— Что? — до этого они рассказали правду о своих отношениях только отцу Джерому, которого знали уже шесть лет. Теперь Чарльз собирается посвящать в это каждого знакомого?

— Я подумал, что мы можем доверять Армандо, — очень решительно ответил Чарльз. — А если нет, то наша дружба в любом случае не будет прежней. Если уж на то пошло, пусть она будет основана на правде, а не на секретах. Но Армандо это не испугало.

Эрик ничего не понял и попытался сделать предположение:

— Он тоже гомосексуалист?

— Нет. Вообще-то, у него была достаточно яркая реакция на фотографию Рейвен, — они надолго замолчали. В то время Рейвен уехала всего несколько недель назад, и боль была еще слишком свежей. — Я не могу сказать, что он не был удивлен, очень даже был, но он сказал… — к удивлению Эрика, Чарльз улыбнулся, — он сказал, что шесть лет проработал таксистом в Нью-Йорке, и нужно кое-что посерьезнее, чтобы считаться для него «странным».

А сейчас Армандо был на кухне вместе с ними, протягивал палец Чарльзу, как армейскому медику, чтобы тот его перевязал, был частью группы, в которой все знали правду… Ладно, за исключением, возможно, Хэнка. Но, учитывая появившуюся у Чарльза тенденцию рассказывать все людям, которые ему нравятся, Эрик мог побиться об заклад, что Хэнк тоже знает. Рейвен накладывала Джин и отцу Джерому обещанное мороженое, Мойра оживленно обсуждала с Хэнком его работу. Научные термины были не совсем понятны, но слушать их разговор все равно было приятно. Эрик чувствовал себя легко, даже комфортно. Находиться среди друзей, для которых их отношения не были тайной, оказалось намного приятнее, чем он ожидал.

Может быть, в мире действительно было место для них — добытое в ожесточенном бою, вылепленное собственными руками, очень маленькое, но их собственное.

Однако самым странным атрибутом вечера все же был ряд тонких стеклянных трубок, стоящих перед Хэнком. Думать о том, что они содержат в себе частицы каждого человека в этой комнате, было уже достаточно странно. Но думать о том, что они, возможно, содержат ответ на самый древний, самый сокровенный вопрос этого мира… что это может доказать или опровергнуть существование Бога…

Эрик вздрогнул.

— Кстати, — обыденным тоном сказала Мойра, когда они уже начали расходиться, — я думаю, за мной следят.

— А ты не подумала сказать об этом раньше? — Эрик уставился на нее. Чарльз тоже выглядел потрясенным, что было неожиданно, но они вернутся к этому позже.

Мойра пожала плечами. Ее взгляд метнулся в сторону Рейвен, которая разговаривала с Хэнком. Очевидно, Мойра не хотела подвергать ее еще большему стрессу.

— Думаю, лучше вести себя как обычно. Нет причин подозревать, что они следят за мной из-за вас. Я помогаю… нескольким людям, которые борются против системы.

— Но нужно придумать причину твоих визитов сюда, — сказал Чарльз. Он положил руку Мойре на плечо. — Давай поговорим об этом снаружи, хорошо?

— Я тоже пойду, — сказал Эрик, но Мойра покачала головой.

— Чарльз — мой связной. Если они будут преследовать меня больше нескольких дней, то смогут связать со мной только его. Ты должен держаться как можно дальше от всего этого.

— Ты действительно уже делала это раньше, да? — Эрик думал, что она шутила по поводу ЦРУ, но теперь уже не был так в этом уверен.

Мойра улыбнулась медленной, довольной улыбкой Чеширского кота.

— Эй, а ты ни разу не посмотрел ниже моего лица. Я знала, что ты справишься.

Чертова женщина! И все же Эрик улыбался, пока Чарльз уводил ее на улицу.

***

Все разошлись, Джин была уложена в постель, а Эрик уже надел свои пижамные штаны, когда Чарльз вернулся в спальню, выглядя уставшим.

— Думаю, мы с этим разобрались, — сказал он.

— Ты и Мойра? Что вы собираетесь делать? — Эрик надеялся, что ему не придется тайно провозить Мойру в особняк. Она не выглядела готовой лезть в багажник.

