— А есть неправильные причины? — судя по разнообразию и враждебности религиозных течений по всему миру, Эрик всегда полагал, что Бог не особо разборчив на этот счет.

— Да. Страх, пожалуй, худшая из них.

— Я боюсь, — признался Эрик, — но не поэтому я знаю, что Бог сделал это. Я знаю, потому что… знаю. Ты стал скептиком потому, что я стал верующим? Поддерживаешь баланс сил, да?

Это была шутка, но Чарльз не засмеялся.

— Я забочусь о твоей душе единственным способом, который знаю. Если бы я внезапно заявил, что не верю в Бога, ты бы не оставил это так, правда же?

— … нет. Не оставил бы.

— Так что давай разберемся с этим шаг за шагом. Я с тобой, несмотря ни на что. Хорошо?

Эрик накрыл руку Чарльза своей, затем поднес ее к губам, целуя ладонь.

— Хорошо. Но все же… Я просил Бога помочь мне поднять самолет. Я сделал это. Только Бог мог помочь мне. Разве есть какой-то другой вариант?

Чарльз положил голову Эрику на плечо, и они долгое время молчали в темноте, размышляя о невозможном.

***

На следующее утро Джин стало еще хуже.

Она судорожно хныкала почти весь день и плакала больше, чем даже тогда, когда была ребенком.

— Им было так страшно, — прошептала она в плечо Эрика. — Им было страшно, и страшно, а потом они просто остановились.

В какой-то момент, когда им удалось уложить ее поспать, Чарльз обхватил голову руками.

— Это моя вина, — прошептал он.

— Чарльз, ты не ломал самолет.

— Но я помогал ей практиковаться, поощрял ее. Сделал ее сильнее, может быть, слишком сильной, — он тяжело вздохнул, его плечи поникли. Полуденный свет проникал сквозь кружевные занавески, бросая тонкие тени на бледную кожу Чарльза. — Я думал о том, насколько далеко мог бы продвинуться в понимании и использовании своего дара, если бы у меня была такая практика в этом возрасте. Но я никогда не думал о последствиях. Ты пытался предупредить меня, но я не слушал.

Эрик хотел утешить Чарльза, но остро осознавал, что все сказанное им было правдой. И все же он мог видеть это и с другой стороны тоже.

— У нее были эти способности. Поэтому в конечном итоге ей все равно пришлось бы столкнуться с этим.

— В возрасте пяти лет?

— Дети и в младшем возрасте сталкиваются с более суровой правдой, чем эта. По крайней мере, ты здесь с ней. И всегда знаешь, как помочь ей понять.

Чарльз кивнул, но это явно его не убедило.

— Я останусь тут, пока она спит, — сказал он. — Удостоверюсь, что отогнал все неприятные сны.

— Хочешь сказать, что можешь защитить ее от кошмаров?

— Вероятно. По крайней мере, у меня должно получиться направить ее сны по другому пути. Напомнить о чем-то, что ей нравится, и тогда ей, возможно, будет сниться это. Я думал о «Спящей красавице», например. Она особенно любит конец, когда они танцуют в облаках, и платье меняет цвета.

Отцовская любовь стояла между его дочерью и ее кошмарами. Это было самое прекрасное из всего, что Эрик когда-либо слышал. Он наклонился и поцеловал Чарльза, удивив его так, что тот ахнул. Поцелуй был долгим и глубоким, и когда он закончился, часть уныния исчезла с лица Чарльза, и он улыбнулся.

Спускаясь вниз по лестнице, Эрик думал об этом удивлении. Чарльз все еще не читал его мысли. Эрик понял, что ему это и нравится, и не нравится одновременно. Ему нравилось понимать, что Чарльз соблюдает его личное пространство, нравилось иметь свободу самостоятельно бороться с трудностями в своих мыслях.

И все же он знал, что то, что он считает личным пространством, Чарльз считает изгнанием.

В кухне Эрик увидел сидящую за столом угрюмую Рейвен и Мойру — в пылу спора. Сегодня на Мойре была однотонная голубая футболка, а ее юбка едва прикрывала задницу. И это была очень даже неплохая задница. Эрик поблагодарил Господа за то, что Чарльз был абсолютно гомосексуален, иначе у него были бы причины беспокоиться.

