— Дрейк? Какого черта ты здесь делаешь? — спрашиваю я, а сын Фло таращит на меня глаза, потрясенный, что к нему обратился сам легендарный Паукар Вами. — Отвечай!

— Я… я Змея… сэр.

— Как давно ты здесь?

— Пару недель. Раз в несколько дней я тайком убегаю домой, но…

— Твоя мать знает об этом?

— Нет, конечно.

Он собирается с силами и прямо смотрит мне в глаза.

Я хочу спросить его, что он думает о том, как прореагирует Фло, если узнает, но потом вспоминаю, кого я должен изображать. Я делаю шаг в сторону от Дрейка:

— Скажи мне, почему ты здесь, парень? Что привело тебя в это печально известное логово воров… в эту пользующуюся дурной репутацией выгребную яму?

Разлается общий радостный смех. Но Дрейк крайне серьезен:

— Я хочу защитить свою мать, сэр.

— Каким образом?

— Хочу научиться сражаться. Город накануне волнений, но нет никого, кто бы защитил нас, кто бы поднялся против войска проклятых клуксеров.

— Проклятые клуксеры, — как эхо, повторяют некоторые Змеи.

Я останавливаю шум поднятием руки.

— Продолжай, — киваю я Дрейку, — говори так, чтобы все могли слышать. Как будто ты хочешь, чтобы слышал не только я, но и эта толпа.

— Змеи будут защищать своих родственников и друзей, — серьезно говорит Дрейк. — Мы разобьем гвардейцев, клуксеров и всех, кто угрожает тем, кого мы любим. Мы будем контролировать банды. Мы вернем в город мир и порядок и вышвырнем всех, кто сунется к нам!

Он выкрикивает последние слова, и они сопровождаются одобрительным гулом. Я жду, когда он смолкнет, и резко спрашиваю:

— А потом?

Дрейк растерян:

— Сэр?

— Что ты сделаешь потом, когда улицы станут твоими? Вернешься к своей матери? Или снова скроешься под землей?

— Заканчивай, — шипит виллак мне в ухо.

Я игнорирую его:

— Скажи мне, что ты будешь делать дальше?

— Я не знаю, сэр.

— Кто скажет этому мальчику? — во весь голос кричу я. — Кто знает? Кто думал об этом?

— Джири! — чуть не визжит виллак мне в ухо. — Если ты не прекратишь прямо сейчас…

Молодая женщина поднимает дрожащую ладонь.

— Да? — спрашиваю я ее, не обращая внимания на священника.

— Будем все контролировать, сэр, — говорит она уверенно.

— Вы завоюете улицы, а потом станете их хозяевами?

— Да.

— А как к этому отнесутся ваши родные и друзья? Что думаете?

Она хмурит брови.

— Горожане могут поддержать нас в борьбе против гвардейцев и клуксеров, — говорю я. — Но что случится, когда они захотят вернуться к нормальной жизни?..

Англоговорящий виллак врывается в пещеру.

— Сапа Инка! — кричит он. — Вы должны пойти со мной. У нас трудности. Вы нужны в другом месте.

— Я говорю с моими войсками, — рычу я, — и не люблю, когда меня прерывают!

— Клуксеры напали на один из наших постов. Вы должны идти!

При упоминании о клуксерах среди Змей поднимается злобное бормотание, и я понимаю, что виллак меня переиграл. Если я не пойду с ним, это будет означать, что я больше люблю произносить речи перед лицом своих сподвижников, чем защищать их от врагов.

— Ладно, — бормочу я раздраженно, а потом в последний раз обращаюсь к Змеям: — Подумайте о том, что я сказал. Подчинение естественно, когда вы служите мне, но острый ум всегда важен. Мои последователи должны уметь рассуждать, а не только слепо повиноваться.

Повернувшись к ним спиной, я иду за священником, который поспешно направляется к выходу, находящемуся в боковой стене пещеры. Я не оборачиваюсь назад, чтобы посмотреть на Змей — Паукар Вами никогда не смотрит назад.

Оказавшись за пределами видимости молодых солдат, виллак вздыхает с облегчением.

— Что такое «Сапа Инка»? — спрашиваю я.

— Так мы обращаемся к Паукару Вами. Это имя мы использовали очень давно, обращаясь к нашим военачальникам. — Его губы морщатся в презрительной усмешке. — Ты говорил глупо. Я предупреждал тебя не перечить нам.

