Он медленно поворачивается, и я вижу рукоятку ножа, торчащую из его груди.

— Эл, — говорит он с трудом, — похоже, этот урод убил меня.

Я смотрю на него, потрясенный. Его пальцы выпускают винтовку и тянутся к ножу. Он начинает вытаскивать его, делает болезненную гримасу и падает на колени.

— Убил меня… — шепчет он, потом заваливается на пол — мертвый.

Я ковыляю через комнату, вынимаю нож из пальцев Франка и изо всех сил прижимаю их к своей груди, как будто могу передать ему биение своего сердца и этим возвратить к жизни.

— Прости, Франк, — бормочу я. — Не думал, что все так закончится.

Я смутно подозреваю, что Вами разделывается с Хайдом Уорнтоном. Краем глаза вижу, как он пальцами вырывает язык клуксера. Я бессильно отворачиваюсь.

Я не думаю о мести. Это бессмысленно. Допустим, я одолею своего отца. Но что хорошего это принесет? Вельд и Уорнтон мертвы. Все надежды на мирный исход разбиты вдребезги. Это означает войну, жестокую и кровавую, и ни Тассо, ни Эжен Даверн не смогут ее остановить, пока все Змеи, включая и меня, не будут перебиты.

Вами заканчивает с Уорнтоном и встает, вытирая руки.

— Жаль, что не удалось поработать с ним подольше, — говорит он, — но время не ждет.

— Ублюдок, — цежу я сквозь зубы, не глядя на него. — Франк был моим другом.

— Поэтому я убил его быстро. Я всегда думаю о тебе, Эл, мой мальчик.

Я закрываю Франку глаза, убираю нож и укладываю его руки на груди так, что они прикрывают рану.

— На этот раз ты зашел слишком далеко. Почему ты считаешь, что я не стану бороться до конца?

— Не сомневаюсь, что ты можешь это сделать, — говорит он. — И часть меня содрогается от этой перспективы. Прошло много лет с тех пор, как мне противостоял достойный противник. Но священники наверняка убьют меня, если я одержу верх, а я не готов к безвременной кончине. Надо еще посетить так много стран и убить так много людей! Надеюсь, у тебя достаточно здравого смысла не решать вопрос силой. Но если ты нападешь на меня, я приму твой выбор.

— Скажи, зачем ты это сделал?

Мои пальцы крепко сжимают рукоятку ножа.

— Приказ виллаков. Это финальная часть нашей сделки. Теперь я свободен и могу сколько угодно подвергать мучениям добрых людей в любой части света.

— Но почему? Зачем им это? Они хотят контролировать город. Как они смогут сделать это, когда воцарится хаос и Змеи будут уничтожены?

— Змеи не пострадают, — усмехается Вами. — Ты, конечно, умен, Эл, мой мальчик, но не очень хорошо информирован. Священники мечтают контролировать весь город, а не только восток. Они должны создать армию более могущественную, чем гвардейцы и клуксеры. Этого не случится, если Змеи останутся на востоке. Произойдет противостояние трех сторон, ведущее в тупик. Теперь, когда их помощники уничтожены, Тассо и Даверн пошлют свои войска, чтобы отомстить, но Змеи исчезнут. Священники уведут их под землю, оставив наверху только простых горожан, чтобы войска их атаковали.

— Ах, вот оно что, — бормочу я, поняв теперь замысел виллаков. — Они убьют сотни бандитов и всех остальных, кто попадется на их пути. Но этого им будет недостаточно, и они набросятся друг на друга.

Вами самодовольно кивает:

— Титаны встретятся на поле битвы и будут биться до смерти. Гвардейцы, скорее всего, победят, но их потери будут огромны.

— И тогда снова объявятся Змеи, — вступаю я, — и наберут новобранцев из недовольных жителей востока. Возможно, создадут коалиции с союзниками Даверна, готовыми идти куда угодно, чтобы свести счеты с гвардейцами.

Вами улыбается:

— Тебе нужно время, чтобы разобраться, но потом ты быстро соображаешь.

— Эти ублюдки, — говорю я, имея в виду виллаков, — совсем не думают о том, сколько людей погибнет при этом.

