Надеваю рюкзак, сложив руки на груди, и быстро шагаю на улицу, надеясь, что доберусь домой без проблем. Иду по аллее с кустарниками по обе стороны к главным воротам. Свет плохо освещает дорогу, уже чувствую себя некомфортно. Выхожу с территории, собираясь продолжить свой путь к остановке, что находится на другой стороне дороги, по которой носятся автомобили, но слышу сигналку, останавливаясь. Сощурившись, дабы защитить глаза от ветра, изучаю припаркованные автомобили, пока стекло окна одного не опускается, и Дилан не высовывает голову, махнув мне ладонью:

— Ты домой, или на поиски жопных приключений?

Взгляд начинает метаться по сторонам, попадая на прохожих, на стоящих группой мужчин в темных углах, распивающих спиртные напитки. Откашливаюсь. Всё лучше, чем путь домой в темноту.

Подхожу к машине, открывая дверцу сидения впереди. Сажусь, морщась. Походу, О’Брайен покурил в салоне. Парень начинает оглядываться, держась за руль, и осторожно управляет автомобилем, пытаясь не задеть машину рядом, пока выезжает на дорогу. Немного опускаю стекло, чтобы в темный салон попадал воздух с улицы.

Недолгое ожидание — и наш автомобиль выезжает на дорогу, занимая свое место в строю таких же мчащихся. Если честно, теперь могу расслабиться. Удобнее сажусь, спиной и затылком прижавшись к сидению, смотрю на горящую фонарным светом дорогу, не отвлекаясь на огни города.

— Как отходняк? — не хотелось бы говорить, но Дилан выступает инициатором беседы. — Выглядишь жутко.

Остываю, отпуская раздражение, ведь на правду не принято обижаться:

— Да, знаю, — чешу щеку пальцами. — Голова вроде не болит.

— Да ну? — а вот парень открыто проявляет негативные эмоции. — А я думал, твоя голова будет разрываться. Учитывая твое поведение, — знаю, на что он намекает. — И твои ненавязчивые беседы, — не поворачиваю голову, представляя, с какой издевкой Дилан подходит к вопросу, который вызывает у него сильное раздражение, а я ещё вчера приняла решение о том, как избегу мозгодробилки.

— О чем ты? — изображаю непонимание, приложив холодную ладонь ко лбу. Краем глаз вижу, как О’Брайен стреляет на меня коротким взглядом:

— Ты не помнишь, какую херню несла этой ночью?

— И что на этот раз? — лгу. Конечно, я помню. Но ему это знать не обязательно. Смотрю на парня. Тот поднимает брови. Решение за ним. Нужен ли ему этот разговор? Или куда проще сделать вид, что ничего не было?

Дилан быстро скользит кончиком языка по губам, откашливается, морщась:

— Херню ты несла, — я еле сдерживаю улыбку. — Неважно.

Рада, что он упускает данную тему.

— Ладно, — сажусь прямо, вздохнув и прикрыв веки.

Ладно. Сейчас это не самое важное.

Прикладываю ладонь к грудной клетке.

Мое сердце до сих пор скачет.

Дом встречает темнотой. Мраком, ослепляющим меня. Открываю входную дверь, и с ужасом осознаю, что мое тело парализует. Я не способна заставить себя шагнуть за порог, пока передо мной стена черноты.

Глаза, эти чертовы глаза, они смотрят…

— Ты шутишь? — Дилан пихает меня в сторону плечом, и это первый грубый контакт, которому радуюсь, так как парень проходит первым, включая свет в прихожей. Захожу следом, закрыв дверь, но чувство скованности мышц не пропадает полностью. Колени трясутся.

Реагирую на О’Брайена, свободно перемещающегося на кухню, где не включает свет, открыв дверцу холодильника. Сжимаю ремень рюкзака, не зная, каким образом вынудить себя шевелиться. Перевожу взгляд на ступеньки лестницы, утопающей в темноте второго этажа. Моргаю, отгоняя чувство страха, по вине которого глаза начинают слезиться. Пытаюсь сделать шаг, но стопы будто прибиты к полу. Не сомневаюсь, выгляжу глупо, поэтому не удивляюсь замечанию Дилана, который возвращается в коридор с пакетиком яблочного сока:

— У тебя еще отходняк? Или ты приняла что-то увеселительное? — поднимает глаза на лестницу. — Или моя сестренка боится темноты? — усмехается, на что хмыкаю, якобы «с чего вдруг?»