— Вы сказали, чтобы я вел себя как Паукар Вами, — возражаю я.

— Да, исполнение было превосходное, — соглашается священник, потом добавляет язвительно: — До определенного момента. Но побуждение их задаваться вопросами об отдаленных целях было просто подстрекательством. Они же солдаты, и, когда им говорят — прыгайте, они должны прыгать, а не размышлять.

— В этом и есть разница между мной и вами. Я считаю, что они имеют право знать, во что их впутывают и что может из этого выйти.

— Когда Змеи станут твоими, — хмыкает священник, — можешь обращаться с ними, как пожелаешь. Но до тех пор я бы попросил уважать…

— Что значит «когда Змеи станут моими»?

— Змей вербовали для службы Паукару Вами, — говорит священник. — Он выступает в качестве номинального вождя, символа, который может их объединить. Не думаешь же ты, что мы можем отдать власть в руки киллера-психопата.

— Послушайте, — говорю я резко, — если вы надеетесь, что я возглавлю вашу армию, то вы…

Виллак подносит к губам небольшую трубку, сильно дует в нее и посылает мне в лицо облако розовой пыли. Я кашляю и задыхаюсь, пылинки наполняют мои легкие, и голова становится невероятно легкой. Ноги подкашиваются, а стены куда-то исчезают.

— Ублюдок! — кричу я, но вместо крика получается шепот.

Я пытаюсь ударить священника, но мой кулак как будто из ваты. Мне кажется, что я перестаю существовать, куда-то плыву… потом все чувства пропадают.

Когда я прихожу в себя, кто-то держит меня за руку и ведет по узкому туннелю. Наркотик все еще отравляет кровь, голова пульсирует. Остановившись, я выдергиваю руку у моего проводника и падаю на колени. Я изо всех сил стучу по полу кулаками, скалю зубы, и это, как ни странно, помогает прочистить голову. Виллаки явно меня чем-то отравили. Но наркотик не очень сильный, и, хотя мир вокруг странно мерцает по краям, я в состоянии распознать реальность и уцепиться за нее.

— Все нормально? — спрашивает мой гид, наклоняясь, чтобы помочь.

Женский голос. Я отталкиваю ее руки и усилием воли заставляю взгляд сфокусироваться.

— Кто ты? — задыхаясь, спрашиваю я.

— Друг. Я веду тебя на поверхность. Мы идем домой.

Я слишком слаб, чтобы бороться. Разрешив женщине ухватить себя за локти и поднять на ноги, я беспомощно прислоняюсь к ней. Потом, когда мы начинаем двигаться вперед, я бросаю взгляд на ее лицо и узнаю ее.

— Ама Ситува, — бормочу я, задаваясь вопросом, способен ли отличить фантазию от реальности после всего, что произошло.

— Да, — отвечает она.

— Ты настоящая или призрак?

Она медлит с ответом. Мы подходим к лестнице. Она останавливается у первой ступеньки, смотрит на меня и говорит тихим голосом:

— Не знаю.

Мы улыбаемся друг другу трясущимися губами. Ища поддержки, я сжимаю ее руку, а она в ответ сжимает мою. Потом мы начинаем подниматься.

Время действия — среда, в районе полуночи, место действия — моя квартира. Ама на кухне готовит сэндвичи. Я говорил ей, что сам могу их сделать, но ноги все еще слабы, и она настояла на том, чтобы я отдохнул.

Был понедельник, когда я неожиданно встретил своего отца в статуе Манко Капака. Когда я спросил, который час, он ответил мне, что уже полдень. Но это был полдень среды, а не понедельника. Меня вырубили больше чем на сутки.

Во время нашего подъема мы с Амой говорили мало. Выбрались на поверхность за мусорной свалкой, где нас ждали мой мотоцикл и ее скутер. Я спросил Аму, как они сюда попали, но она не знала. Она даже не совсем понимала, как нашла дорогу наверх, — утверждала, что ее вел просто инстинкт.

Она выскальзывает из кухни, держа поднос с сэндвичами в одной руке и пакет с выпечкой — в другой.

— Они черствые, — говорит она, — но, если их размочить, будет очень даже неплохо.

— Тут недалеко круглосуточный магазин. Я могу…

— Не стоит беспокоиться. Все в порядке.