— О чем ты? — только и может проронить, не находя больше сил сопротивляться. Дилан устает от этого. Он не идиот. Она понимает это, но продолжает выражать испуганное удивление, с которым парень хочет оставить её, поэтому ладонью сжимает ледяную ручку двери, поворачиваясь спиной к женщине, голос которой меняется, приобретая колющую способность:
— Откуда ты знаешь? — режет спину взглядом, но не со злостью к сыну. Она не хотела, чтобы он знал. Лиллиан — отличный психолог, определенно понимающий, как влияет на ребенка факт того, кем являются его родители.
— Генетика, — Дилан противно улыбается, с надменностью уставившись на мать. — Основываясь на твоих словах, я буду, как он, да?
Лиллиан боле не выказывает грубости и жесткости. Она приоткрывает губы, выглядит ослабленной, но не разрывает зрительного контакта с парнем, который первым опускает взгляд в пол, открывая дверь, и возвращается в комнату, чувствуя давление от пристального внимания матери, поэтому спешит оказаться вне зоны её наблюдения.
Закрывает дверь, оставив хлопающую от изумления ртом женщину наедине с собой в коридоре холодного дома. Ледяными пальцами стучит по железной ручке, скрипнув зубами. С губ слетает обреченно злой вздох. Прижимается лбом к деревянной поверхности, прикрыв веки. Глаза болят давлением после напряженного разговора.
Существует такое излюбленное изречение: «Неважно, кто тебя родил, важно, кто воспитал». Так вот О’Брайену плевать на данную фразу. Его воспитывал Коннор, давал ему что-то от себя, в то время как Дилан, будучи ребенком, без сопротивления тянулся к этому мужчине, поглощая каждое его слово, каждое учение о жизни. Бесспорно, Коннор хорошо постарался, ему удалось помочь Дилану сохранить рассудок, привить любовь к музыке, что помогала ему находить успокоение в безумном течении жизни, но парню этого не достаточно. Он всеми клетками организма жаждет быть не просто его воспитанником. Он желает быть его сыном. Биологическим. Кровным. Иметь у себя в генах частичку по-настоящему хорошего человека. Но Лиллиан говорит правильные вещи. Против биологии не попрешь. Поэтому О’Брайен себе не доверяет.
Ему не нравится размышлять об этом. Не нравится вспоминать о том, кто его отец на самом деле, ведь парень таким образом осознает, откуда в нем порой скапливается столько агрессии. Но в чем-то Лиллиан и правда пригодилась. Точнее, ее гены. Дилан так же хорошо разбирается в психологии, поэтому нашел собственный способ избавления от негативных эмоций.
Рисунки. Его неясные каракули — сгусток сильнейших, мрачных чувств и мыслей.
Жить для кого-то, как когда-то Коннор жил для него — вот главное, чему мужчина его научил. И самое морально разрушающее, хоть и дающая смысл бытия.
Находится без движения около трех минут. Набирается психологических сил для выдержки и терпения перед тем, чтобы вернуться в кровать к мирно спящей девчонке, на которую приятно смотреть. Он оборачивается, признавая свое «зрительное» наслаждение от того, что видит ее здесь, в его кровати. Так необычно. Кажется, никогда не привыкнет.
Через секунду замок издает тихий щелчок — и отныне он снова здесь. Возвращается в мир спокойствия. Райли успевает неплохо покрутиться на кровати, поэтому раскидывает руки, занимая ее большую часть. О’Брайен садится коленями на край, без труда осторожно пролезая ладонями девушке под спину, не отодвигая, но поворачивая набок. Психологически покалечен, но на лице проявляется усмешка, ведь Янг начинает ворчать, пребывая во сне, даже пихается, но слабо, ладонями упираясь в подушку, о которую трется щекой, громко выдохнув, когда парень разворачивает ее спиной к себе. Сам ложится позади, крепким объятием сковав девчонку, которая бурчит, надув щеки, но через секунду уходит обратно в глубокий сон, лишь морщится, напоследок носом вжавшись в наволочку. О’Брайену наконец не чужда усталость. Беседы с Лиллиан постоянно выматывают, пускай эта не отличалась особой продолжительностью. Парень руками лезет под одеяло, под руку девчонки, пальцами сжав край их общей подушки, по-прежнему не отпуская Янг. Щекой прижимается к ее спине, между лопатками. Выходит так, что лежит он немного ниже, но ему так куда комфортнее. Ненадолго скрыть часть лица под одеялом, и в который раз признать необычную истину.
