Молодой слуга, вызвавший столько разговоров между двумя дозорными, спокойно трусил позади своего господина, пока тот оставался в седле, или же хлопотал вместе с остальными слугами во время коротких привалов. Впрочем, к вечеру второго дня случилось одно происшествие. Примерно через час после того, как путники отъехали от харчевни, где утоляли голод и жажду олья-подридой и довольно кислым вином, веселый молодой купец, по-прежнему ехавший со своим старшим товарищем впереди, вдруг разразился громким смехом и, придержав мула, пропустил мимо себя всю кавалькаду, пока с ним не поравнялся уже описанный нами слуга. Когда они очутились рядом, слуга бросил на своего мнимого хозяина строгий, укоризненный взгляд и проговорил с суровостью, совершенно не подходившей к его роли:

– Что это значит, сеньор? Что вас заставило покинуть свое место впереди и оказаться в неподобающем окружении слуг?

– Приношу тысячу извинений, доблестный Хуан! – ответил купец, продолжая смеяться, хотя и видно было, что он всячески пытается сдержать смех из почтения к собеседнику. – Тысячу извинений! Но дело в том, что на нас свалилась еще одна напасть, прямо как в волшебных сказках и легендах о странствующих рыцарях. Наш достойный сеньор Феррера, столь опытный в обращении с золотом, потому что всю жизнь занимался покупкой и продажей ячменя и овса, только что потерял свой кошелек. Видно, он позабыл его в харчевне, когда расплачивался за черствый хлеб и прогорклое масло. Так что теперь у нас на всех едва ли наберется двадцать реалов!

– Что же здесь смешного? – возразил слуга, хотя легкая улыбка на его губах указывала, что он тоже не прочь посмеяться. – Мы ведь остались без гроша! Слава богу, что до Бурго де Осма уже недалеко и особой нужды в деньгах у нас не будет. А теперь, сударь мой, возвращайтесь-ка на свое место впереди и больше не допускайте такой фамильярности, как болтовня со слугами. Я вас не задерживаю. Поспешите догнать сеньора Ферреру и передайте ему мои сожаления и соболезнования.

Молодой человек улыбнулся, открыто и преданно глядя на мнимого слугу, в то время как последний отвел глаза, словно для того, чтобы придать своим словам должный вес. Через минуту все были на прежних местах, и путешествие продолжалось.

Быстро темнело. В такое время люди и животные обычно уже чувствуют усталость, но наши путники только сильнее пришпоривали и нахлестывали мулов и лишь к полуночи остановились у главных ворот небольшого укрепленного городка Осмы, расположенного в пределах провинции Сории, недалеко от границы с Бургосом. Ехавший впереди молодой купец тотчас забарабанил по воротам дубинкой, громко извещая стражу о своем прибытии. Тем, кто был в хвосте кавалькады, ничего не стоило осадить своих мулов, однако мнимый слуга проехал вперед и уже собирался занять место среди важных особ у самых ворот, как вдруг сброшенный со стены тяжелый камень просвистел так близко от его головы, что любой другой вспоминал бы потом всю жизнь это путешествие, едва не завершившееся на том свете. Сообразив, что их спутник просто чудом избежал гибели, все разразились криками, проклиная того, кто швырнул камень. Сам же юноша, казалось, был взволнован меньше других, и, хотя голос его прозвучал резко и повелительно, в нем не было ни гнева, ни страха.

– Эй, вы! – крикнул он. – Так-то у вас встречают путников, мирных торговцев, которые просят убежища и ночлега?

– «Торговцы, путники»! – проворчал голос со стены. – Знаем мы вас! Скажите лучше: шпионы и соглядатаи Генриха! Кто вы? Говорите скорей, а не то попробуете кое-чего поострее камня!

– Скажи, кто правит этим городом? – проговорил юноша, оставив без внимания заданный ему вопрос. – Не благородный ли граф де Тревиньо?

– Он самый, сеньор, – ответил голос сверху уже более миролюбиво. – Но что может знать о его светлости шайка бродячих торговцев? И кто ты сам, что говоришь так громко и гордо, словно гранд Испании?

– Я Фердинанд де Трастамара, принц Арагона, король Сицилии. Ступай извести своего хозяина! Пусть поспешит к воротам.

