— Ему можно доверять? — спрашивает Ама.

— В этом отношении — да. Он ненавидит виллаков даже больше, чем я.

Ама отставляет в сторону тарелку и хмурится:

— А что, если Форд Тассо и Эжен Даверн не согласятся?

— Я все равно буду осуществлять свой план. Я зашел слишком далеко, чтобы отступать. Я не смогу покончить со священниками без Тассо и Даверна, но сделаю все возможное, чтобы причинить им как можно больше вреда.

Ама вздыхает:

— Мы сумасшедшие, если думаем, что сможем осуществить это.

— Согласен, — усмехаюсь я.

Она замечает мою улыбку:

— Похоже, стоит максимально насладиться жизнью, пока мы в состоянии это сделать. — Она поднимает бокал: — За твое здоровье.

Занятые беседой, мы едим долго. Наш разговор отчасти касается виллаков и сопряженных с ними проблем, но в основном мы говорим о себе, о прошлом каждого из нас (Ама вспоминает свое детство) и о том, чем бы хотели заняться в будущем, если бы имели возможность выбирать. Ама думает остаться здесь и помогать Кафрану, а потом, когда он уйдет на покой, занять его место, а в свободное время путешествовать. Я напоминаю ей о ее ограничениях, как Аюмаркана, — выехав из города, она может прожить всего несколько дней, — но она возражает:

— Мы ведь разговариваем о мечтах, а не о реальности. Между прочим, я могу мечтать о чем угодно.

Подходит Кафран Рид. Он выглядит гораздо свежее, чем тогда, когда я видел его в последний раз. Он целует Аму в щеку, пододвигает стул и рассказывает нам о том, что делал сегодня. Он нигде не нашел того, что хотел, но услышал, что в доках есть подходящее кафе. Пока мы обсуждаем цены на аренду, ресторан постепенно пустеет.

Опустошив последнюю бутылку, я прощаюсь с Амой и Кафраном. Ама встает, чтобы проводить меня, но я прошу ее остаться. Победим мы или проиграем, она никогда больше не будет сидеть с человеком, который некогда был ее отцом. Эти драгоценные минуты не стоит тратить на такого бродягу, как я.

— Увидимся, — бормочу я, и она эхом отвечает на прощание, бросая на меня многозначительный взгляд, говорящий о том, что наше соглашение остается в силе, а Кафран, улыбаясь, сидит и потягивает вино.

На улице я медлю около своего мотоцикла и наслаждаюсь ночью, стараясь отсрочить миг, когда придется поменять обличье и снова стать Паукаром Вами. Люди редко понимают, как они счастливы. Вкусная еда, добрая бутылка вина, хорошая компания… что еще нужно? Я бы с удовольствием отдал Змей, да что Змей — весь город за ресторан Кафрана Рида и душевное спокойствие.

Понедельник. День принятия решений. Сард и его дюжина прибывают точно в полдень. Я приветствую их в образе Сапа Инки в маленьком помещении — они едва могут втиснуться в него — и сообщаю сокращенную версию моего плана. Они смущены и встревожены, но я объясняю им важность их миссии — то, что от них зависит наше будущее.

— Пришло время выбирать. Вы служили или своему народу, или виллакам. Нельзя усидеть на двух стульях. Я знаю, они призвали и выучили вас, но лишь для того, чтобы использовать. Если вы поверите мне, я постараюсь дать вам власть, которой вы добиваетесь, и свободу, чтобы этой властью наслаждаться.

В конце концов я убеждаю их. Священники слишком хорошо поработали, чтобы создать мне репутацию. Змеи думают, что я абсолютно непогрешим. Они отдали свои сердца и души Паукару Вами и сделают все, что я прикажу, каким бы странным это им ни казалось. Я отпускаю Змей, приказав действовать в обычном режиме, даже если что-то пойдет не по плану, потом возвращаюсь на свой пост в сожженном полицейском участке, где Кобры ожидают моих инструкций. Трудно делать вид, что сегодня такой же день, как остальные, но я сосредотачиваюсь на их донесениях и осуществляю то руководство, которое они от меня ожидают, потратив несколько минут, чтобы похвалить Кобр, делавших вылазки в другой части города.

До 16:00 остается несколько минут, когда я узнаю о решении Форда Тассо. Я нахожусь в военном фургоне, когда звонит один из солдат Змей, находящийся на границе нашей территории.

