Свадьба не заставила себя долго ждать. И здесь можно было бы сказ закончить, ибо зажили супруги счастливо, родили двоих мальчиков, и князь вздохнул спокойно. Кажется, проклятье миновало. Но спустя несколько мирных лет несчастье вновь потрясло городские стены.

Княгиня, вот уже почти семь лет как единственная супруга правителя и мать его наследников, играя с чадами во дворе, случайно наступила на длинный подол платья, потеряла равновесие и упала на землю, угодив виском прямо на край каменного колодца. Упала раз и навсегда.

Князь был безутешен в своем горе. Но когда очередной траур был снят, бирючи возвестили о привычном для всех событий, что славный правитель снова ищет жену, однако в этот раз дополнили свою весть необычным требованием: новой княгиней станет не любая женщина, не простолюдинка и не какая-нибудь княжна, а вполне определенная – дева красы неписаной и, ко всему прочему, дивная кудесница.

Найти ее сложно, ведь никто не знает, где она обитает. А не узнать невозможно – так она очаровательна и необыкновенна. Летает та дева на чудной золотой колеснице, что возят настоящие змеи, а порой и сама птицей оборачивается. Кто найдет и приведет ее к князю или путь к ней укажет, будет щедро награжден и получит все, чего пожелает. Зовут ту деву Еленой, а в народе кличут Премудрой.

По мановению изящной руки огромное зеркало в человеческий рост, одиноко стоявшее в пустом помещении в зареве настенных факелов, зарябило, словно вода, в которую бросили камешек, замелькало огненными бликами и показало едва освещенную комнату в знакомой деревянной избушке, которая не один век служила Моране домом.

Там все было по-прежнему. Хотя сколько прошло лет с момента, когда она переступила порог и оказалась навечно заперта в мире мертвых вместе с тем, кого ненавидела и любила одновременно, Морана уже не могла сосчитать. Слишком иначе здесь тянулось время. И пусть она знала, что ее место отныне рядом с повелителем Навьего царства, все же чувствовала себя здесь совсем не на своем месте.

И потому вновь и вновь возвращалась к волшебному стеклу, что позволяло смотреть на мир за дверью. На мир, в который ей уже не суждено было никогда вернуться, в котором она и так прожила гораздо дольше положенного. На мир, где ее бремя теперь несла другая.

Эта другая была в избушке не одна. Она сидела, скрестив лодыжки на полу возле печи, где пугливое пламя облизывало поленья, вырастая то с одной, то с другой стороны, а то, обволакивая их полностью и снова прячась в углях. На ней был накинут темный поношенный плащ, голова покрыта глубоким капюшоном, скрывающим лицо. И только выпавший из него локон, словно хвост поседевшей лисицы, не давал усомниться в том, кем была женщина под плащом.

Напротив нее, спиной к Моране, сидела еще одна – темноволосая незнакомка в богатом наряде из черной парчи. Женщины держали друг друга за руки, склонив головы к горшку с зельем, стоявшему между ними. Горшка видно не было, но Морана об этом догадалась по зеленоватому пару, что струился вверх и замутнял воздух.

Внезапно колдунья подняла голову, отчего капюшон откинулся назад, открыв лицо, и в больших синих глазах отразился почти ужас. Ее гостья вздрогнула, и они отшатнулись друг от друга, расцепив руки.

Все увиденное происходило в тишине, а прочитать мысли по лицу, к сожалению, Морана не могла и потому всерьез встревожилась. С чем был связан визит этой незнакомки к самой Бабе Яге? Кто она такая? И что колдунья в ней углядела, что так потрясло ее?

Но теперь Моране не дано было узнать об этом, так как она почувствовала его приближение. Он любил появляться внезапно и заставать ее врасплох. Она же не любила показывать свои слабости, а это проклятое зеркало было главной из них. Отказать себе в возможности хотя бы украдкой видеть внучку, пусть даже будучи лишь безмолвным наблюдателем, Морана не могла и не хотела.