Парень не получает от меня ничего, кроме молчания, так что продолжает двигаться к лестнице, а я пользуюсь моментом, поспешив за ним, чем опять привлекаю его внимание. Дилан встает на первую ступеньку, оглядываясь с изогнутыми бровями:

— Может, это тебе стоит проверить голову?

Даже голос скован. Поэтому молчу. Смотрю на О’Брайена, который с подозрением щурит веки, продолжив подниматься, и спешу за ним, сохраняя расстояние. Плевать, что выгляжу, как дура. Меня больше волнует предстоящая ночь. Как мне перетерпеть её, если не могу толком дышать, ощущая себя скованной темнотой?

***

Нет, я точно не в порядке.

Стрелка часов подкатывает к двенадцати ночи, а я всё ещё сижу за уроками, разбирая даже те предметы, на которые нет смысла тратить свое время, то есть беру под руку всё, что только вижу, лишь бы не оставаться в бездействии, иначе сойду с ума из-за всплывающих образов в моей больной от усталости голове.

Ужасный день. Ужасный.

Сижу на кровати. Свет на потолке порой мерцает, вызывая у меня приступ паралича, за который хочется себя треснуть лишний раз. Учебники разбросаны вокруг на одеяле, шторы окна задвинуты плотно, чтобы не допустить ни малейшего намека на проникновение темноты внутрь. Единственное, с чем не могу справиться, это с желанием постоянно прислушиваться и пялиться пару минут в сторону двери, в щелку под ней, будто подсознательно надеясь получить подтверждение своим безумным фантазиям.

Глаза.

Всё, выбрасывай это из головы, пожалуйста.

Потираю затылок, листая учебник алгебры, когда слышу шаги в коридоре, и в секрете радуюсь раздающемуся стуку. Не даю ответ, подняв немного взволнованный взгляд на заглянувшего парня, который, судя по лицу, уже успевает пару раз окунуться в сон. Завидую его безмятежности. Ничего не говорю. Смотрю на него, пока он хмуро исследует меня и мои учебники, после настроив наш зрительный контакт:

— Ты чем занимаешься? — серьезно, меня забавляет то негодование, с которым он это произносит.

— Я-я… — пробегаюсь взглядом по своему учебному набору, и с глупой улыбкой обращаюсь к О’Брайену:

— Учусь.

Парень щурится. Пялится на меня, как на умалишенную:

— Окей, двенадцать ночи — самое время для алгебры, — вроде шутит, поэтому не меняюсь в лице, кивнув. Дилан топчется на пороге, видимо, не находя больше тем для общения, так что выдыхает, собираясь исчезнуть в коридоре, а я опускаю взгляд, сжав губы, когда он вдруг оборачивается обратно, уж больно нервно уточняя:

— Ты правда ничего не помнишь? — поднимаю глаза. Это он про наш пьяный разговор? Лучше продолжить лгать во избежание дальнейших проявлений неловкости.

— Ну… — морщусь, изображая задумчивость. — Помню, ты распускал руки, — Дилан поднимает брови, не потянув с ответом:

— Это ладно, — опять мнется. И я ощущаю натянутость. Молчим. Парень кивает головой, вновь глотнув воздуха:

— Ладно, — повторяет, отворачивается, но теперь вступаю я, немного нервно:

— Ты спать?

Дилан опять поворачивается ко мне всем телом, хмурясь:

— Сегодня был тяжелый день, так что да, неплохо бы лечь.

— Ясно, — выдаю коротко, опустив голову и делая вид, что отдаюсь полностью учебе. Чувствую. Он смотрит мне в макушку. Ожидаю, что он скажет нечто язвительное, что-то пошлое или наглое, что помогло бы мне немного освободиться от тревоги, но ничего подобного не происходит. Дилан лишь повторяет «ладно», после чего покидает комнату, прикрыв за собой дверь.

Поднимаю лицо. Взгляд направляю вперед, прислушиваясь к отдаляющимся шагам парня. И сердце в груди начинает колотиться быстрее, когда прекращаю его слышать. Совсем. Моргаю. Паническая одышка мешает концентрации мыслей. Ладони влажные. Живот крутит. Пробирает холодный пот.

Это… Что это?

Глаза.

***

Привыкание. Для человека естественно привыкать к определенному ходу вещей. В случае с Лиллиан, привычка основывается на получение желаемого, но что происходит, когда под ногами женщины попадаются камни?