Это внезапное заявление, высказанное надменным тоном человека, привыкшего к беспрекословному повиновению, сразу изменило ход событий. Кавалькада у ворот пришла в движение: двое знатных господ, державшихся впереди, уступили первое место молодому королю, а все остальные теперь, когда нужда в маскировке миновала, быстро перестроились в соответствии с истинным положением каждого. Внимательного и скептического наблюдателя, наверно, насмешила бы поспешность, с какой всадники, особенно молодые, сбросили личину смиренных торговцев и гордо выпрямились в седлах, чтобы стать теми, кем они были на самом деле, – воинами, испытанными на турнирах и в сражениях.

Перемена на городской стене была столь же мгновенной и разительной. От сонливости стражи не осталось и следа; солдаты спешно совещались приглушенными голосами; шум удаляющихся шагов говорил о том, что во все стороны побежали гонцы. Так прошло минут десять, во время которых младший офицер приносил извинения за задержку, ссылаясь на устав и необходимость приготовлений к достойной встрече. Наконец суетня на стене и свет многочисленных фонарей возвестили о приближении губернатора, что было весьма вовремя, так как юноша у ворот от нетерпения уже бормотал невнятные проклятия и с трудом сохранял подобающую случаю сдержанность.

– Можно ли верить радостной вести, которую принесли мои слуги? – прокричал со стены голос. – Правда ли, что сам дон Фердинанд Арагонский почтил меня своим посещением в столь необычный час?

Сверху начал спускаться фонарь, чтобы получше осветить всю группу всадников у ворот.

– Скажите своему парню – пусть придвинет фонарь поближе к моему лицу! – ответил король. – Тогда вы увидите меня сами, и я охотно прощу вам эту смелость, граф де Тревиньо, лишь бы нас поскорее впустили!

– Это он! – воскликнул граф. – Я узнаю это царственное лицо: в нем слились черты его многочисленных предков-королей; я узнаю этот голос, не раз увлекавший арагонских рыцарей на полчища мавров! Пусть же трубят трубы, возвещая о счастливом прибытии! Немедля открыть ворота!

Приказ был тотчас исполнен, и юный король под звуки труб вступил в Осму, сопровождаемый усиленным отрядом почетной стражи и толпами еще полусонных и мало что понимающих горожан.

– Просто счастье, господин мой король, что мы нашли этот бесплатный ночлег! – проговорил уже знакомый нам молодой человек, дон Андрес де Кабрера, смело поравнявшись с доном Фердинандом. – После того как сеньор Феррера по небрежности потерял единственный наш кошелек – а это, к сожалению, печальная истина, – нам было бы трудно играть роль прижимистых купцов, потому что, когда люди торгуются из-за каждой мелочи, их обычно просят показать сначала деньги.

– Раз уж мы добрались до твоей родной Кастилии, дон Андрес, – улыбаясь, заметил король, – мы положимся на твое гостеприимство. Нам ведь известно, что два несравненных алмаза всегда в твоем распоряжении.

– Господин мой король! Вашему высочеству[12] угодно надо мной смеяться, хотя, по правде говоря, ничего другого я сейчас и не заслуживаю. Моя преданность принцессе Изабелле лишила меня всех моих поместий, и теперь я беднее самого захудалого всадника из арагонской армии. Какими же алмазами могу я располагать?

– А я слышал немало весьма лестных слов о двух бриллиантах, сверкающих на лице доньи Беатрисы де Бобадилья, и знаю, что они по-прежнему принадлежат тебе, насколько это допускает благосклонность благородной дамы к своему верному рыцарю.

– Ах, господин мой король! Если наше приключение кончится так же благополучно, как началось, я, наверно, и вправду буду просить вашу милость помочь мне в этом деле.

Губы короля чуть тронула обычная спокойная усмешка, но в это время к ним вплотную подъехал граф де Тревиньо и прервал их разговор.

Ночь Фердинанд Арагонский проспал как убитый, а едва рассвело, снова был в седле. Отъезд королевского кортежа из Осмы совсем не походил на его скромное прибытие. Фердинанд в рыцарском одеянии ехал на благородном андалузском скакуне; роскошные наряды его приближенных еще яснее свидетельствовали о том, кто они такие. Их сопровождал усиленный эскорт копейщиков, во главе которых встал сам граф де Тревиньо. Так они двинулись в путь и 9 октября достигли города Дуэньяса в Леоне, расположенного по соседству с Вальядолидом. Недовольная Генрихом местная знать поспешила изъявить свою преданность арагонскому принцу; ему были оказаны почести, соответствующие его высокому званию и еще более высокому предназначению.