— Конечно нет, — хохочет Вами, — и ты не должен об этом думать. Жизнь — игра, и смертные — только пешки. Это всегдашняя твоя ошибка — ты никогда не мог провести границу между собой и простыми смертными. Это тянет тебя назад, Эл, мой мальчик. — Вами громко хлопает, приводя меня в удивление. — Мне бы хотелось еще поболтать с тобой, но, как говорится, труба зовет. Не знаю, что священники приготовили для тебя, но уверен, что они еще с тобой не закончили. Возможно, ты захочешь отправиться в путь с твоим старым добрым папочкой? Если произойдет невероятное и виллаки не убьют тебя, все равно найдется много желающих вздернуть тебя на виселице.

— Что ж, придется рискнуть.

— Как пожелаешь.

Отец приседает, потом подпрыгивает, хватается за нижнее стропило и подтягивается вверх.

— Подожди! — кричу я, прежде чем он навсегда исчезнет в ночи.

Я испытываю зуд в задней части головы. Не знаю почему, но у меня есть чувство, что все это не из разряда «сделал и забыл», как думает Вами.

— Почему ты так торопишься уйти?

— Священники не хотят, чтобы я болтался по городу.

— Тем больше причин остаться.

— Я не хочу их злить, — бормочет он.

— Но что если ты причинишь им зло в ответ на то зло, которое они причинили тебе?

Наступает долгая пауза.

— Думаешь, что сможешь побить виллаков их же оружием? — спрашивает он.

Отец на их стороне, потому что вынужден так поступать, но я знаю, что он ненавидит слепых священников и будет рад найти способ навредить им.

— У меня еще нет плана, но скоро он будет. Подожди несколько дней, и я тебя включу в него.

— А если я не хочу включаться?

Я пожимаю плечами:

— Если не хочешь перемен, можешь идти.

Несколько секунд он молчит. Потом поднимает руку, собираясь схватиться за верхнее стропило и взобраться на крышу. У меня падает сердце, но через мгновение он произносит:

— Я останусь на три дня. Если захочешь, сможешь меня найти. Но не трать зря мое время.

С этими словами он исчезает, оставляя меня наедине с двумя трупами, на пороге полной катастрофы, но с крошечной тенью надежды в глубине души. Выбросив из головы сожаления по поводу смерти Франка и страх перед будущим, я закрываюсь в одной из полупустых комнат, погружаясь в темноту и отчаянно пытаясь найти выход из всех этих жутких событий, прежде чем рухнут стены и кровожадные орды вломятся без приглашения.

Я снова думаю о Франке. Последние десять лет я постоянно жил рядом со смертью. Я знаю все ее повадки и причуды. Но друзья — это другое. Надо будет организовать Франку достойные похороны и охрану для семьи. Но вот в чем вопрос — поддаться жалости к себе и потратить время на покойника или сосредоточиться на живых и, по возможности, постараться противостоять волнам кровавого террора, готовым обрушиться на город?

С усилием я отгоняю мысли о Франке и концентрируюсь на насущных делах. Я не вижу, каким образом смогу разрушить столь изощренные планы слепых священников — очень самонадеянно с моей стороны предполагать, что я смогу перехитрить их, — но в груди растет гнев и одновременно вера в себя. Я согласился помогать им. Ради своих друзей и соседей отдал себя в залог гнусному делу виллаков. И в награду они стали разрушать то, что мы спасали.

Забегая вперед, я могу представить себе, что они планировали мне сказать, когда произойдет нападение гвардейцев и клуксеров.

«Дела плохи, но были бы еще хуже, если бы мы не вмешались. Мы обманули тебя, Плоть Снов, но ты должен оставаться преданным нам, или воцарится полный хаос».

И эти ублюдки будут правы. Если зайдет так далеко, они будут единственными, кто сможет подавить беспорядки. Если я не стану им подыгрывать, они будут держать Змей в резерве и позволят войскам Даверна и Тассо делать все что угодно. Мне не стоило соглашаться на пост начальника Змей. Но я хотел купить этим спокойствие горожан. Теперь, когда виллакам удалось узнать мое слабое место, они станут играть на этом, делать то, что хотят, и ожидать, что я буду плясать под их дудку.

И возможно, именно это я смогу использовать против них.