Королева задержала донью Беатрису, и влюбленные провели с глазу на глаз целых два часа. Когда же маркиза де Мойя вернулась, ее беззаботный, непоседливый, но великодушный и доблестный племянник поспешил распрощаться.

Однако Мерседес и ее опекунша не спали до самой полуночи. Девушка поспешила обо всем рассказать маркизе и объяснить, что теперь все ее надежды связаны с предприятием Колумба. Донья Беатриса была и обрадована и огорчена этой исповедью, но в то же время не могла удержаться от улыбки перед такой изобретательностью любви, связавшей воедино великий план генуэзца с достижением личного счастья. Но по-настоящему сердиться она не могла. Луис де Бобадилья был сыном ее единственного, горячо любимого брата, и она невольно переносила на сына чувства, которые питала к отцу. Да и все, кто знал его, не могли не оценить привлекательного и благородного юного рыцаря, хотя людей более осмотрительных и настораживала его излишняя смелость. Он мог бы при желании выбрать себе жену среди самых знатных красавиц Кастилии, и ничто не помешало бы ему, разве только какие-нибудь высшие соображения или совершенно необычные обстоятельства, препятствующие заключению брака. Поэтому маркиза охотно слушала свою воспитанницу, и, когда они наконец расстались на ночь, бесхитростная исповедь Мерседес, ее пылкое красноречие и наивная нежность почти окончательно привлекли донью Беатрису на сторону влюбленных.

Прошло несколько дней, прежде чем испанцы освоились в древней твердыне магометан. К тому времени жизнь в Альгамбре и в городе постепенно упорядочилась. После всех волнений и тревог, когда улеглось горе побежденных и ликование победителей, в Гранаде наступило некоторое успокоение. Дон Фердинанд, политик осторожный и далеко не мстительный, издал строгий приказ обращаться с маврами мягко и снисходительно; приказ этот быстро возымел действие, и жители Гранады начали возвращаться к своим привычным повседневным занятиям.

Однажды утром, на третий день после описанного выше разговора, Изабелла собрала у себя своих ближайших друзей, которые имели к ней доступ, можно сказать, в любое время. Ибо, хотя Кастилия и славилась строгостью придворного этикета, очевидно перенятого ею у мавританских соседей, благожелательный нрав королевы создал вокруг нее нечто вроде интимного кружка, войти в который считалось высшей милостью и в то же время доставляло избранным подлинную радость.

В те дни духовенство пользовалось особым почетом: оно проникало во все сферы жизни и часто оказывало на них решающее влияние.

Мы быстро замечаем подобные недостатки у других народов, особенно когда подчеркиваем все то зло, какое причинили им своим вмешательством представители римской курии. Но это лишь доказывает справедливость старой притчи о том, что мы охотнее замечаем чужие ошибки, нежели свои. Ибо ни один народ не допустил бы над собой такого жестокого контроля со стороны церкви, какой существует у нас, в Соединенных Штатах, особенно в тех городах, которые были основаны сектантами, где вся жизнь до сих пор зависит от этих сект. Но, пожалуй, самой характерной нашей чертой является сегодня стремление распространить контроль общества на все области жизни, далеко за пределы, установленные законами и уложениями. Этот новый культ, получивший пристойное наименование Общественного Мнения, является детищем и продолжением сектантских церквей с их всенародными исповедями и покаяниями. Сектанты всегда стремились играть роль государства в государстве, чему немало способствовала их особая система иерархии, а также наши провинциальные обычаи.

Если так обстоят дела у нас самих, то что уж говорить о католиках или протестантах! Скажем только, что Изабелла была искренне набожна, а потому оказывала духовенству всяческие милости, когда они не шли вразрез с ее совестью. В частности, служители церкви имели к ней свободный доступ, и влияние их на королеву было весьма значительно.

Вот и сейчас в покоях королевы среди прочих приближенных находились Эрнандо де Талавера, только что назначенный архиепископом Гранадским, и отец Педро де Карраскаль, бывший наставник Луиса де Бобадилья, ученый богослов, известный своим высоким происхождением и великой простотой души.

Изабелла сидела за маленьким столиком и занималась таким обыденным делом, как шитье рубашки для короля; свои домашние обязанности она старалась выполнять так же добросовестно, как жена какого-нибудь простого купца из ее собственной столицы. Впрочем, таков был дух эпохи, – вернее, такова была политика государей. Многие путешественники видели знаменитое седло герцогини Бургундской с особым приспособлением для прялки на передней луке, чтобы даже во время езды верхом сия государыня могла подавать пример трудолюбия своим восхищенным подданным. И уже в наши времена всеобщего изобилия, когда иные жены и не снисходят до того, чтобы прикоснуться к предмету столь низменному, как рубашка мужа, мы собственными глазами видели другую королеву, которая в кругу своих дочерей шила так усердно, словно от ее прилежания зависела жизнь всей семьи.

Однако Изабелла ничего не делала напоказ. Одинаково правдивая в чувствах, словах и делах, она работала с искренним удовольствием, потому что была привязана к мужу и заботилась о нем с истинно супружеской нежностью, хотя и не могла не замечать его недостатков как государя.

Подле королевы сидела подруга ее юности, верная Беатриса де Кабрера. Мерседес примостилась на скамеечке у ног инфанты, еще две-три придворные дамы стояли поблизости, но достаточно далеко, чтобы соблюдать приличия этого пусть интимного, однако королевского кружка. Ибо сам король сидел тут же за столом в дальнем конце обширной залы и что-то писал. К нему никто не смел приблизиться, даже вновь назначенный архиепископ. Разговоры велись вполголоса, и сама королева говорила тише обычного, чтобы не отвлекать супруга от его размышлений. А в ту минуту, когда мы хотим ввести читателя в наш рассказ, и эти разговоры затихли: королева о чем-то глубоко задумалась, и все вокруг нее смолкло.

– Милая маркиза! – обратилась наконец Изабелла к своей подруге. – Ты давно видела сеньора Колумба, этого мореплавателя, который представлял нам свой проект путешествия на запад? Что о нем слышно?

При этом вопросе Мерседес украдкой обменялась со своей опекуншей заговорщическим взглядом, затем донья Беатриса ответила с подобающей почтительностью:

– Вероятно, вы помните, сеньора, что писал отец Хуан Перес, бывший исповедник вашего высочества, который даже покинул свой монастырь Святой Марии Рабидской и приехал сюда из Андалузии, чтобы ходатайствовать перед вами за этого человека. Тогда он убеждал вас поддержать великий замысел, опасаясь, как бы генуэзец не покинул Кастилию.

– Ты полагаешь, это действительно великий замысел, дочь моя?

– Разве кто-либо может в этом сомневаться, сеньора? Намерения Колумба возвышенны и разумны. Он хочет раздвинуть границы владений католической церкви и приумножить богатство и славу нашей родины, – а что может быть благороднее и похвальнее? Моя восторженная воспитанница Мерседес де Вальверде так увлеклась великими планами этого мореплавателя, что считает защиту их чуть ли не самым важным делом своей жизни, после служения Богу и своим государям!

Королева с улыбкой повернулась к вспыхнувшей от этих слов девушке и некоторое время с материнской нежностью смотрела на нее.

– Это действительно так, донья Мерседес? – спросила она. – Неужели Колумб настолько повлиял на тебя, что ты готова его защищать с таким рвением?