И тут окончательно пришедшее к Курску осознание тех недавних слов Орла словно стукнуло его по голове, заставляя вспомнить всё, что было между ними раньше, и понять то, что происходило теперь.

Нет, он что, действительно серьёзно?!

Середина лета 1571 года, Александровская слобода.

Ближе к концу июля в Слободу приехали и остальные товарищи Курска и Орла. Граница, в свою очередь, без присмотра тоже не осталась: предполагалось, что небольшие, но быстрые отряды лёгкой конницы смогут прикрыть её на время подготовки к следующему походу Крыма.

А тот, тем временем, не сидел без дела. Зная, что дела у Русского царства хуже некуда, он уже заранее готовил новый большой поход на Русь с целью подчинить её всю. Он уже заранее поделил земли царства между своими полководцами и знатью, другим же державам Бахчисарай уже хвалился о том, что скоро поедет в Москву «на царство».

По другую сторону же обстановка складывалась весьма плачевно. Собранные наскоро силы, как и предполагалось, были слишком малы, чтобы дать Крыму хоть какой-то отпор, а потому надежда на благоприятный исход планируемой битвы таяла буквально на глазах. Но зато войска, видимо, понимая всю серьёзность ситуации, не жалели времени и сил на тренировки. А те из людей, кто был потолковее, даже предлагали разные военные уловки на тот случай, если всё будет совсем плохо.

Но, несмотря на такое оживление, сплотившее друг с другом как людей, так и олицетворений, ожидали все именно худшего из возможных исходов. Решающее событие произошло следующим летом, через год постоянной суеты и томительного ожидания, и к тому времени обе стороны были готовы уже ко всему: оставалось либо выиграть бой и выжить, либо проиграть и долгие годы расплачиваться перед врагом за своё поражение.

Выходить Диви-Мурза сын Уланович:

«А еси государь наш, крымской царь!

А табе, государь, у нас сидеть в каменной Москве,

А сыну твоему в Володимере,

а племнику твоему в Суздале,

а сродичю в Звенигороде,

а боярину конюшему держать Резань Старая,

а меня, государь, пожалуй Новым городом:

у меня лежатъ там свет-добры-дни батюшко,

Диви-Мурза сын Уланович».

29 июля 1572 года, г. Серпухов.

В эти знойные дни крымская орда, гораздо более многочисленная, чем в прошлом году, уже подошла к Оке и находилась опасно близко от столицы. Ни Москва, ни кто-либо из его окружения, не знали точных планов Бахчисарая, а потому предусмотрели несколько путей развития событий.

Курск, которому следовало стоять во главе войска, получил от царя наказ, как вести себя в случае различных действий врага. «Если Бахчисарай будет искать крупного сражения, — говорил Москва ещё в Александровской слободе, — надобно будет срочно перекрыть Муравский шлях, дабы лишить его возможности быстро достигнуть центра страны. Если он захочет крупного сражения, мы дадим ему его, но только в удобном для нас месте, поэтому заманивай его к Жиздре.» Севрюк слово в слово помнил речь Москвы и даже волнение, овладевшее им уже давно, не давало забыть их. Та самая карта, что когда-то рисовал Глеб для Орла, снова была при нём. Она была расширена и дополнена, и на ней уже значилось не только Дикое поле, граница и пути на Москву и в окрестности, но и расположение главных ориентиров, как рукотворных, так и не очень: рек, лесов, застав и даже некоторых деревень. И та самая река, Жиздра, была выделена особенно. Находилась она едва ли не в самом центре царства, и оттого Курск понимал всю значимость выбранного места. Он уже не мог проиграть снова — на кону была сама независимость его страны.

Состояние остальных участников всей кампании также не отличалось спокойствием: тревога буквально витала в воздухе, и каждый справлялся с ней по-своему. Ну, или, по крайней мере, пытался. Тяжелее всех было, конечно, Орлу, ведь, если Крым, всё-таки, намеревался дать главный бой, то для Вани он должен был стать вторым серьёзным сражением, даже более важным, чем то, прошлогоднее, проходившее в его главном городе. Тренировался он уже не только с Курском: к ним присоединились и остальные его товарищи, желавшие не только подготовиться к важному сражению, но и заглушить делом беспокойство. Но, чем больше теперь занимались все остальные, тем меньше времени проводил с ними сам Курск, ведь в его руках была подготовка ко всему предстоявшему действу.

В этот раз, помимо людей, набранных со всех концов страны, к войску присоединились также и казаки, посланные Черкасском. Хоть он и искренне ненавидел Москву и его царство, он, всё же, осознавал всю опасность от набегов Крыма. Также к севрюку периодически приезжала Тула с вестями от царя, который решил ждать итогов в Великом Новгороде. Вообще, обычно этим занимался Касим, но в это время он был срочно отозван на ливонский фронт, где ситуация, вопреки ожиданиям Москвы, стала складываться не в пользу русских и удача, сопутствовавшая им в начале войны, казалось, отвернулась от царских войск полностью.

Обстановка же с юга накалялась день ото дня. После того, как посланные Курском разведчики доложили о перемещении татарских войск в район Подольска, — Крым снова прорвался в самое сердце Московии — севрюк, понимая, что наказ царя выполнить уже не удастся, принял решение действовать иначе. Срочно оповещённые об изменении обстановки войска были подняты по тревоге и брошены к столице. Неприятеля от сердца страны отделяли лишь ничтожные тридцать вёрст.

30 июля 1572 года, вблизи д. Молоди современной Московской области.

Русские увидели татар в тот момент, когда ещё не вся их орда подошла к Подольску, и от города всё ещё тянулся довольно длинный хвост конных воинов. Новый отряд разведчиков принёс сведения о том, что под началом Бахчисарая в этот раз несколько десятков тысяч человек, включая и элитных янычар, посланных на помощь Османской империей.

Ждать, пока всё войско доберётся до города и укрепится в нём, выбирая удобный момент для нападения на саму столицу, было глупо. Поняв это, Курск спешно отдал соответствующий приказ, и небольшой отряд русских ратников, подняв хоругви, с криками врезался в стан неприятеля. Так вблизи неприметного села Молоди, в пятидесяти верстах от Москвы, и начался решающий бой войск Московского царства и Крымского ханства, который должен был раз и навсегда изменить положение сил во всей восточной Европе, закрепив за русскими их недавние победы над Казанским и Астраханским ханствами или же заставив их отдать их обратно.

Тем временем, основная русская рать тоже не сидела без дела. На одном из холмов близ Молодей Курск приказал соорудить гуляй-город — особую передвижную деревянную крепость, составленную из находившихся на телегах огромных щитов и очень хорошо показавшую себя в деле при взятии Казани парой десятилетий ранее.

Почуяв неладное, крымское войско, ожидаемо, развернулось и погналось за остатками того мелкого отряда, желая разбить его полностью. В это же время оставшиеся от него люди, развернувшись, бросились к тому самому холму, где уже возвышалась собранная и укреплённая передвижная крепость. Ещё несколько подобных ей располагались с флангов, как бы прикрывая основную и растягивая линию обороны.

Сидевший на коне чуть поодаль Глеб наблюдал за началом боя лишь с небольшой охраной, так как почти все его люди были брошены на борьбу с превосходящим по силам врагом. Он видел всё: как волны воинов в чёрных доспехах снова и снова одна за другой накатывались на холм, пытаясь сломить защиту русских, однако, чем больше враги пробовали повергнуть деревянные стены гуляй-городов, тем больше трупов скапливалось в небольшой ложбинке между открытой местностью и дорогой, где и располагались силы Бахчисарая, и холмом с позициями русских.