Глеб также видел и то, как по стану врага судорожно металась точка в блестевших на солнце доспехах, и, после очередного объезда ею своих войск, новые люди снова бросались на холм и стены только для того, чтобы вскоре стать трупами.

В один момент у татар почти что получилось окружить основное укрепление, но, благодаря повозкам, на которые и была установлена крепость, неудобной ситуации удалось избежать. А если бы не вышло? Тогда Курск, не раздумывая, обрушил бы на врага всю мощь стоявших чуть поодаль, за холмом, основных сил царства. Он был бы полон решимости защищать укрепление любой ценой в случае, если оно не будет справляться, ведь там, внутри достаточно толстых, но кое в чём ненадёжных стен с пищалями в руках, дула которых и были выставлены в узкие прорези-бойницы, отражали лобовую атаку его старые друзья, ставшие ему уже почти родными — Морша и Елец.

1805 год, г. Липецк.

После того, как Липецк оказался сначала в Тамбовском наместничестве, а затем и в одноимённой же губернии, его характер, ранее колкий и даже ехидный, стал постепенно меняться. Сам он влияние на себя их совместной жизни с Антоном не признавал, однако со стороны изменения в его поведении были довольно заметны. Вероятно, так сказывалось присутствие рядом самого мокшанина: добрый, мягкий и такой уютно-тягучий Тамбов, словно его же мёд, обволакивал бывшего Ельца, создавая вокруг него своеобразный кокон из любви и ласки, защищавший его от всех неприятностей. Не мудрено, что и сам Валера изменился: поддавшись по-семейному тёплой атмосфере их общего с Тяргоном дома, бывший «ёжик» уже убрал часть своих «иголок», оставляя несколько только для внешнего поддерживания своего привычного характера.

После того, как в конце восемнадцатого века Липецк, наконец-то, отпраздновал своё шестнадцатилетие и стал полноценным олицетворением, он горел желанием показать всем свою независимость и потешить самомнение. Именно поэтому он и решил исполнить свою давнюю мечту — пойти работать на завод и стать металлургом. Валерий быстро вошёл во вкус. Оно и понятно: работа ему нравилась, чувство собственного достоинства крепло, да и тогда ещё недолюбливаемый им Тамбов, бывший Морша, тоже, кстати, ставший полноценным олицетворением, лез к нему куда меньше. Липецк невольно сравнивал себя с этим «недалёким садоводом», как называл он соседа по дому, и понимал, что сам он куда важнее и значимее для страны, чем его начальник. На этой почве проросла и укрепилась новая причина неприязни к Тамбову.

«Почему, почему управляет губернией он, а не я, я же значимее?» — Этот вопрос буквально поселился в голове Липецка, не давая ему покоя. Критиковать действия Санкт-Петербурга он, конечно, не мог, но и смириться с таким положением дел ему было ну очень сложно.

Но Валере не суждено было долго жить в такой идиллии: завод стал курортами[2], он сам, стройный, но сильный рабочий-металлург — аристократом и модником, а «недалёкий садовод» — любимым… Мужем? Да, пожалуй, это слово сюда подходило идеально.

И вот именно с ним-то Липецк и открыл, наконец, в себе какую-то странную, пугавшую его самого, но какую-то совершенно особую чувственность. И, чем меньше он теперь огрызался на самого Тамбова, тем чаще он стал обнаруживать себя по утрам рядом с ним. По началу это было ему непонятно, чудно и даже слегка неприятно. Но однажды, проснувшись раньше Антона и лежа в его тёплых и крепких объятиях, Валера, невольно залюбовавшись им спящим, наконец признал для себя, что быть с ним не так уж и плохо. По крайней мере, не настолько, как он представлял себе в течение многих лет ранее.

Для самого Тамбова такое развитие событий стало совершенной неожиданностью. Он, конечно, как и любой другой на его месте, пребывал в состоянии полного блаженства. Ещё бы: после стольких веков нападок и колкостей со стороны Ельца он уже и не чаял о подобном подарке судьбы, а тут на тебе! Подмечая каждое изменение в характере любимого, Тяргон долго не мог понять не только то, что послужило их причиной, но и то, как ему-то теперь с его Лериком общаться.