— На нас напали! — кричит он, и звуки мощного ружейного огня заглушают его слова. — Это гвардейцы, повторяю, гвардейцы! Эти ублюдки наступают!

Все глаза обращаются на меня. Я сохраняю на лице бесстрастное выражение, стараясь не выдать своих эмоций.

— Сапа Инка, — спрашивает Змей, — должен ли я приказать своим солдатам двинуться на врага?

— Нет. — Я вздыхаю. — Дай сигнал к отступлению. Прикажи им медленно отступать, чтобы гвардейцы боролись за каждый квартал, но не вступайте в бой. И прикажи им предупредить горожан, чтобы те укрылись по домам. Я не хочу, чтобы невинные люди пострадали при перекрестном огне.

Змей отвечает, что все понял и отправляется предупредить Кобр. Я провожу некоторое время в молчаливых размышлениях, обдумывая предстоящую атаку и ее последствия.

Позже становится известно, что гвардейцы разделились на четыре отряда и движутся на нас с запада и юга. На севере и востоке их войск не обнаружено. Кобры полагают, что они притаились там в ожидании подходящего момента, чтобы напасть, если мы станем прорываться на свободу.

Пока четыре отряда гвардейцев продвигаются к Петушиной площади — их цель была очевидна с самого начала, но я не вывел находящихся здесь Змей, — становится известно, что клуксеры Эжена Даверна пробились с севера.

— Ты уверен в этом? — кричу я разведчику, сообщившему об этом, сквозь помехи, раздающиеся в дешевом сотовом телефоне.

— Да, черт возьми! — выкрикивает он. — Этих типов около сотни, и они стреляют во всех, кто попадается на пути, оставляя за собой след из подожженных зданий и машин.

— Уходите оттуда! — кричу я. — Возвращайтесь на Петушиную площадь!

— Вы не хотите, чтобы мы вступили с ними в бой?

— Ни в коем случае! Идите навстречу остальным войскам на площадь и ожидайте дальнейших приказаний.

Я замечаю озабоченные взгляды бойцов на площади и выдавливаю из себя улыбку:

— Выше головы! Мы еще не побеждены. Приведите мне всех Кобр, которых сможете найти. И пошлите пару гонцов к виллакам — интересно будет послушать, что они скажут.

Пока я жду Кобр и священников, мне сообщают, что еще один отряд клуксеров движется параллельно первому. Они оставляют за собой след пожаров и разрушений, и теперь, вероятно, большинство людей озабочено больше появлением отрядов Даверна, чем гвардейцев Тассо. Но до Петушиной площади быстрее должны добраться гвардейцы. Они могут закрепиться и объявить себя главной властью в восточной части. Я приказываю двум фалангам замедлить продвижение Гвардии, а затем прорваться навстречу первым из прибывающих Кобр.

Около 20:00 все Кобры и три представителя виллаков стоя и сидя размещаются в комнате, где Хайд Уорнтон и Франк Вельд встретили свой конец. Войдя, я бегло осматриваюсь. Семь Кобр выглядят встревоженными, но смотрят на меня с надеждой, думая, что я найду выход из этой заварухи.

— Мне кажется, у нас есть три пути, — начинаю я напрямик. — Первый — мы сосредоточиваемся или на гвардейцах, или на клуксерах и бросаем все свои силы против одного противника, оставляя другого на потом. Второй — мы делим наши силы и воюем на два фронта. И третий — мы, повесив головы, убираемся отсюда.

Кобры сдержанно посмеиваются — думают, что я шучу, — но смех стихает, когда священник, говорящий по-английски, кивает и говорит:

— Мы бы посоветовали отступить, Сапа Инка.

— Вы с ума сошли? — орет Кобра по имени Педдар. — Отступить перед этими ублюдками? Да я лучше убью себя!

Остальные одобрительно кивают, кроме Сарда, который мрачно смотрит на меня, но держит язык за зубами. Я даю им выразить свои чувства, потом жестом требую тишины.

— Давайте выслушаем его до конца. Я хочу знать, почему ему так хочется поднять лапки кверху.

— Отступление — это не капитуляция, — говорит виллак, улыбаясь слепым лицом. — Захватчики приходят, чтобы воевать. Они не уйдут, пока не прольется кровь. Если нас здесь не будет, они схватятся друг с другом. Мы подождем до тех пор, пока сражение не закончится, а потом нападем на ослабленных победителей.