Так и теперь. Не успел он дойти до склада, как над Зангезуром опять зареяла точка. Спустившись вниз, она затрепетала и застрекотала над его ушами самым несносным образом, покуда не села, растопырившись, на площадку. В ту же минуту из нее выпрыгнули двое людей чистокровной английской наружности, если верить опере «Лакмеэ» и другим популяризациям английского гения среди восточных туземцев. То были мужчины и женщины одного роста, в полотняных цилиндрах, изобильно снабженных синей вуалькой и в длиннополых летних пальто. И мужчина, и женщина бряцали огромными лорнетами, висевшими вокруг шеи, и полевыми биноклями, заткнутыми за бело-розовые пояса. Попрыгав туда и сюда, по лужам, оврагам и кочкам Зангезура, они испустили несколько восторженных криков, натерли себе глаза и переносицу лорнетами и, наконец, приблизились к складу мосье Надувальяна.

- Ваш пароль? - тихо спросил мосье Надувальян.

- Мы мирные туристы в Зангезуре! - ответили оба в один голос, после чего Мосье Надувальян ввел их с большими предосторожностями внутрь своего склада.

Здесь было темно и затхло. Освещение давала лишь маленькая отполированная платиновая пластинка, на которую перебрасывался зеркалами свет из стеклянного купола. Баллоны, пустые и полные, стояли вокруг стен. Хрустальные чаши лежали на столе. Множество флакончиков валялось в корзине.

- Товар сильно возрос в цене, - пробормотал Надувальян, вынимая из корзины два закупоренных и запечатанных флакона и тотчас же опуская их в каучуковый баллон с водой, - два лота - пятьдесят тысяч фунтов стерлингов золотом.

- Черт возьми! - воскликнул турист. - Вы спятили!

- Ничего подобного, - отозвался армянин спокойно, - разработка засыпана. Это последний фунтик нашего минерала.

Туристы посоветовались друг с дружкой, тяжело вздохнули и вытащили из карманов битком набитые бумажники. Не менее тяжело вздохнул и Надувальян, принимая от них сумму, на которую он мог бы купить весь Зангезур.

- Ну и работа! - прошептал он, выпроваживая туристов за дверь. - Один улетает, другой прилетает, пилава не дадут доесть!

И точно. Не успел он докончить вздоха, как на площадку уселась новая стрекоза.

На этот раз оттуда выскочил итальянец. Он был в чесучовом костюме и блестящей шляпе. Сделав небольшую прогулку по окрестностям и нащелкав кодаком к великому удовольствию армянских галок немалое количество безвредных видов, он приблизился к роковому складу и распахнул пиджак. На нем была розово-белая жилетка.

- Пароль? - спросил Надувальян, выглянув в окно.

- Я мирный турист в Зангезуре.

- Войдите, - угрюмо ответил армянин, дожевывая хорошую ложку пилава и вытирая губы салфеткой, - войдите и соблюдайте осторожность. Воздух заряжен. Баллоны взрываются. Вам сколько надо?

- Пять фунтов! - жадно выпалил итальянец.

- Восемнадцать триллионов, двести восемь миллионов одиннадцать тысяч лир сорок два чентезима, - выщелкал на счетах Надувальян.

Итальянец всплеснул руками и пошатнулся.

- Не падайте, - посоветовал Надувальян. - Упадете, взорветесь. Скажи простым языком, сколько имеешь покупательной способности?

- Десять тысяч лир… - простонал итальянец.

- Эх ты, душа, - сплюнул Надувальян набок. - Надувальян солидный человек. Так и быть, возьми золотник на память, денег не надо.

С этими словами он сунул итальянцу флакончик и выпроводил его за дверь, дрожащего и бледного от неудачи.

А за дверьми уже стоял новый турист. Он раздвигал ноги, щепоткой подтягивая у колен полосатые брюки, приподнявшиеся над парой носков снежно-белого цвета с ярко-розовыми полосками. Он пристально глядел на мосье Надувальяна. Мосье Надувальян взглянул сперва на носки, потом на брюки, потом на огромный живот, воротник и круглое красное лицо восточного типа, - и попятился. Можно было подумать, что он испугался.

- Пароль? - пробормотал он дрожащим голосом.

- Парапупондопуло в Зангезуре! - ласково ответил толстяк, подмигивая армянину. - Свой своя не опознаша!

- Грек! - подумал Надувальян, чувствуя спазмы в желудке, горле и подмышками.

Суетливо провел он его в склад, не спуская глаз со своего гостя ни на секунду.

- Сколько изволишь?

