— Давно не виделись, Эл, мой мальчик.

Приступ нечеловеческого страха охватывает меня, и я перестаю бороться. Это не копия — передо мной настоящий Паукар Вами!

Его пальцы сжимаются и перекрывают ток крови. Как мешок, я валюсь на пол. Темные волны поднимаются вокруг, погружая все во мрак. Последнее, что я вижу, — дьявольская улыбка моего давно умершего отца. Потом пустота — лишь ползущие из тумана кошмарные змеи.

Несколько минут я лежу с открытыми глазами, не осознавая этого. Темнота такая, что я принимаю ее за темноту моих видений. Со стоном я сажусь и начинаю растирать распухшую шею. Я сам душил людей до потери сознания, но в первый раз оказался в роли удушаемого. Глотать больно, но я заставляю себя сделать это несколько раз, и боль уменьшается, давая возможность дышать, испытывая минимальный дискомфорт. Эх, чего бы я сейчас не отдал за стакан воды!

Встав на ноги, я медленно поворачиваюсь, расставив руки, и стараюсь нащупать что-нибудь пальцами, но вокруг пустота. Нагнувшись, начинаю ощупывать пол, чтобы понять, где я нахожусь. Твердая земля, влажно, пахнет мускусом. Я тыкаю руками в стороны, вокруг — пустое пространство. Я ощупываю себя в поисках пояса с ножами, но он исчез. И трость тоже.

Я снова сажусь и позволяю своим мыслям вернуться назад к моей встрече с прошлым в статуе Манко Капака. Стараюсь убедить себя, что то, что я видел, не было — не могло быть — реальностью. Просто некое мысленное подобие событий. Другого логического ответа у меня нет.

А что насчет двойника Амы Ситувы? И других, которых Капак Райми, по его словам, видел за неделю до своего исчезновения? Найти человека, который выглядит полным двойником другого, очень трудно. Найти множество двойников для группы людей… Я даже не собираюсь вычислять шансы. Происходит нечто, чего я не могу объяснить, и самое лучшее в данной ситуации — не вмешиваться в ход событий. Но надо выделить самое важное. Здесь наверняка имеется выход, и я, во что бы то ни стало, должен его найти.

Поднявшись, я принюхиваюсь, не обнаружится ли какой-нибудь запах из внешнего мира. Может, есть тяга?

— Эй! — хрипло каркаю я, гримасничая от резкой боли в горле. — Эй! — с трудом повторяю, едва владея голосом.

Меня как будто рвет толченым стеклом. Не обращая внимания на боль, я слушаю эхо. Оно очень тихое, идет слева. Вглядываясь в ту сторону, кричу снова, теперь уже нечто без слов, и эхо слышится яснее. Ничего подобного не происходит, когда я ору в других направлениях, поэтому, протянув руки вперед, я направляюсь влево. Про себя считаю шаги, чтобы не ошибиться, если придется возвращаться. Пять… восемь… четырнадцать…

На тридцать четвертом шаге моя рука касается кирпичной стены, влажной от конденсата. Я ощупываю ее пальцами, потом ощупываю землю, чтобы узнать, нет ли здесь луж. Нахожу несколько, погружаю палец в воду и пробую ее на вкус. Вода немного горчит, но в остальном вполне сносная. Я встаю на четвереньки и пью из самой большой лужи, наконец-то утоляя жажду.

Напившись, встаю, вытираю губы, наудачу выбираю направление и иду, прикасаясь к стене кончиками пальцев в поисках бреши или щели. И не думаю ни о чем, кроме этой стены, безжалостно выбросив из головы остальные мысли.

Я понятия не имею, какой сейчас день и сколько времени — мои часы кто-то снял с запястья, сотовый телефон тоже исчез. Вместо того чтобы огорчаться по этому поводу или раздумывать, куда же меня забросили, я опять считаю шаги, сузив свой мир до стены, темноты и звука шагов.

Насчитав сорок семь шагов, натыкаюсь на другую стену. Здесь дорога прерывается. Повернув на девяносто градусов, продолжаю идти вперед и считать.

Через сто семнадцать шагов рука внезапно нащупывает пустоту. Я поворачиваюсь и делаю два шага вперед. Протягиваю в сторону правую руку и натыкаюсь на стену. Левой рукой тянусь в противоположную сторону… еще немного… стена. Передо мной проход.

