Я стою у стены, прижавшись к ней спиной. Со слезами слежу за физическим и моральным терзанием парня, начав мычать. Знаете, как выглядит истерика? Так вот у Дилана О’Брайена — истерика. Он доходит до ручки. Находит край своего терпения. Поэтому кричит в пустоту, ногой пихает стул, к черту сносит все предметы со стола. Прижимаю ладонь к дрожащим губам, морщась, ведь не знаю, что сказать, чтобы подействовать на него. Ему нужно успокоиться, пока…

Дилан вдруг замирает, еле глотая воздух, и прижимает кулак к груди, сутулясь. Стоит ко мне спиной, но мне не трудно понять, что происходит. Сердце прихватывает. Боже, этого и боялась.

Делаю осторожный шаг по направлению к О’Брайену:

— Эй, тебе нужно успокоиться, — Дилан активно дышит, качая головой, и проводит второй ладонью по вспотевшему лицу, на котором мелькает нервная усмешка, но уголки губ так же внезапно опускаются. Парень покачивается на ногах, наклоняет голову, под ладонью скрыв глаза.

— Дилан, — шепчу, подбираясь ближе, и с опаской вытягиваю руку, желая коснуться его спины ладонью.

— Как вы меня заебали, — его голос дрожит. Застываю. Дилан трясется, всячески обрывая свою попытку судорожно втянуть в легкие воздух.

— Господи, как вы меня заебали, — шепчет с придыханием, будто вот-вот заплачет, но держится, поставив одну руку на талию. Глотает кислород, рыча с отвращением:

— Одна мразь не контролирует, блять, свою матку, из-за чего мне приходится терпеть её ёбырей, — сильно сдавливает пальцами лицо. — Другая дохера гордая, сука, которая постоянно давит на чувство вины, блять, как будто я не знаю, в чем нагрешил, — сильнее горбится. Опускаю руку, с тяжестью в груди смотрю на парня, который процеживает:

— Что бы я ни делал, на хуй, будет трахать мой мозг, вызывая чертову вину, — рвано дышит. — Пошли вы на хуй. Пошли на хуй, — шепчет. — Пошли на хуй.

— Дил… — успеваю произнести до того, как он разворачивается, врезавшись в мое бледное лицо ядовитым взглядом:

— Думаешь, я не знаю, что сделал?! — наступает на меня, поэтому напугано поднимаю руки, защищаясь:

— Постой… — бьюсь спиной о стену позади.

— Да, блять! Я трахнул тебя, Райли! Я знаю это! Прекрати вызывать у меня чувство вины, ясно?! — кричит, подходя слишком близко, и от его голоса начинает звенеть в ушах. Я морщусь, боясь пошевелиться, так что бессильно смотрю на парня, который продолжает, активно жестикулируя:

— Знаю! Я знаю, блять! Не надо мне напоминать! Сука, я всё делаю! Всё! Ты слышишь?! — пихает меня в плечо, заставив опустить голову, сжав мокрые веки. — Я уже заебался рвать задницу! Да, я мудак! Я мудак, Райли! Спасибо, что напоминаешь мне об этом! Спасибо! — он в последний раз повышает голос, грубо вытолкав меня из комнаты. Пищу, обняв себя руками, и оказываюсь в коридоре, тут же оглянувшись на комнату парня. Он хлопает дверью, но шум не затихает. Стены продолжают рваться от его ругани и крика, но теперь Дилан орет в пустоту. Слышу грохот, вздрагивая от звука разбивающегося стекла. Растираю свои плечи. Не могу двинуться с места. Стою. Сверлю поверхность двери, стараясь не лишиться рассудка. Тяжелый день. Эмоциональный день. Убивающий день.

Но совсем неожиданно в сознании всплывают слова Агнесс, которые я вспоминаю довольно часто.

«Кто знает, что творится в их жизни?»

Опускаю руки. Шмыгаю носом.

Верно. Кто знает?

Кто знает, что творилось в жизни О’Брайена на тот момент, когда мы переспали?

Я помню его отметины на шее. Помню ту порванную веревку и опрокинутый стул.

Я помню, ведь именно в тот момент протрезвела.

Когда поняла, что этот парень — парень, которого случайно пихнула в шумном зале, предпринял неудачную попытку убить себя.

Это послужило одной из причин для моего расположения. Я просто хотела… Я хотела поговорить с ним, может, помочь, хотя плохо разбиралась в душевных проблемах, но мне так хотелось. Так хотелось, что я… Я решила помочь ему телом.