— Я знаю, что это лошадиные таблетки. Уж поверь мне. Но там важные для тебя витамины, так что придется смириться.

— Смириться? Вот с этим? — Рейвен держала в руках нечто настолько огромное, что Эрику понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что это предлагалось проглотить человеку. — А ты сама их когда-нибудь принимала?

Мойра замолчала, и Эрик решил, что это не худший момент, чтобы войти.

— Извините. Прошу прощения.

— Нет. Все окей, — Мойра пожала плечами. — Ты можешь остаться. Вы, парни, были откровенны со мной. И меньшее, что я могу сделать, это ответить вам тем же.

— Подожди, ты принимала их? — Рейвен вспыхнула. Ее изменчивое лицо выглядело более девчачьим, чем полагалось для кого-то настолько беременного. — Витамины для беременных?

— У меня маленький сын, — тихо сказала Мойра. — Его зовут Кевин. Он… нездоров. Я навещаю его дома дважды в неделю.

— О, — Рейвен обхватила руками живот, и это был ее первый материнский, защитный жест, который Эрик увидел.

— Я принимала их, но все равно все полетело к чертям, — Мойра посмотрела на бутылку грустным взглядом, словно все еще хотела уладить все с помощью таблеток и понять, кто виноват. — Беременность — это лотерея, правда. У женщины, которая делает все правильно, может случиться выкидыш или родиться умственно отсталый ребенок. А женщина, которая курит, пьет и жрет хот-доги с Пепси, может родить здорового маленького ангелочка. Так что если случается какое-то дерьмо, не надо винить себя во всем. Но и если твой ребенок идеален — это тоже не награда от Бога. И все же не стоит испытывать судьбу, верно?

— Верно, — Рейвен взяла у Мойры бутылку с таблетками. Эрик начал понимать, что Чарльз в ней нашел.

— Между прочим, — сказала Мойра ему, выходя из кухни и обернувшись через плечо, — также вполне реально находиться с женщиной в одной комнате и не пялиться на ее задницу, — но она смеялась.

Когда Мойра ушла, и ее кислотно-зеленый Фольксваген Жук зашуршал по длинной подъездной дорожке особняка, Эрик сделал им с Рейвен чай. Она всегда любила «Эрл Грей» с молоком. Он предпочитал лимон.

Может, это были последствия пережитой им смертельной опасности, но Эрик больше не видел смысла в светских беседах.

— Рейвен, кто отец?

Рейвен не стала протестовать, не стала уходить от ответа. Он понял, что она ждала, когда кто-то из них настоит на том, чтобы узнать — как доказательство того, что им не все равно.

— Я никогда не знала его настоящего имени. Знаю его только как Азазеля.

— Что?

— Азазель. Знаешь, в нашей группе у всех были кодовые имена. Выбранные имена. Они должны были отражать нашу внутреннюю сущность, — Рейвен иронично улыбнулась — Я была Мистик.

— Эффектно.

— Именно то, что имеет значение, когда грядет революция, — она сделала глоток чая. Они сидели за столом так непринужденно, как это бывало раньше — до того, как Чарльз уехал на войну. — Слушая мои шутки, кажется, что это все больше не имеет значения. Это не так. Но слишком многое кажется странным, когда ты не участвуешь во всем этом. Когда я была с Азазелем, в этом не было ничего странного. Он не был парнем на одну ночь. Мы жили вместе несколько месяцев. Я… Я не люблю его, но могла бы полюбить. Ты меня понимаешь? — Эрик кивнул. — Он попал на видео во время одного из первых ограблений. Пришлось залечь на дно. Так что он даже не знает об этом. Если бы знал… я не хочу сказать, что мы бы поженились и стали вести тихую буржуазную жизнь где-то в пригороде, но он бы позаботился обо мне.

— Ты хочешь попытаться найти его?

На мгновение в ее глазах вспыхнула такая отчаянная тоска, что Эрик был поражен. Но Рейвен сказала:

— Нет. Ему лучше продолжать прятаться, чтобы защитить себя. Мне лучше продолжать прятаться, чтобы защитить себя. Если нам суждено найти друг друга снова, мы это сделаем.

Суждено найти друг друга: это была одна из тех фраз, которые Эрик всегда считал сентиментальными до нелепости. Но в мире, в котором мог существовать Бог — нет, в котором существовал Бог, было место даже для судьбы.