Стоя посередине, я могу коснуться обеих стен. Стараясь держаться в центре, начинаю двигаться вперед, ощупывая стены в поисках бокового ответвления. Через шестьсот пятьдесят девять шагов снова нащупываю пустоту. Исследуя пространство, убеждаюсь, что добрался до перекрестка, от которого расходятся четыре дороги. По очереди исследую каждый туннель, внимательно прислушиваюсь, всматриваюсь во мрак в поисках малейшего проблеска света. Но вокруг полная темнота. И никаких звуков, кроме капанья воды. Потом, когда я исследую туннели по второму разу, внезапно слабый шум — возможно, человеческий крик, а может, просто крысиный писк — доходит до моего слуха из одного туннеля. Осторожно начинаю двигаться в ту сторону. Этот туннель такой же ширины, как и предыдущий. Я продвигаюсь так же, как и раньше, раскинув руки в стороны. Внезапно опора под ногами заканчивается, и я падаю. Подавляя вопль, цепляюсь ногтями за кирпичную стену. Потом ноги натыкаются на землю, и я перевожу дух. Это было короткое падение. Наклонившись, дотрагиваюсь до пола. Это бетон. Протягиваю руки перед собой и натыкаюсь на воздух, а подо мной, скорее всего, бетонная ступень, похоже, первая ступень лестницы, идущей вниз. Я нащупываю ногой следующую ступеньку и делаю шаг глубже под землю в поисках источника этого иллюзорного звука.

Пятьдесят ступенек… сто… сто пятьдесят… Я уже в четырех шагах от двухсотой ступени, когда они наконец заканчиваются, и я достигаю уровня земли. Я нахожусь в туннеле с арочной крышей. Могу сказать это с уверенностью, потому что его освещает самый замечательный в мире светильник, слабо мерцающий впереди. Желание рвануться к свету очень велико, но я подавляю его и внимательно изучаю местность. Туннель идет в обоих направлениях и кажется бесконечным, но освещает его только один светильник. Повернув направо, я иду к нему. Он вделан в камень, внутри имеется сменный фитиль, спускающийся в специальный контейнер. Унести его нельзя. Мне придется продолжать свой путь без него в надежде найти впереди другие светильники.

Сосредоточившись на единственной задаче — выбраться отсюда — и стараясь не думать об отце, Аме Ситуве и виллаках, я двигаюсь вперед, больше не ощупывая рукой стену, а кое-как различая дорогу в лучах светильника, постепенно становящихся слабее. И снова я окружен почти полной темнотой, но внезапно впереди раздаются какие-то звуки. На этот раз шум определенно производят человеческие существа — громко спорят мужские голоса. Я поспешно направляюсь к входу в другой туннель. В нем нет светильников, но ощущается поток свежего воздуха, и голоса мужчин раздаются громче.

Это длинный туннель. Я прекращаю считать шаги, поскольку теперь продвигаюсь не вслепую, но голоса затихают, когда я приближаюсь к ним. К тому времени, когда я дохожу до конца, спорящие голоса совсем замолкают, а вместо них раздаются какое-то бормотание и звуки потасовки. Я останавливаюсь и напряженно прислушиваюсь. Сначала мне кажется, что впереди лишь двое, однако, прислушавшись к голосам, я увеличиваю эту цифру. Поскольку ничего другого не остается, делаю еще несколько шагов, гадая, что меня ждет впереди.

Я оказываюсь в большой искусственной пещере с высоким потолком, девяносто футов в ширину и, возможно, сто пятьдесят в длину. На стенах ничего нет, кроме свечей. Пол покрыт толстым зеленым ковром.

Внутри помещения находятся три женщины и пятнадцать мужчин. Все молоды — младшему на вид тринадцать или четырнадцать, остальным не больше двадцати пяти, — и почти все они чернокожие. Их головы выбриты, на щеках у каждого вытатуированы такие же змеи, как и у меня, но однотонные: синие, красные, желтые и т. д. Все восемнадцать одеты в джинсы и темные футболки. Они босиком.

Похоже, я нашел Змей.

Молодые люди разбиваются на двойки и тройки. Они наносят друг другу удары с необыкновенным проворством. Их руки и ноги не защищены, на них остаются ушибы и кровоподтеки от слишком сильных ударов, но никто не обращает внимания на раны — каждый встает, когда его сбивают с ног, и продолжает драться дальше, делая паузу только для того, чтобы вытереть кровь. Они дерутся молча, но время от времени один из старших резко критикует младших за ошибки. Девушки и молодые люди сражаются на равных, принимая свою долю критики и наказания без всяких поблажек.