Чай будешь?

— Да, — Агнесс театрально смахивает слезинку с глаз и берет в руки первый попавшийся журнал, начав листать. — Кошмар, это так интересно, — наигранно охает. — Ты представляешь? Нилл Вуйман с седьмой улицы спит с нашей директрисой, — и смеется. Я иногда оглядываюсь на неё, радуясь тому, что настроение подруги поднимается, а вместе с ним — и моё. Хорошо, что она пришла.

— Боже… — шепчу. — А кто этого не знал?

— Черт… — получаю в ответ тихо и раздосадованное, поэтому оборачиваюсь, бросив пакетик чая в кружку. Смотрю в спину Розалин, которая склонилась над разворотом журнала, яро поглощая написанное.

— Что? — моргаю с непониманием и интересом. — Что там? — подхожу к стулу Агнесс, а та молвит с прежним напряжением и злостью:

— Вот уроды…

Склоняюсь над столом, изучая раскрытые страницы журнала, и меня тут же пробирает неприятная дрожь, вызванная по большей части чувством внезапно усилившейся ярости. Статья на две полосы про Робба. И всё бы ничего, если бы заголовок не звучал следующим образом: «Очередная жертва — ЛЮБОВНИК ДОНБАРА-МЛАДШЕГО?!» Молча, подобно подруге, пробегаюсь взглядом по написанному, чувствуя то же, что и она — злость. Злость, ведь… Как они могут такое писать? Как Донбар позволил этому стать достоянием общественности? Он не любил Робба, но ведь… Но ведь Остин… О чем я вообще? Ясное дело, Донбар не заботится о нем. Но почему он позволил этому выйти в массы?

— Господи… — изучаю смазанные фотографии, приложенные к статьям. — Боюсь представить, что теперь в школе твориться будет… Бедный Остин…

— Ты ведь видела новости о Роббе? — мы с Розалин это не обсуждали, но уверена, она была в курсе всё это время.

— Да, — киваю, а подруга резким движением закрывает журнал, бросив его на стол, и опираясь на спинку стула, поднимаясь:

— Я умоюсь, — и вдруг припоминает, что ей нет необходимости скрывать свои мысли и чувства при мне, но всё равно остается сдержанной. — Надо… — кивает на дверь. — Смыть с себя это дерьмо, — указывает ладонями на свое лицо. Она даже накрасилась, чтобы понравится всем на собеседованиях. Но нет.

— Ладно, — шепчу. — Я сделаю чай.

— Хорошо, спасибо, — подруга спешно покидает помещение, оставляя меня одну, так что с ненавистью смотрю на журналы. Действую без замедления: беру корзину для мусора и жестким движением руки сбрасываю этот хлам внутрь темного пакета. Кошмар. Остин и так еле держится. А тут ещё и это… Что теперь будет в школе? Мне страшно за его эмоциональное состояние.

Ставлю корзину на место, отвлекаясь на громкое мяуканье, которое быстро затихает, будто обрывается. Выпрямляюсь. Прислушиваюсь. Опять соседская кошка в нашем дворе теряется? Бедная, её охватывает такая паника. Явно домашняя кошка, почему её хозяева не закрывают окна?

Ладно, всё равно чайник греется, а Агнесс наверху. Пойду, выручу.

Выхожу на террасу заднего двора, щурясь, чтобы разобрать что-то в темноте. Может, она уже убежала? Спускаюсь на траву, направляясь ближе к забору, у которого кошка обычно скребется, зовя хозяев, но в этот раз всё тихо. Мне могло показаться, но замечаю в траве пятнистое животное, лежащее на боку, и с волнением приседаю на одно колено, пальцами потянувшись к нему:

— Эй, котейка, ты чего? — столько лет здесь живу, а никак её кличку не запомню. — Ты упала, да? — сильно ударилась? Вряд ли, кошки и с большей высоты падают, продолжая пребывать в сознании. Касаюсь её мордочки, пытаясь приподнять головку, и с тревогой понимаю, что она не дышит. Мордочка свободно качается в разные стороны, будто её шея сломана.

— Господи… — хмурюсь, поднимая пальцы обратно к своему лицу, разглядывая темные подтеки крови.

Не успеваю утонуть мысленно в опечаленных догадках, как по моей голове приходится сильный удар, полностью вышибающий разум, и без того погрязший в темноте.

***

— Ты надоешь ей, — Нейтан дает умозаключение, наблюдая за тем, как его друг уже третий раз набирает номер и курит в ожидании ответа, который не следует, по причине чего Дилан изрядно матерится, повторяя бессмысленный набор цифр.

— Она не берет трубку, — процеживает, зажав между зубами кончик сигареты. На улице давно стемнело. На окраинах города всегда холоднее, но парни не спешат отправиться в поисках дешевой еды. К сожалению, заказчик рабочей силы не предусматривает парням бесплатных коек и пайки, поэтому все, кто приехал на заработки, разбегаются по соседним мотелям. Хорошо хоть, что рабочий день заканчивается в восемь, а начинается в семь. У них будет возможность выспаться.

Склад расположен у леса, освещение после восьми отключают, поэтому парни сидят у забора в полной темноте. Престон уже начинает дергать ногами, пытаясь справиться с холодом:

— Хватит, Дилан, — настаивает. — Оставь девчонку в покое. Иначе она сбежит от тебя.

О’Брайен не понимает. Они договорились. Почему она не отвечает? Быть может, Митчелл её куда-то забрал или о чем-то попросил? Но он и Митчеллу написал. Тот не ответил. Что за черт? Почему ничего не происходит, как запланировано?