Отступаю к стене, прижавшись к ней спиной.

Я ведь знала. Видела. Понимала. Но всё равно поставила свои чувства выше, поступив эгоистично в ответ на его эгоизм. Да, вряд ли что-то пошло бы иначе, если бы мною не двигала обида весь этот год, но мне бы точно было бы легче существовать, а так… Я тихо ненавидела О’Брайена, пытаясь зарыть злость глубже в себя, но таким образом не получила бы освобождение от неё.

Столько времени и эмоций потрачено впустую.

Для чего?

От усталости кружится голова, но продолжаю стоять, не шевелясь. Трачу остаток сил на поддержание дыхания. С внутренней опустошенностью смотрю в сторону, приняв, наверное, самое правильное решение.

Нет больше смысла. Мне нужно отпустить, избавить саму себя от того дерьма, что разъедает мои внутренности уже какой месяц.

Стук не высоких каблуков.

Прикрываю горячие веки.

О нет…

Лиллиан поднимается на этаж. Лиллиан тяжело дышит. Лиллиан готова ко второй волне, но Дилан… Он не готов. Его нельзя трогать.

Но и у меня нет сил бороться.

А кого это волнует?

Еле отрываюсь от стены, шагнув навстречу к женщине, которая не замечает меня до тех пор, пока не впечатываю ладони ей в плечи, преградив путь:

— Простите, — шепчу устало. — Выпейте чаю.

— Уйди! — она пихает меня в сторону. Она куда сильнее, но крепче стою на ногах, сдерживая Лиллиан на месте, чем вызываю поток негатива в свой адрес.

— Пожалуйста, не трогайте его, — кто знает, что взбредет парню в голову? Он на эмоциях может сотворить всё, что угодно, так что…

— Дай мне пройти! — она кричит, отбрасывая мои руки, но возвращаю их на место, умоляя:

— Оставьте его.

— Не указывай мне! — женщина пинает ногой мне по больному колену, отчего мычу, согнувшись, чтобы потереть больной участок, но у меня нет времени. Лиллиан обходит меня, направившись к двери комнаты Дилана, поэтому поступаю так, как никогда бы не решилась поступить в иной другой ситуации. Ускоряюсь, схватив женщину за ткань блузки, и не жалею ни себя, ни силы, отдернув назад. Лиллиан ругается под нос, удержавшись на ногах, и я чувствую, с какой разъедающей яростью она смотрит на меня. Боюсь ответить на зрительный контакт. Боюсь, её моральная атака просто выжрет мои глазные яблоки.

Да, не поднимаю лицо, оттого не могу предугадать следующее действие женщины.

Она вонзает ногти одной ладони мне в щеки, дернув голову выше, и я мычу, стиснув зубы, оцепенев от происходящего.

Лиллиан второй ладонью начинает хлестать мне по лицу. Мычу, но на противостояние не остается сил, так что могу лишь сжать её запястья пальцами, терпя удары. Кожа щек пульсирует, а её удары становятся только сильнее. Тянет мою голову выше, зло шепча под нос. Мне приходится подняться на носки, чтобы удерживать тело, и как только женщина отпускает мое лицо, так сразу я падаю на колени, ладонями сжав горячие от боли щеки.

— Не смей говорить мне, что делать! — она кричит. Касаюсь лбом холодного паркета, сдерживая слезы. Слышу, как Лиллиан обходит меня, направившись к нужной комнате. Моргаю, начав громче плакать, ведь она с грохотом распахивает дверь, тут же атакуя Дилана своим ором.

Сижу на коленях, тихо рыдая, и накрываю ладонями уши, чтобы изолировать себя от крика, что с новой силой охватывает дом.

Присаживаюсь к стене, опираясь на её холодную поверхность плечом. Хнычу, сдавливая уши руками.

Это безумие.

***

День выступает в роли начала настоящего кошмара. Кажется, что всё уже позади: дом окутывает мрачная тишина, Лиллиан давно сваливает на такси обратно в больницу. Но настоящие терзания испытывают парня на прочность именно сейчас. От такого сильного эмоционального потрясения нельзя оправиться за пару часов, проведенных в одиночестве. Здесь требуется серьезная работа над собой, на которую Дилан пока не способен.

Его крутит по кровати от сильнейших болей в груди. Впервые окна в его комнате раскрыты, а всё по причине его сбитого дыхания. Ему просто не хватает кислорода, поэтому он решает замерзнуть, но дать себе возможность глотать морозный ветер, со свистом гуляющий по помещению.