Петрович стоял у конкурного препятствия и смотрел, как Алексей уже третий раз заводит на него коня. Сегодняшней тренировкой он был доволен. Алеша делал успехи и в душе он гордился своим учеником, но все равно сохранял суровое выражение лица и грозный голос.

— Считать не забывай, — закричал он видя, что Алексей направил коня на барьер, — Сиди в седле. Корпусом не лезь. Шенкель, еще, еще. За повод не дергай.

Мимо стоящего Петровича промчался Леша на коне. Перед препятствием конь сгруппировался, поджал передние ноги, толкнувшись, прыгнул вперед и вверх. Хотя и была серьезная высота, где-то метр тридцать пять, но конь прошел чисто, не задев ногами препятствия, и приземлился позади него.

— Молодец, — не сдержался Петрович, затем опять придал голосу суровость, стал давать указания, — это препятствие убери с плаца, когда Бадминтона поставишь в денник, а вот там чухонец поставь, — он показал правее от себя, — у меня в пять прокат придет, прыгать будет. Ты к пяти Быстрого поседлай мне под прокат.

Алексей шагал вокруг Петровича сидя на коне и слушал его распоряжения. Тоха после таких прыжков вытянул шею на всю длину и удовлетворенно пофыркивал, восстанавливая на шагу дыхание.

Петрович бросил взгляд на довольное лицо Алеши.

— Ты чего не подстригся-то?

— Да невидно же, я в шапки все равно хожу, — Леша неопределенно пожал плечами, показывая на шапку на голове.

— Подстригись… правда, Назар в последнее время редко ездит со своими, но лучше его не злить.

— Петрович, — они обернулись к бежавшей к ним толстой Машке в еще более толстой болоньевой куртке и сапогах луноходах-дутышах с надписью "Аляска", — Машина с опилками приехала. Водитель ждет, когда оплатишь.

Петрович сразу переключился на проблемы конюшни и пошел за Машей, которая продолжала тараторить, как всегда о всем сразу.

Хотя с того памятного момента, когда Лешу пинали братки Назара, и прошло уже достаточно времени, но он все это четко помнил и все это время ждал, когда они опять приедут. Конечно, он понимал, что ведет себя глупо, но стричься так и не стал. И какой смысл в этом, уже зима и все равно он теперь постоянно в шапке ходил, а в школе, зная его бедственное положение и болезнь бабушки, учителя старались не наседать на него, жалели как могли. Вот и ходил Леша все так же с уже сильно отросшими после лета волосами, пряча их под шапкой и дожидаясь, что из этого всего выйдет.

Хотя, кроме этого, дел у него было предостаточно, чтобы не успевать думать о грустном. Бабушка больше не работала, и жили они исключительно на ее пенсию. Правда, она начала вязать в связи с появившемся свободным временем и даже изредка продавать вязаные вещи. Это была хоть небольшая прибавка к их скудному бюджету. Леша учился и ездил на конюшню.

Петрович возобновил с ним тренировки в свободное от проката время. Бадминтон восстановился после травмы, и Лешка постепенно его ввел в работу, с каждым днем все увеличивая нагрузки. Конечно, сначала, после той травмы, Тоха долго стоял и только шагал, а вот энергия в нем несмотря на болезнь накапливалась и накапливалась и когда пришел день брать его под седло, все девчонки с конюшни столпились у бортика плаца наблюдать что будет.

И Бадминтон оправдал их надежды. Как только Алеша сел на него, Тоша, почуяв свободу, стал козликом подпрыгивать вверх, затем пару раз взбрыкнул и резво припустил по плацу, нарезая круги и увеличивая скорость.

Все это Леша и предполагал получить от Бадминтона, застоявшегося после болезни. Ему удалось усидеть в седле пока конь козлил и взбрыкивал, а когда, закусив трензель, понес его по плацу, он даже не стал его тормозить, зная, что это бесполезно. Это все равно, что пытаться остановить локомотив. Тоха был мастером закусить трензель так, что сколько не тяни за повод, казалось, что он к забору привязан, не перетянуть. Вот поэтому Леша и сидел на носящемся Бадминтоне и ждал, когда тот выпустит пар.