Лишь одно ему было полностью ясно: всё это не было сном. Благо, щипать себя для этого не пришлось — его Лерик однажды сам предложил ему посетить его курорт, уже прославившийся в России целебными свойствами своей минеральной воды. Изумлённому Тамбову не оставалось ничего, кроме как согласиться. Не каждый день мечта становится явью, и не поймать удачу за хвост было бы грешно! С тех пор и начались их уединённые встречи в удалённом от городского шума доме на берегу бывшего заводского пруда…

— Знаешь, Лерик… — Протянул Антон шёпотом, стараясь не спугнуть особую обстановку, царившую вокруг этим пряным и по-настоящему знойным летним вечером, — Мне кажется, я теперь понимаю, почему ты всё-таки ушёл с завода.

Было довольно поздно, и, хоть солнце всё ещё висело весьма высоко в небе, в воздухе уже чувствовались нотки наступавшей ночной прохлады. Стояла тишина. Её нарушало лишь стрекотание кузнечиков или сверчков где-то за окном да стрелка комнатных часов, отмерявшая каждую секунду едва уловимым звуком движения.

— И почему же? — А ещё её нарушали сами Антон и Валерий, и потому последний, явно вторя тону голоса мокшанина, тоже шептал.

— А ты сам не видишь? — Улыбнулся Тамбов стоявшему рядом Лерику. В отличии от своего блондина, сам он был едва одет, что и выдавало в нём готовность к массажу — тому, чем в это лето его усердно баловал Липецк. Сам он сидел на кушетке, ожидая начала, но в этот раз Валера явно с этим не торопился. А Тяргон и не возражал, ведь для него даже такой близкий и уже очень недвусмысленный контакт с любимым был в радость.

— Дело не в этом. — Будто придя в себя, бросил в ответ Липецк, даже не пытаясь натянуть на себя свою излюбленную маску.

— И, в чём, ты, конечно, не скажешь. — Тамбов усмехнулся. — Просто это очень странно: ещё совсем недавно тебе нравилось одно, а теперь… А теперь готов делать мне такое. Кто ты, и где ты спрятал знакомого мне Ельца?

Самому Валерию эта тема была не совсем приятна. Липецк и сам не понимал, что именно заставило его стать из сурового металлурга тем, кем он был теперь. Хотя, скорее, делал вид, что не понимал, ведь у него-таки было несколько догадок на этот счёт. Однако делиться ими с Антоном напрямую он явно не собирался, а потому решил просто отшутиться.

— Запер глубоко в душе и допрашиваю, почему он не позволял мне быть с тобой раньше. — Совсем тихо произнёс блондин и, стоя сзади, осторожно коснулся руками шеи Тамбова. Следом Антон ощутил сильные, но нежные пальцы Липецка уже на плечах. Слегка откинувшись назад, глава губернии немного выгнулся, от чего и так спущенная с его плеч рубашка сползла до локтей.

— Ну, и как он, раскалывается? — Слегка развернув голову в сторону и скосив взгляд назад, Антон наблюдал за руками любимого, подмечая каждое их движение. — Раскаивается?..

— Ага. — Выпалил Валера в макушку Антона, возвращая его в исходное положение. — Ты же знаешь, что был виноват передо мной. Нет, не так: всё ещё виноват. Я просто больше не придаю этому такого значения, как раньше.

Повисла тишина. Тяргон то и дело собирался будто бы что-то ответить, однако не находил слов. А ещё он отвлекался на массаж, который продолжал делать ему Валерий, расслабляясь и распаляясь всё сильнее.

— Знаешь… — Произнёс он, когда нашёл слова. — О том поступке ты, скорее всего, знаешь не всё. — И, прежде, чем Валерий успел бы ответить, продолжил. — Я был вынужден воевать на их стороне не только ради сохранения своей жизни. Они… У них в плену была моя младшая сестрёнка, Пенза, может быть ты знаком с ней или, хотя бы, видел. Я всерьёз опасался, что, в случае моего отказа, с ней могут сделать что-то плохое или даже убить… Зная врага… В общем… — Вспоминать это всё Тамбову было явно больно и только то, что Липецк слушал его, замерев от интереса и, Антон надеялся, сочувствия, давало ему сил говорить. — Моё волнение не было напрасным, мне угрожали…