О’Брайен закатывает глаза, испустив тяжкий вздох, и скользит ладонью по лицу, пытаясь привести себя в чувства. Она серьезно? Не шутит? Женщина делает шаг к сыну, шепча тише, но настойчивость и твердость в голосе куда ощутимее:

— Помнишь? — повторяет попытку достучаться до Дилана. — Дом продается даже за большую сумму, не на ту, которую рассчитывали, — говорит во множественном числе, на лице искаженное подобие радости, ведь даже такой человек, как Лиллиан — устает, причем безумно, поэтому она счастлива, что всё наконец идет так, как планировалось. — Нам этого хватит, чтобы уехать и купить дом, и…

— Не говори о нас, как о едином существе, — грубость проглядывается в ровном тоне парня, который махнул рукой в сторону лестницы. — И да. Вперед, — намекает на то, что она может спокойно и без угрызения совести проваливать, на что Лиллиан отвечает грозным голосом, а безэмоциональное лицо выглядит холодным:

— Ты — мой сын.

О’Брайен не сдерживает смешок, сунув замерзшие ладони в карманы спальных штанов, и только сейчас понимает, что стоит перед матерью без кофты в футболке, и она может видеть его шрамы:

— И часто ты об этом вспоминаешь? — старается не думать о своей «оголенности» перед человеком, которому не доверяет.

— Мы вместе это начали, — сквозь зубы.

— Начала это ты, когда связалась с Робертом, — парень резким шагом приближается к ней, заставив отойти назад, испытав легкий страх. — И по твоей вине мы вынуждены бежать, — он возвращается обратно к двери, заявляя уверенно. — Но лично мои планы слегка изменились.

— В каком смысле? — она понимает намек, но хочет, чтобы он открыто признался, чем Дилан и занимается, когда непринужденно пожимает плечами, всем видом показывая, насколько его не колышет происходящее:

— Ну, например, сейчас я собираюсь спать, — большим пальцем показывает за спину на дверь. — А в ближайшее время я расскажу ей всё.

— Ты чокнулся? — у Лиллиан срывается голос, отчего она визжит, сжав ладони в кулаки, и парень сурово хмурится, молча уставившись в ответ на мать. Они оба ожидают в тишине. Никаких звуков, её голос никого не разбудил.

— Уже давно, — О’Брайен шепчет, разрезая мысли Лиллиан на гребаные куски. Но не сдается. Она ехидно усмехается, качнув головой, и начинает переминаться с ноги на ногу, процедив:

— Хорошо, — цокает языком, — тогда не забудь упомянуть о том, что мы вместе продумывали план, касающийся охмурения этого старого кретина с депрессивным расстройством, — с пренебрежением махнула рукой в сторону кабинета. — Расскажи о том, что ты не был против, когда я предложила эту авантюру, — Дилан пристально смотрит в ответ, стискивая зубы, его дыхание значительно тяжелеет. — Думаешь, ей будет плевать? Я слишком хорошо разбираюсь в людях. Она делает вид, что ей всё равно, но девчонка слишком любит отца, учитывая, сколько лет жила, заботясь о нем, — кивает головой, будто поддерживая свои же слова, и радуется, видя, что ей удается вызвать у парня эмоции. — Она вряд ли обрадуется тому, что по нашей вине, Митчелл вновь впадет в депрессию.

— Не говори о нас, как о чем-то одном, — Дилан не вытерпит этого дерьма. Пусть она прекратит, немедленно.

— Но мы — одно, Дилан, — женщина хватает пальцами его за плечи, ощутив чертов холод его кожи, и с безумной паникой смотрит в глаза. — Мы… Только мы оба и есть друг у друга. Ты нужен мне, я нужна тебе, — и никак иначе.

— Ну да, кто-то же должен выполнять грязную работу, — Дилан шепчет, с неприязнью убирая её цепкие «лапы», после чего прижимается спиной к поверхности двери, внешней непоколебимостью показывая, что не собирается сдавать позиции.

— Ты не прав, — Лиллиан пыхтит.

— Да ладно? — её сын пускает смешок, пальцами надавив на виски, в которых чувствует боль. Она не может считать его большим придурком.