Надолго Тохи не хватило, да и какой интерес так бегать? Вот если бы всадник кричал, цеплялся за повод, тянул бы его или вис сбоку седла, сползая с него, вот это было интересно, а тут сидит себе, а я катай его. Так, поразмыслив о происходящем, Тоха перешел в рысь, а потом и в шаг. Леша почувствовал момент, когда пора брать инициативу в свои руки и, не дав коню шагать, опять поднял его в галоп, но теперь уже заставляя его скакать по своей собственной воле. Утвердив свою власть над буйным Тохой, он перевел его в шаг и, отдав повод, стал отшагивать, зная, что на сегодня Бадминтону достаточно.

Правда, на следующей день все это опять повторилось, но не так уже активно. Тоха взбрыкивал да и побежал, правда, не так быстро, а вот через три дня Бадминтон пришел в норму. Хотя его веселый нрав мог проявиться в любой момент, вот поэтому Петрович и не давал этого коня под других, зная, что посыпятся с него эти горе-ездуны, только Алеша мог усидеть на нем, да и в целом нашел он с конем контакт и взаимопонимание.

Выполнив все распоряжения тренера, Леша пошел помогать девчонкам перекидывать опилки. Машина с опилками обычно сгружала их рядом с навесом. В былые времена приезжал трактор и лопатой задвигал их вглубь навеса, чтобы они не промокли от снега и дождя. Но сейчас эти времена прошли, трактора не было, да и лишних денег на его оплату тоже. Поэтому два раза в месяц все помогальные по конюшне брали лопаты в руки и перекидывали эту кучу опилок с улицы под навес.

Алексея такая работа не пугала, он молча кидал опилки, слыша непрекращающуюся болтовню Насти и Сони и их постоянное подкалывание его. Но он не обижался, беззлобно отвечал на их шутки и кидал пыльные опилки, морщась и чихая от мелкой въедливой пыли.

— Завтра овес придет, — сообщила толстая Маха, закуривая и смотря на их труд, — Лех, ты завтра будешь? А то как мы без тебя овес перетаскаем.

— Буду, — Алексей утвердительно кивнул головой зная, что тридцатипяти килограммовые мешки овса таскать на полуразвалившейся тачке не так-то легко. Тем более, нужно сначала выкинуть эти мешки с борта газели, а потом, погрузив на тачку по одному мешку, провезти его в овсяник в конце конюшни и там заскладировать на стеллаже. Хорошо, что овса обычно привозили не более сорока мешков, это часа три работы, если девчонки тоже помогать будут. Значит, он еще успеет отработать Тоху.

Кроме всего этого у него на попечении было теперь еще два коня. Постепенно на их конюшне стали появляться частные кони, владельцы которых сами к ним редко приезжали, а вот уход и работу эти кони требовали ежедневную. И тогда Петрович поручал это кому-либо из помогальных по конюшне. Двух новых коней он закрепил за Алексеем. Одного ярко рыжего коня звали Ампер, наверное, раньше он бы в серьезном спорте. Многое знал под седлом и умел выполнять элементы большой выездки и много даже цирковых команд. Но здоровье коня сильно подорвали, скорее всего, именно чрезмерными спортивными нагрузками и теперь он часто хромал, причем на все четыре ноги, и в целом его вид оставлял желать лучшего. Говорили, что владелец Ампера выкупил его из жалости, так как тому грозило быть сданным на мясо. Поэтому на Ампере и ездить-то особо никто не ездил. Его владелец приезжал к своему коню раз в неделю, привозя ему яблоки и морковку, а в Лешины обязанности входило регулярно шагать Ампера или в руках или под седлом. Просто выпускать погулять в леваду Ампера было нельзя, там он забывал о своих больных ногах и начинал носиться, делая этим себе еще хуже. Поэтому владелец был рад, что есть у Петровича сильный всадник, который не побоится садиться на энергичную лошадь и по тридцать минут в день шагать его под седлом, сдерживая порыв коня и не давая ему перейти в рысь и уж тем более в галоп.

К коню прилагалась куча баночек с мазями и растирками для его ног и мешок бинтов с тряпочками, которыми нужно было забинтовывать после работы ноги Ампера. Алеше нравилось возиться с ним. Он жалел этого коня и прощал ему все его не очень хорошие порывы под ним в попытке сунуть скинуть? его. Ведь он понимал, что Ампер делает это не со зла, он просто очень хотел бегать и не понимал, почему люди ему это не позволяют.