– Граф де Тревиньо заслуживает благодарности за такую щедрость. Я этого не забуду. А сейчас, Беатриса, принеси мне письменный прибор. Полагаю, что все-таки следует сообщить королю Генриху эту новость, а также о моем намерении выйти замуж.

– О нет, дорогая моя госпожа, так не делают! Когда девушка, знатная или простого рода, собирается выйти замуж против воли своих родных, она сначала венчается и лишь затем пишет письмо и просит благословения, когда дело уже сделано.

– Вот болтушка неугомонная! Ну, поговорила, и хватит! А теперь принеси мне перо и бумагу. Король не только мой повелитель и государь, но также единственный мой близкий родственник, которого я почитаю как отца.

– В таком случае, донья Хуана Португальская, его царственная супруга и наша прославленная королева, приходится вам матерью? Хороша наставница для невинной и скромной девушки! Нет и еще раз нет, любимая моя госпожа. Вашей благородной матушкой была донья Изабелла Португальская, ни в чем не похожая на свою распутную племянницу.

– Ты себе слишком много позволяешь, донья Беатриса, и порой забываешься! Я желаю написать письмо моему брату и королю!

Изабелла не часто говорила с такой строгостью. Беатриса даже вздрогнула, и слезы выступили у нее на глазах. Поспешно принесла она принадлежности для письма и лишь тогда осмелилась взглянуть на Изабеллу, чтобы прочесть по ее лицу, действительно ли та на нее разгневалась. Но лицо принцессы было вновь прекрасно и безмятежно. Беатриса де Бобадилья поняла, что ее госпожа, поглощенная своими мыслями, уже не сердится, и сочла за благо более не касаться спорного предмета.

И вот Изабелла приступила к своему ставшему знаменитым письму, в котором, словно забыв свою природную застенчивость, заговорила как истинная королева. По договору в Торрес де Гисандо она была признана – если отбросить притязания дочери Хуаны Португальской – законной наследницей трона, при условии, что она не выйдет замуж без согласия короля. Теперь Изабелла приводила доводы в оправдание своего решения, ссылаясь на то, что ее враги, нарушая торжественные обещания, всячески стараются заставить ее вступить в несовместимый с ее достоинством или с ее чувствами брак. Далее она указывала на выгоды объединения королевств Кастилии и Арагона и просила короля благословить предстоящий союз. Письмо было одобрено Хуаном де Виверо и всеми советниками Изабеллы, а затем отправлено Генриху IV с особым гонцом. Сразу же после этого начались приготовления к встрече нареченных.

Уже в ту пору этикет кастильского двора славился своей сложностью. Сразу же возникли затруднения, которые Изабелла устранила со свойственной ей прямотой и спокойствием.

– Мне кажется, – заявил Хуан де Виверо, – что этот брак не может быть заключен, пока дон Фердинанд не признает превосходства нашей Кастилии над Арагоном. Его род – всего лишь младшая ветвь царствующего дома Кастилии, и его королевство было некогда нашей вассальной вотчиной.

Эти слова вызвали всеобщее одобрение, и только принцесса осталась недовольна. С обычной своей грацией и естественностью она указала на все слабые стороны и нежелательные последствия такого предложения.

