– Честно. Скажи, а что было изображено на этих обгоревших рисунках? – спросил я.

– Тут ты отрубил какой-то бабе голову, а тут ты участвуешь в Великой Битве, – сказал человечек, полностью успокоившись (я уже давно развязал его).

– Больше ничего не знаешь?

– Папа приходил, как и прежде, каждый месяц, а я отдавал ему рисунки, предварительно сделав себе такие же. Мне показалась занятной эта история, и я ловил в своих мозгах все, что было связано с тобой. А еще я…

Дальше я уже не слушал. Я устал. Одна ночь, а столько событий, столько новых загадок, новых фактов! Но сейчас я не хотел обдумывать и анализировать все это. Я хотел поесть и поспать. Мой организм нуждался в отдыхе, не говоря уже про разум. Я собрал все листки, рассыпанные по полу, и, толкая впереди себя Толсона, добрел до лестницы. Уже спустившись по ней на первый этаж, я спросил карлика, как отец проникал к нему в комнату, на что тот снисходительно ответил:

– Через дверцу в туалете, конечно.

Мы вышли во двор. Светало. Переступая через трупы гвардейцев, мы двигались к Гору Йовирку, ждавшему меня все это время возле резных дворцовых ворот. Увидев Толсона, он присвистнул:

– Что это за гномик?

Я увидел, как Толсон обиженно надул губы, но не стал ничего говорить ни тому, ни другому. Я нуждался в пище и глубоком сне. Пообещав все рассказать потом, я узнал у Гора, что все готово к пиру в честь победы. Значит, сон придется отложить на несколько часов, ведь не мог же я, предводитель победивших воинов, не попировать со своими отважными ребятами. Посадив Толсона перед собой, я кивнул Гору, и мы пришпорили коней, которые, высекая из мостовой искры, помчались в город.

Когда через сутки мы покидали Акресс, я подумал, что пророчества должны сбываться, и поэтому приказал своим воинам поджечь дворец Скворта.

Я стоял на безопасном от бешено пылающего дворца расстоянии и, запрокинув голову, громко смеялся.

С холма, последней неровности, являющей собой как бы границу между юго-восточной территорией Бермандии, изобилующей горками и возвышенностями, и северо-восточными областями страны, равнинными и бедными влагой, были видны костры, дым от которых окутывал многочисленные палатки, разбитые вокруг огромного шатра. Это был лагерь Скворта. Мы добрались к конечной цели нашего путешествия на двое суток раньше намеченного срока, практически полностью осуществив мой план. Оставалось только нанести врагу неожиданный удар, когда Винсент пойдет послезавтра в обговоренную нами еще в Арколе и подготовленную в мельчайших деталях атаку. Я потерял четвертую часть отряда за последний переход, и теперь у меня было около двухсот воинов. После того, как мы покинули Акресс, нас было уже человек на пятьдесят меньше, но чем ближе подходили мы к району боевых действий, тем чаще нам встречались отдельные отряды гвардейцев и, следовательно, тем чаще нам приходилось сражаться. Мы несли потери, но умелая организация атак делала их почти незаметными на фоне тех потерь, которые несли королевские войска. Ни один враг не ушел от нас, а с Винсентом остался человек, одевающийся в мои цвета и моего телосложения, поэтому я был уверен, что Скворт еще ничего не знает о моих партизанских действиях у него в тылу. Я имел все основания полагать, что неожиданное нападение моего пусть небольшого, но опытного войска, может решить исход предстоящей битвы.

За время перехода от Акресса к военному лагерю противника я успел многое передумать, пытаясь собрать головоломку событий и фактов в единое целое. Решение уже начало смутно прорисовываться у меня в мозгу, но не хватало нескольких ниточек, которые связали бы все воедино.

Правда, головоломка включала в себя только самые злободневные вопросы, а о кроваво-красном шаре, Схайореле и Всадниках Судьбы я старался вообще не думать. Сопоставив кое-какие известные мне сведения, я пришел к некоторым выводам относительно происходящего.