Райли теплая. Такая же, как в ту ночь.
Разговор с матерью может и выводит из себя, но заставляет задуматься над дальнейшими действиями. Лиллиан точно выполнит затеянное. Если Дилан останется, а он так или иначе поступит по-своему, то здесь начнется настоящий хаос. К Митчеллу вернется депрессия, скорее всего, в более крупных масштабах, чем прежде. Райли будет переживать о нем, заботиться и корить Дилана за то, что он не рассказал, возможно, им даже придется разойтись. Всё может быть, зная эмоциональные вспышки девчонки. И болезнь Янг продолжит развиваться. Еще неизвестно, как на нее подействует предательство Лиллиан и О’Брайена. Парень почему-то уверен, что она не простит его. Ибо он скрывает это.
Черт, эти мысли лишают сна, вызывая давление в груди. Дилан ни в чем не уверен. Ситуация обернется совершенно неизвестным образом, но в одном парень уверен — будет сложно. Охренеть, как сложно. Даже разрушительно. От этих негативных мыслей О’Брайен сводит брови к переносице, позволив эмоциям проявиться на лице. Когда они всё начинали, парень не представлял, что обернется это против него, а не против Лиллиан. Ее точно здесь ничего не держит.
Крепче сжимает руками девчонку, издающую тихое мычание. От такой грубости она приходит в движение, бубнит шепотом непонятное, начав ворочаться. О’Брайен ослабляет хватку, подняв голову. Опять испытывает зависть, ведь Финчер имеет возможность спать, лишить себя тревожных мыслей в ночное время. Конечно, парень рад. Если завтра Янг будет в хорошем расположении духа, то и его наполнит своим позитивным настроением.
Райли переворачивается всем телом к парню, а тот пользуется моментом, ложась на живот — его любимая поза для сна. Голову укладывает так, чтобы видеть девчонку, одной рукой лезет под подушку, другую возвращает к Янг, приобнимая талию. Смотрит на ее спящее лицо. Такое расслабленное. Невольно сам находит покой в простом наблюдении, и прикрывает веки, намереваясь немного, но поспать.
Никто не обещал легкой жизни, Дилан. Ты трезво оценивал свой выбор. И это действительно здорово, что ты остался при нем, несмотря на все очевидные трудности.
========== Глава 51 ==========
Моё внезапное пробуждение не должно, по сути, вызывать внутри знакомое ощущение жжения, но в животе ощущается непонятная боль, меня скручивает, но не тошнота, и понять причины такого дискомфорта не сложно — это начальное проявление моей нестабильности. Та же тяжесть в глазах, та же трудность в изложении собственных мыслей в сознании, но форма пока не устрашает, правда, я уверена, что к вечеру мне станет хуже. Подобным образом происходит всегда: утром я чувствую апатию и меланхолию, вечером — готова окончательно разорвать себя на куски, выпотрошить органы в поисках ядра моей эмоциональной боли, которого мне не обнаружить по той причине, что проблема несет психологический характер, и физическими увечьями её не решить.
Так что сейчас, приходя в себя после крепкого, как ни странно, сна, я не тороплюсь распахнуть веки и встретить это утро с улыбкой, которую необходимо проявить на лице, ведь пообещала стараться и самой справляться с подобным состоянием, держать себя в узде, контролировать, дабы не приносить неудобств. К тому же, просыпаюсь от тихого перемещения Дилана по комнате. Если судить по звукам, то он явно куда-то собирается, ещё и торопясь. Не скажу, что обычно в таком расположении духа стремлюсь к познанию неизвестного, что уж говорить о моей заинтересованности в реальном мире — её просто нет, так как у меня происходит что-то с головой, — но в данный момент действия совершает О’Брайен, поэтому, хочу этого или нет, открываю глаза, морщась от бледного света, что проникает сквозь приоткрытое окно. Приходится изрядно напрячься, чтобы справиться с расплывчатостью и увидеть, наконец, парня, который стоит у стола, собирая какие-то вещи в рюкзак. Не могу заставить себя оторвать голову от подушки. Ещё сложнее — попробовать проявить положительные эмоции. Вместо них, нет, не демонстрирую сугубо отрицательные. Проблема в том, что на моем лице — ничего. Мускулы каменные, и мне тяжело что-то выразить эмоциональное, оттого одариваю спину Дилана безразличием. Надеюсь, он объяснит это тем, что я сонная.
