— А что ты мне можешь предложить? — Хитро улыбнувшись, он протянул руку к её лицу и, коснувшись подбородка, провёл по нему парой пальцев.

— Я… — Понимая, что у неё нет ничего другого, что могло бы заинтересовать Крыма кроме неё самой в качестве рабыни, Клавдия решилась. — Я могу подсказать тебе дорогу к столице.

На несколько секунд на лице Крыма мелькнуло недоумение и искреннее удивление, но, быстро спохватившись, он скрыл свои эмоции внутри себя.

— Я, — она продолжала, — очень близка к самому Москве и знаю некоторые его планы. Я могла бы… — Было видно, что слова её даются с трудом, но она всё же не останавливалась. — Рассказать тебе всё, что знаю.[3] Например, я могу сказать расположение войск у столицы… Но это… — Она почти плакала. — Надо показывать на карте. Чтобы ты мне поверил сейчас, скажу, что ты можешь пройти через тульские земли. Сестра сейчас не у себя, она в Москве — там сложная обстановка…

Больше Клава не смогла сказать ни слова — по щекам её побежали слёзы. Ей было жаль, что она не могла закрыть лицо руками или вытереть их…

— Если всё то, что ты говоришь правда, — задумчиво произнёс Крым, — то я согласен.

— Что-то могло измениться, но незначительно. — Сквозь слёзы шептала девушка.

— С этим на месте разберусь. — Снова протянув к Калуге руку, в который в этот раз был нож, он поддел им верёвку, держащую руки пленницы за спиной. Почувствовав ими свободу, она, уже не думая ни о чём, кинулась к лежащему перед ней Орлу. Спасти его нужно было любой ценой, пусть даже и пострадает ненавистный ей, как и многим, Москва.

— Почему ты это сделала? — Крым всё ещё стоял позади неё.

— Что? Рассказала тебе?

— Да.

— Не все одобряют то, что происходит внутри Московии, но никто даже не может пикнуть. — Стараясь говорить как можно тише, словно боясь, что её могут услышать, ответила Клава. — Все очень хорошо помнят то, что случилось два года назад с Новгородом…[4]

Бахчисарай и сам знал обо всём, но то, что у кого-то хватало смелости идти против столицы, пусть даже в такой ситуации, всё равно очень сильно удивляло его.

— Бахти, — тихо окликнула его по имени Калуга, — тебя ведь так зовут? Отдай мне мою лошадь и вещи. Я заберу его с собой, и мы не будем тебе препятствовать в твоём походе. Клянусь.

Не понимая, почему же этот сопляк настолько важен для Калуги, Крым решил пока что не задумываться об этом. Замаячившая перед глазами возможность разграбления самого столицы уже грела ему душу.

— Хорошо. — Согласился он. — Но сначала, как и обещала, выложишь мне всё, что знаешь.

Калуге оставалось лишь кивнуть и, в последний раз уткнувшись в лежавшего Орла, громко всхлипнуть.

21 мая 1571 года. В степи, около г. Чугуева.

— Ну почему именно я? — После нескольких часов блужданий вдоль Муравского шляха нарушил молчание Елец. — Вон к Воронежу бы прицепился, что ко мне-то? Вам было бы очень весело вместе.

Его лошадь шла медленной рысью, словно устав, да и сам её хозяин почему-то выглядел не лучше.[5] Возможно, начало сказываться влияние всей ситуации, или, может быть, то, что Елец, имевший некоторые проблемы с развитием с точки зрения олицетворения, уже долгое время находился далеко от своей земли. А, может, мордвин и правда плохо влиял на него, и вот в эту последнюю версию сам Елец и верил больше всего.

— А ты, как обычно, и сам всё сделаешь. Ну да, знаю-знаю. Я вот что… Поговорить хотел. — Не стал лукавить Морша. — Наедине. — Сбавив скорость, он повёл свою лошадь такой же рысью, как и Елец.

— Ну чего тебе ещё? — Скривился Валера. — Разве мы уже не всё обсудили?

— Знаешь, в последнее время мне кажется, что ты стал относиться ко мне лучше, чем прежде.