Ведь это ее плоть и кровь – дитя, вскормленное и воспитанное с любовью, на которую она только была способна, убереженное ценой собственной жизни и жизни ее дочери. И, несмотря на то, что ее внучка была далеко не последней в их роду, произведя на свет множество потомков, это была ее единственная связь с миром живых, надежная и постоянная. Ведь для остальных, не знавших ее лично, Морана со временем становилась не более чем семейной легендой, сказкой, которую рассказывали детям перед сном.

Так она думала.

Зеркало, моргнув, вновь отразило прекрасную деву с бледным лицом на фоне чернильных волос, с печальными темными глазами, устремленными туда, где мгновением ранее еще теплился огонь в печи, во всем черном, точно сама Смерть. А позади нее очертился силуэт ее возлюбленного, ее узника и ее пленителя, сначала нечеткий, словно он собирался по каплям из сгущающегося дыма, а затем появился и сам Повелитель.

– Так и знал, что найду тебя здесь, моя драгоценная, – Кощей по привычке подошел сзади, отвел ниспадающие на плечи распущенные волосы назад и, нежно обняв Морану, оставил легкий поцелуй на белой шее, отчего по коже пробежал холодок, а затем достал из-за пазухи голубой цветок бессмертника и воткнул ей в волосы за ухо. Улыбнувшись, с легкой иронией в голосе он поинтересовался. – Ну как, Агния еще не подвела тебя?

Морана вздохнула, прикрыв глаза, и, повернувшись к Кощею, бесстрастно произнесла:

– Она хорошо справляется.

Попытка отстраниться, сделав шаг назад, с треском провалилась, и Морана оказалась сжата в крепких объятьях своего бессмертного возлюбленного.

Он прижал ее к себе и, водя по спине ладонями, вперил в нее свой орлиный взгляд. Не прикрывая глаз, Кощей коснулся ее губ своими, и Морану окатила волна жгучего жара, который она тотчас постаралась обуздать, чтобы не выдать себя с потрохами. Казалось, Кощей этой сиюсекундной слабости не заметил, хотя и пытался прочитать ее. Но лицо любимой оставалось неподвижно, глаза смотрели прямо на него, без страха, но и без тепла.

Морана научилась за прошедшие годы, будучи постоянно рядом ним, не показывать слишком ярких эмоций – положительных, чтобы не тешить самолюбие Кощея. Скандалы случались, он видел ее гнев и ярость, и даже это доставляло ему странное удовольствие, но такой радости она ему не принесет. Она, все так же, не меняясь в лице, приоткрыла уста и ответила на его поцелуй. Как всегда – будто делала ему одолжение.

– По-прежнему холодна как лед, – подтвердил он сам себе, словно отвечая на уже привычный немой вопрос. – Ну, ничего, когда-нибудь ты оттаешь. Я заслужу твое прощение и добьюсь тебя. Снова.

Ответом ему была едва уловимая улыбка уголком рта, говорившая о том, что вызов принят, что, впрочем, повторялось из раза в раз. В том, что когда-нибудь сумеет простить Кощея, Морана очень сомневалась, как и в том, что сможет еще долго продержаться, не поддаваясь соблазну упасть к нему в объятья и раствориться в его поцелуях. Это виделось не просто неправильным, а противоестественным.

После того, что он сделал, после тысячелетней вражды это было бы равносильно тому, что отказаться от прошлого, забыть о нем, словно ничего и не было. Это означало бы, что она напрасно столько боролась и Кощей победил. Но каждый день он был все ближе и ближе к своей победе, подбирался к ней небольшими шагами.

Нежными прикосновениями кончиков пальцев к щеке. Обжигающим дыханием на шее. Низким вкрадчивым голосом, в котором звучали неподдельное сожаление и раскаяние, за которыми угадывались сдерживаемая страсть и хранившаяся веками любовь. Еле слышным шепотом, от которого все тело покрывалось мурашками, проникновенными речами, в которых не чувствовалось фальши и которым хотелось верить.

А ведь было время, когда им было хорошо вместе, когда они были по-настоящему счастливы – когда Морана находилась в блаженном неведении. Его глаза лучились теплом и светлели при взгляде на нее, а она не видела зла, стоявшего у него за спиной, давившего ему на сердце и оплетающего своими сетями разум. Они предавались любви и загадывали на будущее.