– Все это справедливо, – сказала она. – Конечно, Хуан Арагонский – сын младшего брата моего царственного деда, но это ничуть не умаляет его королевское достоинство. Помимо Арагона, который, если угодно, уступает нашей Кастилии, он владеет Неаполем и Сицилией, не говоря уж о Наварре, где он тоже правит, хоть и с меньшими основаниями. Кроме того, дон Фердинанд имеет титул короля Сицилии, который перешел к нему после отречения дона Хуана. Так неужели этот коронованный государь должен делать уступки мне? Ведь я всего лишь принцесса и, если Богу не будет угодно, может быть, никогда не взойду на трон! Кроме того, я думаю, что дон Хуан де Виверо забыл, какая цель привела короля Сицилии в Вальядолид. В предстоящем деле нам отведены равные роли – принцессы и принца, двух христиан, намеренных обвенчаться и связать свои жизни воедино узами брака. И не подобает той, кто собирается взять на себя заботы и обязанности жены, начинать совместную жизнь с притязаний, могущих унизить ее повелителя или оскорбить его гордость. Возможно, Арагон и ниже Кастилии, но Фердинанд Арагонский уже теперь во всем равен Изабелле Кастильской, а когда он услышит мои брачные обеты и примет мое преклонение и любовь, – при этих словах Изабелла слегка покраснела, – тогда, как подобает женщине, я первая признаю его превосходство надо мной. Поэтому я не хочу больше слышать о каких бы то ни было условиях, которые могли бы огорчить дона Фердинанда, точно так же, как и меня.

Несмотря на всю ее решимость, обычную твердость и ясность ума, Изабеллой все больше овладевала безотчетная тихая радость. Поступками ее руководили строгие правила и возвышенные помыслы, и все же сердце ее билось все учащеннее, по мере того как приближался час, когда она должна была впервые встретить принца, избранного ею в мужья.

Кастильский придворный этикет, а также необходимость разрешить множество политических вопросов, связанных с предстоящим браком, усложняли переговоры; они длились уже немало дней. И все эти дни жениху, до сих пор не видевшему невесты, приходилось сдерживать свое нетерпение.

Лишь к вечеру 15 октября 1469 года, когда все затруднения были наконец устранены, дон Фердинанд вскочил в седло и поскакал ко дворцу Хуана де Виверо в Вальядолиде. На сей раз с ним не было обычного эскорта, соответствующего его высокому положению: жениха сопровождали всего четыре приближенных, среди которых был и Андрес де Кабрера. Архиепископ Толедский, ярый сторонник и защитник интересов Изабеллы, уже ожидал гостей, чтобы представить своей госпоже ее будущего супруга.

Изабелла находилась в той самой комнате, о которой уже шла речь. С нею была только Беатриса де Бобадилья. Овладев собой, Изабелла приняла жениха с поистине королевским величием.

Фердинанд Арагонский ожидал увидеть перед собой образец грации и красоты, но сочетавшиеся в ней ангельская кротость и женское очарование настолько превзошли его представления о женщинах, что при всей его выдержке и умении скрывать свои чувства он вздрогнул и на мгновение словно прирос к полу, не в силах отвести глаза от представшего перед ним светлого видения. Затем, опомнившись, он быстро подошел и, схватив маленькую ручку, которая не вырывалась, но и не отвечала на его пожатие, приник к ней губами с таким пылом, какой редко сопутствует первой встрече высоких особ, чьи страсти обычно не отличаются искренностью.

– Наконец-то пришел счастливый час, моя прославленная и прекрасная кузина! – воскликнул он.

Правдивый тон его сразу покорил сердце Изабеллы, ибо никакое искусство, никакие галантные фразы не могут заменить жар истинного чувства.

– Я уже думал, что этот благословенный миг никогда не наступит! – продолжал Фердинанд. – Но, слава святому Яго, которого я не переставал молить, этот миг пришел и вознаградил меня за все муки ожидания.

– Благодарю и приветствую вас, мой господин и принц, – скромно ответила Изабелла. – Трудности, которые пришлось преодолеть, чтобы наша встреча стала возможной, лишь предвестники будущих трудностей, с коими нам придется бороться всю жизнь.

Последовал обмен вежливыми фразами: принцесса выразила надежду, что ее кузен по прибытии в Кастилию ни в чем не испытывал нужды, на что последовали соответствующие заверения. Дон Фердинанд довел Изабеллу до ее кресла, а сам устроился на скамеечке, где обычно в часы интимных бесед сидела Беатриса де Бобадилья. Однако Изабелла, хорошо помня о тщеславии кастильцев, настаивавших на своем превосходстве над арагонцами, пожелала, чтобы дон Фердинанд занял другое, приготовленное для него кресло.