Ещё вчера Елец на такое заявление мордвина ответил бы своим очередным язвительным замечанием в его сторону. Но сегодня он молчал. Нет, не потому, что Морша попал в точку, и его, Ельца, отношение к мордвину действительно изменилось. Просто в последнее время Валерий чувствовал себя всё хуже и хуже, и сам не знал, почему. Это началось ещё там, у него дома, и, по мере удаления от него, стало только усиливаться. А теперь, когда Елец был уже столько времени вдали от дома, это состояние обострилось ещё сильнее. Сегодня же на него и вовсе напала какая-то хандра, поэтому говорить с кем-то, а особенно с мордвином, он желания не испытывал.

Тяргон и прежде замечал, что с его Лериком что-то не то, но, как только он заводил об этом разговор, Елец тут же его прекращал. Хотя, он и так с ним особо разговорчивым никогда не был. Поэтому-то Антону так и не удалось достучаться до истины, и за состояние своего сослуживца он волновался лишь сильнее.

— И… — Не услышав ответ, Морша продолжил. — Я бы хотел ещё раз извиниться перед тобой за то, что предал вас. Ну тогда, давно. Я даже не знаю, что ещё сказать в моё оправдание, но я сожалею о том, что так поступил, правда.

— И в чём смысл? — Елец всё же ответил.

— А?

— Ну скажи мне, какой смысл в твоих словах? Отца ты мне ими не вернёшь.

«Я хотел бы стать тебе почти таким же близким!..» — Слова уже были готовы сорваться с языка, но пронеслись только в мыслях.

Повисло молчание. В ложившихся на землю сумерках степь постепенно начала казаться обоим путникам странной, даже какой-то зловещей. Особенно страдал этим Тяргон — сказывалась привычка жить вблизи леса, а не на открытом пространстве.

Кончался третий день после отъезда Орла, и надо было возвращаться в Чугуев. Ни с чем, правда, но это печалило больше Ельца, чем Моршу.

— А ещё, — снова пытался вывести спутника на разговор Антон, — я хотел бы стать тебе другом. Если такое вообще возможно… — Поняв, что сболтнул лишнего, он неловко усмехнулся и уткнул взгляд в землю.

— Может, и возможно. — Пожал плечами Елец. — Не знаю пока.

Да, Валерий сегодня и впрямь был очень странным: взять хотя бы то, что за время совместного задания ещё ни разу не сорвался на спутника, не накричал и даже ни разу злобно не посмотрел.

— Лерик… — Почти шёпотом позвал его Морша.

— Ну что ещё-то?!

— Что с тобой сегодня?

— Не знаю. — После минутного раздумья выдал Елец. Но, вместо того, чтобы серьёзно задуматься над вопросом, быстро перевёл тему. — Может, по Орлу скучаю, не думал?

— Да, я тоже. Я вообще к нашей компашке привык, думал, что вместе будем на поле боя и всё такое… — Он вздохнул. — Вы, кстати, с Орлом как два сапога пара. Я имею в виду, сдружились так, от тебя прямо не ожидал.

— Ну я же почти всегда только вас с Воронежем поливаю. — Усмехнулся блондин. — Благо, не просто так, а ни в чём не виновного и очень наивного парнишку-то за что? Он просто ещё не заслужил. И, зная его характер, скорее всего не заслужит.

— Кстати, — слегка задумчиво произнёс Морша, — а тебе не кажется странным то, что Ваня находится среди нас? — Поймав слегка удивлённый взгляд Валеры, Тяргон поспешил объяснить свои слова. — Он же такой весь изнеженный и явно не предназначен быть пограничником…

— Вообще, мне тоже кажется, что здесь что-то не то. Серьёзно, почему бы и не оставить парнишку в покое и не позволить ему жить при дворе, допустим? Нет, надо отсылать на самый край царства, на передовую…

— А что, если он кому-то очень сильно не нужен, и таким образом его специально послали на верную смерть?..

Елец уже было собирался ответить, как вдруг неожиданно его лошадь остановилась, запнувшись обо что-то. Как только он нагнулся, чтобы осмотреть препятствие и проверить, не случилось ли чего более серьёзного, он так и ахнул: перед ним в почему-то сильно поредевшей степной траве вперёд, в сумрак вечера убегало множество тропинок из лошадиных следов, а кое-где даже виднелись следы от колёс.

Почуяв неладное, Тамбов тоже нагнулся — и всё сразу понял.

— Нас обошли?..

— Угум. А ещё Белгород нам не врал.

С этими словами Елец, слишком резко коснулся шпорами тела лошади, торопя её. Дело за отдачей не стояло — понятливое животное тут же понесло седока назад в Чугуев. Не столь быстро сообразивший, что делать, Морша поспешил за ним.