Все определенно указывало на то, что год назад, сразу после моего исчезновения из Подлунного Мира, со Сквортом произошли какие-то сильные перемены. Из справедливого монарха он превратился в жадного и жестокого правителя. Это было ясно из разговоров бермандцев, к которым я прислушивался в трактирах и постоялых дворах, когда спасался от преследования. Толсон тоже в своем рассказе отметил странное поведение отца. А добавив ко всему этому, что из друга он резко стал моим врагом, я решил, что причина перемен, произошедших с королем – во мне. Он назвал меня демоном, что в принципе год назад было правдой. Значит, он где-то пронюхал о том, кто я на самом деле, и сильно испугался. Это объясняло повышенный интерес, проявленный к моей персоне, который выражался в заказе гравюр и портрета, а после – в настойчивой и долгой погоне. Еще я решил, что если Скворт раньше думал, что я вернулся с Силой, и поэтому побоялся сразу избавиться от меня, а, по словам Морроу, решил посоветоваться с Ирвингом, то теперь он знал, что Силы у меня нет. Ведь если бы я обладал Силой, то не убегал бы от его солдат через всю страну, а решил бы эту проблему, используя свое могущество. Ирвинг, видимо, тоже побоялся убить меня сразу, когда я заявился в замок, так как был предупрежден о моей Силе Сквортом. Рассказ же о болотных тварях, скорее всего, был ложью, оправдывающей в глазах прибывающих воинов выплату денег бездействующим наемникам, на самом деле собираемых для какой-то другой, несомненно, связанной со мной, цели. То, что мне так легко удалось выскользнуть из замка, а после – из дворца, я опять списал на счет своей, в данный момент мнимой, Силы. Живущий-В-Тумане был заодно со Сквортом, наверное, заключившим с ним союз, выбравшим из двух зол меньшее. Он прибег к его помощи, чтобы найти меня и задержать до прибытия своих гвардейцев. Наиболее вероятно, что Скворт руководствовался при этом гравюрой Толсона, и, хоть Живущий-В-Тумане действительно был злым демоном, считал меня все же более опасным. Кстати, если до моей встречи с Живущим-В-Тумане Скворт, возможно и сомневался в том, что я лишился Силы, то после нее у него должны были пропасть все сомнения.

По-моему, вырисовывалась довольно-таки понятная картина. Правда, на этот холст следовало нанести еще несколько недостающих мазков. На предпоследней гравюре я убивал какую-то женщину. Зачем я это сделаю и кто она? На последней – участвовал в Великой Битве, про которую мне столько наговорил Живущий-В-Тумане. Тогда я посчитал это хитрой уловкой, но теперь, когда первые три предсказания сбылись, у меня не было причин думать, что последние два не сбудутся. Это означало, что не все в рассказе Живущего-В-Тумане – ложь.

Основной преградой, о которую разбивались все мои рассуждения, было мое отражение. Я считал его героем своего сна, а оно появилось в реальном мире. Толсон сказал, что ничего об этом не знает, и я верил ему. Может оно – плод моего разгоряченного битвой и головной болью воображения? С каждым днем я все больше и больше склонялся к этой мысли, тем не менее ощущая всем своим естеством какую-то смутную тревогу.

Мы ждали дня, когда должна начаться битва. Укрывшись в небольшой роще, спрятанной между холмов, мы отдыхали от почти сказочного рейда, совершенного нами меньше чем за две недели. Мы точили свое оружие: мечи, топоры и ножи, уже успевшие затупиться за это время. Я постоянно напоминал воинам, что от них требуется: как построиться для ведения боя, как перестраиваться при отступлении, какие маневры нужно использовать, чтобы противник понес как можно больший урон.

Толсон все время ходил угрюмый. Он был нашим заложником и стал бы нашей козырной картой в случае поражения. Мне было жаль этого смешного, немного дебиловатого парня, но война есть война. Если бы я отпустил его, то он сразу бы рванул к отцу и сдал бы ему нас, а убивать его не имело смысла – он мог нам еще пригодиться.

Наступило утро битвы. Как только восток заалел, в остывшем за ночь воздухе зазвучали крупная барабанная дробь, крики, металлический лязг. Я взобрался на холм и окинул взглядом бескрайнюю степь. Было прохладно, поэтому я поплотнее закутался в плащ и долго медитировал – ложиться на холодную землю или нет. В лагере Скворта царила страшная суета, и, останься я стоять в полный рост, то никто бы меня не заметил. Но, решив лишний раз не рисковать, я, сжав зубы, все-таки улегся в траву и наблюдал, как бермандцы выстраиваются в стройные колонны. Боевые знамена трепетали на ветру. Я узнал, глядя на гербы, изображенные на них, что почти все знатные лорды королевства остались верны своему монарху и будут участвовать в сегодняшнем сражении. Справа медленно выплывало из-за горизонта солнце, освещая армию врага. Латы рыцарей ярко блестели в лучах светила, отливая розовым. Шло время, возня в стане противника стала стихать, а Винсент все еще не нападал на это огромное войско. Я продрог уже до мозга костей и подумал, что если уцелею в кровавой сече, то насморк мне гарантирован. Я немного волновался, но страха не было. Мои воины ждали сигнала по другую сторону холма, до слуха доносилось фырканье их лошадей и легкое позвякивание оружия. Огромную армию Скворта и мой маленький отряд разделяли всего каких то двести-триста метров, и если бы не было этой толщи земли между ними, то спрятаться нам было бы негде. Но Скворт, уверенный, что с тыла ему ничего не угрожает, допустил ошибку, разбив лагерь под последним холмом, а не подальше в степи.