Когда я просыпаюсь, кошмар уже закончился. Десять лет я жил им, каждый день получая новую дозу ужаса, страха и ненависти. Эта отвратительная движущая сила исчезла. Остались боль, сожаление — безумно хочется вернуть потраченные зря годы, — но нет жажды мести. Лежа лицом вниз в серой предрассветной мгле, я бормочу в подушку:

— Я — Паукар Вами.

Но слова эти лишены смысла. Эта часть меня умерла ночью и испарилась в лучах рассвета. Больше мне уже не нужно рыскать по улицам и убивать, как мой отец. Я не знаю, останусь ли тем же, каким был до этого безумия, но я больше не чудовище и не изверг.

Я поворачиваюсь и охаю — все части тела болят, суставы неподвижны, голова горит. Я сажусь, и простыня спадает вниз. Входит Ама.

— Я думала, что ты собрался спать целый день, — говорит она, ставя на столик чашку чая и подходя ко мне, чтобы осмотреть рану на лбу. Она сняла платье, и на ней только длинная рубашка. — Как ты себя чувствуешь?

— Разбитым. Больным. Слабым и жалким. Но живым. — Я криво улыбаюсь, и она, должно быть, видит в моих глазах отблеск свободы, потому что возвращает мне улыбку и целует в лоб как раз пониже шрама и повыше брови.

— Ты рад, что не погиб в аварии? — спрашивает она тихо.

— Да. — Я беру ее руки и целую их. — Спасибо.

— За что? За то, что пришла?

— И выслушала. И поняла. И помогла мне понять.

— Ах, как сентиментально. — Она тихо смеется.

— Без тебя я, возможно, никогда бы не узнал, что такое свобода.

— Узнал бы. Это просто заняло бы немного больше времени. Что же ты собираешься делать в свой первый день свободы?

— Так много всего, — вздыхаю я. — Надо начать исправлять ошибки последних десяти лет. Вернуть к жизни людей, которых я убил. Извиниться перед теми, кого терроризировал. Избавиться от этих ужасных змей. — Я поглаживаю рукой свои татуировки, потом череп. — И отрастить волосы.

Ама смеется:

— Ты не сможешь сделать все это в один день. — Ее улыбка гаснет. — А некоторые вещи вообще не сможешь сделать.

Я огорченно киваю, думая о мертвых.

— Так давай не будем тратить время, огорчаясь по этому поводу, — предлагает она. — С чего начнешь? С прогулки в парке? С бассейна? Может, хочешь постоять голым в центре Швейцарской площади, вопя от восторга?

— Думаю, нет. — Почесывая бедро, я внезапно понимаю, что действительно совсем голый. Это Ама, вероятно, раздела меня. Мои руки начинают натягивать одеяло, потом останавливаются. — Знаешь, чего мне действительно хочется?

— Чего?

— Заняться любовью, — говорю я, и ее лицо мрачнеет. — Я знаю, ты любишь Райми. Я не стану смущать тебя просьбами. Но в моей жизни десять лет не было любви. Мне необходимо заняться любовью с женщиной, и сделать это прямо сейчас. Я, конечно, могу пойти и снять проститутку. Но лучше бы это была ты. Если откажешься, я пойму.

Ама отводит взгляд:

— Я люблю Капака. Ничего не могу с собой поделать.

— Я знаю. И не стану даже пытаться уговаривать тебя, хотя очень хочется. Прошу лишь одного — проведи это утро со мной. Просто полежи рядом… Если не считаешь, что это слишком нелепо… если можешь забыть все те ужасные вещи, которые я сделал…

Она ласково смотрит на меня:

— Со мной тоже так было долгое время. И хотя мое сердце принадлежит Капаку, я его ненавижу. Я хочу… но… — Ее подбородок твердеет. — Впрочем, какого черта! Давай это сделаем. Ведь это только секс и ничего больше.

Ама через голову стаскивает рубашку, потом снимает трусики и лифчик и стоит передо мной обнаженная и мрачная.

— Предупреждаю, я не уверена, что мне это понравится.

— Если ты не захочешь, мы сразу же прекратим, — обещаю я, потом откидываю одеяло.

Немного помедлив, она ложится рядом, и я набрасываю одеяло, пряча нас обоих, скрывая, погружая в темноту.