— У нас будет безумная любовная интрига, — когда Эрик посмотрел на него, Чарльз попытался улыбнуться, осторожно опускаясь на кровать. — Я имею в виду, для всего остального мира. Все очень просто: будем ужинать в городе вместе, она будет оставаться тут на выходные в одной из гостевых спален, что также позволит ей быть ближе к Рейвен. Еще я могу взять ее с собой в Нью-Салем — нам нужно чаще наведываться туда с тех пор, как Рейвен съехала. А если я буду появляться там с девушкой, это пойдет нам только на пользу.

— Как долго это будет продолжаться? — Эрик чувствовал иррациональную, но непреодолимую ревность.

— Пока Рейвен не родит. Пока она не сможет двигаться дальше. Надеюсь, что это произойдет не скоро, но… не знаю наверняка. Я не читал ее мысли, но она не успокоится — в этом я уверен, — Чарльз облокотился на изголовье кровати и медленно распрямил больную ногу. Похоже, этим вечером она сильно болела. Эрик сел рядом и начал массажировать сустав, получив от Чарльза благодарный вздох.

— И вы с Мойрой будете… физически близки? — он пытался сохранять обыденный тон. — На людях, я имею в виду.

— Не больше необходимого, чтобы убедить любого, кто может за нами наблюдать — будь это городские сплетники или агенты ФБР, — подняв бровь, Чарльз спросил: — Ты возражаешь?

— А похоже?

— Ты выглядишь так, будто съел лимон, так что рискну предположить, что возражаешь.

— Ты действительно больше не читаешь мои мысли, — сказал Эрик. Это был самый удачный повод сменить тему, который он смог придумать. — Как ты с этим справляешься?

— Приходится прилагать много усилий. Я пытаюсь подавать Джин хороший пример — у нас с ней был долгий разговор по поводу приватности. Но из-за этого болит голова, — и это была не метафора. Теперь, когда Эрик посмотрел на Чарльза внимательнее, то увидел, каким бледным и напряженным он был. Даже в худшие дни его колено не причиняло такую боль.

— Тебе нужен аспирин. И вода. Хочешь, принесу влажное полотенце?

— Аспирин подойдет.

Эрик поцеловал его и отправился на поиски обезболивающего. В ванной его не оказалось — вероятно, они оставили бутылку внизу. Когда он спускался в холл, то услышал жужжание кабины лифта.

Джин? Нет. Иногда она прокрадывалась вниз за печеньем, но всегда в таких случаях пользовалась лестницей. Эрик ускорил шаги, но успел только услышать щелчок замка на боковой двери. Черт.

Он накинул куртку и как был босиком выбежал на улицу. Даже в темноте он смог различить ее тень.

— Эй!

Рейвен обернулась — сумка зажата в руке, на плечах пончо, на ногах ботинки. Когда их взгляды встретились, она секунду выглядела удивленной, но затем разозлилась.

— Что?

— И куда ты собралась?

— Подальше отсюда.

— Почему?

— Ты считаешь меня глухой, Эрик? Мойра уж точно считает.

Слух у Рейвен всегда был намного острее, чем у большинства людей. Эрик забыл об этом. Она знала, что за Мойрой следят.

— Если они следят не за ней, а за нами, то удрать отсюда посреди ночи — худшее, что ты можешь сделать. Тебя поймают в считанные минуты. Мы с Чарльзом не сможем ничего отрицать. Ты понимаешь это?

— Я не могу привести их сюда, — прошептала Рейвен, и Эрик впервые увидел трещину в ее яростной гордости. — Если они поймают меня, даже если заберут ребенка — я смогу это пережить. Так или иначе, я найду его и верну назад. Но если я разрушу еще чью-то жизнь… это того не стоит.

— Ты не разрушишь нашу жизнь, если вернешься обратно в постель, — наконец Эрик почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы добавить: — Для нас это стоит того, чтобы рискнуть. Ты всегда этого стоила.

Рейвен резко отвернулась, и он притворился, что не увидел, как она пытается сдержать слезы.

— Пойдем, — сказал он тихо. — Давай вернемся внутрь.

В суматохе, вызванной попытками снова устроить Рейвен поудобнее, Чарльз забыл о своей головной боли. Они сами распаковали ее вещи — то небольшое количество одежды, которое у нее было, — будто это могло заставить ее остаться. Рейвен сидела на краю своей кровати, апатичная и потерянная. Та безумная энергия, которая заставила ее бежать из дома посреди ночи, уже покинула ее.