- Сколько продашь, - ответил грек милостиво и ударил себя по карману.

- Восемь тысяч драхм золотник. Своя цена. Меньше ни единой лепты.

- Дорого, друг. Скинь тысячу.

- Рад бы душой, - не могу.

- Недаром ты александрополец! Бери! Соси мою кровь! Дай сюда пять лотов в хорошей упаковке.

Надувальян опрометью сунул флаконы в каучуковый баллон, упаковал, завернул в собственную салфетку.

- Уехал, - пробормотал он, вытирая пот, - Ну, счастлив я… Ай, что такое? Скандал! Обман! Убийство! Держи!

Но пропеллер журчал уже на недосягаемой высоте. А кредитки в дрожащей руке Надувальяна, все до одной, были фальшивые.

При дневном свете обширное здание Велленгауза смотрит не менее мрачно, чем ночью. Вся штукатурка покрыта пятнами сырости. Ни одно окно не завешено. С кладбища веет кипарисом и резедой, что, впрочем, не скрадывает запаха живого гниющего тела, просачивающегося из каждой щели. За длинными столами сотни инвалидов молча ели деревянными ложками суп из картофельной кожуры, когда Тодте и молодой человек на протезах провели под руки в кабинет председателя сыщика Боба Друка.

Сыщик Боб Друк стал другим человеком. Зеленые складки виснут у него на лице точь-в-точь, как обои в отсыревшей комнате. Глаза померкли. Рот выпятился. Он сел в придвинутое кресло, подтянув на коленях брюки, и безразлично уставился на Тодте.

- Карл Крамер сильно болен, Друк, - произнес безглазый, растягивая каждый слог, - сильно, сильно болен. Следствие тормозится, ему нужно помочь.

Лицо Друка порозовело, глаза оживились.

- Но я был у Карла Крамера еще вчера вечером! - воскликнул он беспокойно. - Я видел его совершенно здоровым. Мы проболтали часа три, хотя, разумеется, говорил я, а он молчал и слушал.

- Вчера здоров, сегодня болен, - так оно и бывает на свете, Друк. Вы должны, наконец, помочь ему чем-нибудь. Нельзя выезжать на одном Карле Крамере!

Друк насторожился.

- Например, арестованная старуха! К чему навязывать ее Крамеру, и без того занятому днем и ночью? Вы могли бы ее допросить и доложить ему имя убийцы его секретаря. Разве это приятно, по-вашему, узнать самому, кто убил дорогого вам человека? Нет, Друк, нет, у вас не хватает чуткости. Вы хороший сыщик, но вы… вы предпочитаете, чтоб за вас делали дело другие.

- Старуха, - пробормотал Друк, - паршивая старуха! Я с первого раза узнал, что она не переодета. Это ошибка Крамера. Я ему вчера сказал, что он ошибается насчет старухи.

- Правильно! Только ведь убийцу-то она как будто знает! Нет ничего легче, как подмазать вас под Карла Крамера и дать вам в подмогу секретаря. Тюремный надзиратель примет вас за следователя и пропустит. Решайтесь, а? Странно вы себя будете чувствовать в кимоно Карла Крамера!..

Последняя фраза повлияла на сыщика магнетически. Дрожь прошла по его телу, точно от предвкушения удовольствия. Он вскочил с места, юношески подбежал к зеркалу, но, взглянув на себя, отшатнулся.

- Я как будто опять побледнел, - сказал он упавшим голосом, - это от бессонницы. Тут странный климат…

- Ничего, ничего, обойдется, - примирительно произнес молодой человек на протезах, живо снимая со стены кимоно, тюбетейку, пунцовый платок. - Садитесь-ка! Я был, покуда меня не мобилизовали, театральным парикмахером. Хорошее это дело!

Он во мгновение ока закутал Друка полотенцем и выхватил бритву. Раз-два: подбородок сыщика заклеен пластырем. Щека повязана пунцовым платком. Нос прижат щипчиками, на голове тюбетейка, на глазах черные круглые очки. Руки и ноги сыщика окутаны халатом, похожим на дамское кимоно. Он стоит посреди комнаты, глядя на самого себя в зеркало. И - странное дело.

Боб Друк испытывает приятную теплоту. Мозги его оживились и начали работать. Глаза заискрились лукавством. Мускулы снова молоды, как в первый день приезда. Работать для Карла Крамера, под Карла Крамера, в одежде Карла Крамера! Давно бы так! Это безобидный, милейший, оклеветанный человек… Бедняжка лежит больной. Надо поддержать его репутацию. Он, Боб Друк, поддержит его репутацию ценой своей собственной…