Мы занимаемся сексом медленно и нежно. Сначала мы чувствуем себя неловко, и это заставляет нас рассмеяться. Напряжение пропадает, и вскоре мы движемся в унисон, наши губы и тела слились в одно целое. Это продолжается долго, мы останавливаемся и начинаем снова, и в конце покрываемся потом и тяжело дышим, несмотря на неторопливый темп совокупления.

Лежа на спине и держа Аму в своих объятиях, я осторожно целую ее:

— Было нормально?

— Ты лучший мой партнер за десять лет, — усмехается она.

— Тебе понравилось?

Она задумчиво кивает:

— Я чувствую себя виноватой и счастливой в одно и то же время.

— Это освободило тебя? Ты теперь можешь забыть Райми и строить новую жизнь?

Она щиплет меня за нос и усмехается:

— Раньше ты не был таким благородным! Теперь я понимаю, что не была так сильно привязана к Капаку, как думала, но принадлежать ему — моя судьба, хотя она и искусственная. Я не могу разорвать эту связь. Он всегда будет здесь, — она дотрагивается рукой до сердца, — хочу я этого или нет.

— Это несправедливо, — бормочу я разочарованно.

— Жизнь вообще несправедлива. И ты знаешь это лучше других.

Ама встает и потягивается. Ее нагота прелестна. Как бы мне хотелось, чтобы она стала моей! Мне хочется потянуться к ней, снова заняться с ней любовью, и любить ее постоянно, пока я не смогу заставить ее забыть о Райми. Но я не имею права требовать от нее слишком много.

— Как твои ребра? — спрашивает Ама, надевая рубашку.

— Так себе. Но голова хуже. Можешь купить что-нибудь болеутоляющее?

— Конечно? Какой-то определенной фирмы?

— Нет, я непривередлив.

Она уходит, а я иду принимать душ и включаю горячую воду на полную мощь. Мои колени и локти покрыты струпьями. Потом здесь останутся шрамы, как и на лбу. Как говорится, дополнения к коллекции.

Ама возвращается, и я глотаю горсть таблеток, запивая их водой. Потом она заставляет меня лечь в постель и начинает массировать мне спину. Она не очень опытна в этом, но упряма. После часа массажа я чувствую в своем теле гораздо большую подвижность, чем раньше.

— Что следующее на повестке дня? — спрашивает Ама, слезая с меня.

— Сон, — с трудом выдавливаю я, расслабленный, с закрытыми глазами.

— Я имею в виду завтра. Следующую неделю. Следующий год. Тебе вернули жизнь. Что ты собираешься с ней делать?

Моя улыбка гаснет. Я наклоняюсь к ее лицу:

— И что же мне делать, как считаешь?

— Бежать, — говорит она без паузы. — Сесть в первый автобус, поезд или самолет и исчезнуть. Неважно куда. Просто уехать туда, где тебя никто не знает, где ни одна гнида из этого города тебя не достанет. О будущем подумаешь потом. Сначала тебе надо исчезнуть — от виллаков, от твоего папаши, от городских волнений — от всего.

— Когда ты говоришь, это кажется так просто.

— Так оно и есть. — Она издает шипящий звук и вонзает ногти в мой бицепс. — Ты человек, Эл. Я — нет. У меня нет выбора. Я была создана для того, чтобы любить Капака и оставаться с ним. Я не могу никуда уехать. Но над тобой священники не имеют власти. Беги отсюда и не оглядывайся.

Эта мысль прельщает меня. А что? Побросать вещи в сумку, воспользоваться кредитной картой, которой снабдил меня Тассо вместо наличных, купить билеты и бежать из этого города, пока его гангстеры и инкские священники не перетрахали друг друга.

Я хромаю к окну и смотрю на затененное пространство лежащей внизу улицы. Несколько мальчишек с криками нарезают круги на подобранных на улицах байках, не думая о нависшей угрозе. Я ничего не значу для Форда Тассо и Эжена Даверна — я нужен им на какое-то время, но, в общем, без меня прекрасно можно обойтись. И хотя виллаки испытывают ко мне безусловный интерес, мое исчезновение их тоже не повергнет в отчаяние. Они просто найдут другого козла отпущения. Но дети, их родители, мои единокровные братья и сестры, находящиеся у Змей…

Кто станет думать об их интересах, если я уеду? Я им ничего не должен — не я начинал эти беспорядки, не я вербовал Змей. Но я все равно чувствую свою ответственность. Я не могу контролировать их судьбы, но, возможно, смог бы повлиять на то, чтобы они стали счастливее. Если останусь.