Старик потрясает картонкой-табличкой в руках, взывает взглянуть на послание, коряво начерченные буквы складываются в несколько слов «Грядёт Апокалипсис». Иногда он выкрикивает, словно умалишённый, эти заветные слова в надежде, что кто-то обратит внимание. Но люди спешат по своим делам, а он слишком устал, его взгляд рассеян, должно быть, безумен. Он не помнит, как его зовут, знает лишь, что должен предупредить, предотвратить.

Старик опускает голову, оседает на колени, проходящие мимо люди бросают монетки к его ногам, некоторые — бумажные банкноты. Только ему всё равно. Каждый день одно и то же — ноги мелькают перед глазами, кроссовки, джинсы, брюки, туфли. Старик прикрыл глаза на пару секунд, не больше, открыл их снова и вдруг уставился на изящные мужские чёрные туфли с острыми носами, брюки. Старик неуверенно поднимает голову, на него смотрит молодой мужчина в дорогом костюме, волосы до плеч, глаза яркие, зелёные, тонкие губы змеятся улыбкой.

— Актуальное заявление, — произносит незнакомец, кивая на табличку с предупреждением, и от его взгляда старик цепенеет, словно знает, но не может вспомнить, в каком кошмарном сне видел его прежде.

— Я тебя знаю? — хрипло спрашивает бездомный.

— Грядёт конец миров, я чувствую это, — не отвечает на вопрос странный незнакомец, беседует словно сам с собой. — Последняя битва будет не из лёгких. Ты должен передать Тору одно-единственное послание от меня: не важно, на какой стороне я окажусь в итоге, я не дам ему упасть в бездну, как ты дал упасть мне. Ты передашь? Дай обещание.

— Я всё передам, — кивает старик, завороженный словами отдалённо знакомого человека.

— Вот и отлично, — ухмыляется зеленоглазый, подкидывает монету, старик против воли подставляет руку, и дар бога оказывается зажат в его кулаке.

Старик разжимает кулак и удивлённо смотрит, вовсе не монета, а небольшой камень с высеченной на нём руной, дарящей забвение. Память возвращается медленно, нарастает гулом в висках, Один сглатывает, с губ словно проклятие слетает одно-единственное имя, но того и след простыл.

— Локи, — всеотец озирается по сторонам, но сын Лафея пропал бесследно.

***

Один из самых успешных клубов в Нью-Йорке пользовался дурной репутацией и огромным спросом, каждую ночь здесь оседали сливки общества: любители провести время за барной стойкой, поглядывая на аппетитных стриптизёрш, заказывающие приватные танцы в отдельных комнатах. Услуги интимного характера оплачивались выше, но и защита у девочек была на высоте. В «Изумрудное царство» стремились попасть многие жрицы любви, владелец клуба обеспечивал полную безопасность для танцовщиц и проституток. Попасть под его крыло - значит, оказаться в другом мире, где тебе не надо трястись, заплатят или нет, набросит на шею удавку какой-нибудь псих, или пронесёт.

Он был улыбчивым и, как ни странно, скромным, владелец не позволял себе разнузданного поведения: проституток называл принцессами, вышибал и ребят из охраны — своими воинами и платил щедро, словно царь. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, клуб пользовался успехом. Его нередко можно было увидеть обходящим свои владения. Одетый всегда с иголочки жгучий брюнет с удивительными зелёными глазами, он приковывал к себе взгляды мужчин и женщин. Парни из охраны его уважали, проститутки боготворили, и каждый знал, что злить его не стоит.

Полгода назад, когда «Изумрудное царство» только открылось, случился прецедент: один из нанятых вышибал приставал к Венди — молодой танцовщице, которая решила подработать в клубе. Девушка дала понять, что не собирается спать с ним за деньги, и лихой Френк зажал её в подсобке, к счастью, он не успел ей навредить, словно сотканный из воздуха за его спиной вдруг появился зеленоглазый владелец клуба, он так его отделал на глазах у всего персонала, что запомнили этот поучительный урок надолго. Локи лично отвёз перепуганную Венди домой, она только и твердила, что очень благодарна ему за то, что он появился.