Женщина продолжает нервничать, поэтому прибегает к последнему заготовленному диалогу, который должен вразумить парня:

— Мы не сможем взять ее, даже, если я соглашусь работать с ней, — потирает вспотевшие от нервов ладони, получая ответный взгляд сына. — Мы тупо не потянем, — признается, и это правда. — Она больна, — напоминает с целью не ранить чувства Дилана или девчонки, ведь говорит о реальном положении дел. Хочет, чтобы О’Брайен выбрался из омута грез, из своего мира и взглянул на вещи с правдивой точки зрения. Его иллюзия — опасная штука. И он сам осознает это, но не принимает.

Женщина вновь делает попытку достучаться морально до него:

— Ты знаешь, как закончила ее мать, — уверяет, и Дилан раздраженно выдыхает, пальцами проводя по затылку:

— Не сравнивай, — начинает проявлять нервозность, поэтому прячет ладони в карманы, сжав ткань штанов.

— Нет, буду, — твердо заявляет, начиная играть на нужных струнах чужого подсознания. — Ты знаешь, что биология творит порой отвратительные вещи? Генетика — потрясающая и изучать ее можно долгое время. Послушай меня, я знаю, о чем говорю. Она предрасположена. Она закончит так же, как и ее мать. Сам посуди. Эллис и Митчелл — ее родители. У Эллис хроническое расстройство, передающееся по наследству, у Митчелла — расположенность к депрессии, то, чего не было у матери Райли. И это комбо, — сцепляет ладони вместе, — совместилось в Янг. Поэтому ее болезнь прогрессирует с такой скоростью, — объясняет ровно и понятно, чтобы до парня дошло. Она не пытается его задеть. Она хочет быть услышанной, хочет, чтобы жизнь сына построилась по иному сценарию, ведь знает, чем всё закончится. Дилан станет Митчелом. Райли превратится в Эллис. Лиллиан должна спасти О’Брайена от этой участи.

— Ее родители — они оба больные. Я говорю, как специалист. Финчер не проживет еще и года. Скорее всего, она покончит с собой через три-четыре месяца после того, как покинет город, уехав в колледж. Смена обстановки, потеря зоны комфорта. Митчелл даже прав. С точки зрения медицины, ей правда было бы куда безопаснее в больнице под присмотром врачей.

Заканчивает. Смотрит на сына. Но… Видит не то, чего ожидает. Он пялится на неё с ноткой злой усмешки, край его губы поднимается, а в глазах проглядывается уместное огорчение. Но непонятного злорадства куда больше.

— Биология? Да? — переступает с ноги на ногу, сжав губы до бледноты, чтобы не так широко улыбаться, как хочет. Его реакция ставит Лиллиан в тупик. Она моргает, потерянно запинаясь:

— Что?

— Генетика и предрасположенность, так? — О’Брайен не может контролировать то, что рвется из его нутра наружу. — В таком случае, и меня ждет похожая судьба? — задается этим вопросом последние несколько лет и наконец озвучивает его перед кем-то. Женщина стоит в секундном замешательстве, но быстро понимает, о чем говорит сын:

— Господи, — открывает рот, закачав головой. — Ты совсем не такой, как твой отец, — это действительно так. — Он был слаб, к тому же… — заикается, жестикулируя руками. — Творческие личности, особенно музыканты, часто кончают жизнь самоубийством. А ты… — думает, каким образом его переубедить. — Ты имеешь мои гены, — Дилан с усмешкой кивает головой, подняв взгляд выше, и кусает край губы, еле сдерживая смешок. — Мы сильные и…

— Я не о Конноре, — его достает эта игра, это притворство. Он перебивает мать, получая желанную реакцию в виде панической растерянности. Лиллиан дергает головой, хмурясь, и еле строит логически связанные предложения:

— В каком смысле?

— Коннор О’Брайен, — произносит имя уверенно. Они меняются ролями. Лиллиан ведет себя замкнуто, а Дилан раскрывается, чтобы к черту высосать все её моральные силы.

— Ну… Да… — женщина с сомнением наклоняет лицо, пальцами нервно дергая ткань своего халата.

О’Брайен улыбается, но улыбка не содержит в себе положительных эмоций. Он издевается, потому что дает матери понять — все эти годы не она держала его в дураках, а он игрался с ней:

— Если я ношу его фамилию, это не значит, что я его биологический сын, — спокойно шепчет, следя за значительными изменениями на лице женщины, кажется, оно становится бледнее. — И это не означает, что у тебя выходит дурачить меня.