Лофт правил своим маленьким царством как благородный наследник, к нему медленно приходило понимание, что здесь он может контролировать всё и всех. Локи подстраховался на случай появления нежелательных гостей, ведь его имя, броское и запоминающееся, могло вызвать проблемы, но, к счастью, среди смертных были ненормальные, которые после его налёта на Нью-Йорк сменили имя, и теперь в этом чудесном городе можно было насчитать около ста человек, носящих имя Локи Лафейсон.

Пару раз в клуб наведывались агенты ЩИТа, среди прочих Тони Старк и Черная вдова, для этих особых гостей у Локи было специальное прикрытие, он не скрывал себя иллюзией полностью, только лицо, видоизменял черты. Лафейсон имел сомнительное удовольствие разговаривать со Старком, который, видимо, собирался просканировать его своим испытующим взглядом, но ничего у него не получалось.

Вскоре агенты ЩИТа попривыкли к присутствию очередного «психа-локимана», поскольку у них были и другие дела, и другие люди, именовавшие себя Локи, которых тоже следовало проверить. Всё реже маг видел их знакомые лица в своём клубе, можно даже сказать, что отстали от него даже слишком быстро. Может, что-то подозревали, но ничего не предпринимали. На данный момент его не в чем было обвинить.

Иногда вечерами, потягивая виски, маг осматривал свои владения, слушал живую музыку, доносящуюся с небольшой сцены на первом этаже, равнодушно любовался танцами стриптизёрш, их грация и сила впечатляла, но только его мысли были далеко, где-то за облаками в чуждой Мидгарду вселенной. Там, где правит Тор-громовержец, и куда вернулся его отец Один после вынужденной ссылки. Локи часто думал о брате, он знал, что сделал ему огромное одолжение, исчезнув из его жизни. И, судя по тому, что крышу клуба до сих пор ещё не проломили молотом, Тор не знает, где скрывается его мятежный брат.

Иногда Локи представлял, чем Одинсон занимается: восстанавливает Асгард, разговаривает с отцом, может быть, занимается любовью с Сиф. Воительница всегда засматривалась на Тора, может, сейчас, когда он одинок, она улучит момент и утешит его, а там, глядишь, и станет царицей. Лофт мучил себя этими иллюзиями, размышляя о жизни брата, о его благополучии и свадьбе, детях и друзьях, изводил себя ревностью.

У Тора было всё и всегда — дом и родные, а у Локи не было ничего, только ложь, которой его кормили в изобилии. Лафейсон постоянно злился, всё в его жизни происходило не так, как хотелось, совсем не то, чего он заслуживал, но воспоминания о той ночи, проведённой с Тором, он хранил в памяти словно сокровище, единственное и настоящее. Было то проявлением любви со стороны Тора, или они просто изголодались, истосковались друг по другу, даже если и не признавали этого, просто нужно было выплеснуть куда-то нерастраченные эмоции. Та ночь, их необузданная скачка пролетела словно миг, но столь яркой была для Локи эта близость, широкий жест брата. Может, лишь жалость была всему виной, или мнимая вина царя, Локи не знал и не хотел знать. Им было хорошо — очевидный факт. Но остаться Лафейсон не мог, как бы они смотрели друг на друга с утра? А что, если Тор пожалел бы? Локи сделал ему одолжение, и брату стоит только порадоваться, что он избавился от обузы в лице мага.

Однажды они снова встретятся, и Лафейсон точно будет в ряду врагов брата, выберет плохую сторону из упрямства и злости, и, когда Тору потребуется помощь, он не останется в стороне, он закроет его своей грудью, отдаст ему свою жизнь, он…

— Босс?

Маг резко вынырнул из своих размышлений, и мир грёз остался где-то в недосягаемости. Лафейсон судорожно выдохнул и обернулся. Он сидел за барной стойкой в самый разгар веселья, музыка лилась со всех сторон, постояльцы наслаждались разгулом его дьявольского заведения. Справа обозначился Дюк Рейнольд — личный помощник по важным вопросам, в частности безопасности, можно сказать, управляющий, сильно смахивающий на уголовника, судя по накаченному телосложению и манере себя вести, с ним мало кто вступал в спор, охрану он держал как начальник тюрьмы — эдакий второй Локи. К тому же Лафейсону он нравился, поскольку его принципы лежали на поверхности: Дюк был благодарен своему благодетелю и соблюдал все правила и предписания босса.