— Эй, ты, — заметив сомнения Курска, начал взбешённый Белгород, — сам замолкнешь или мне тебе помочь? Я прекрасно понимаю, как я выгляжу со стороны, но, тем не менее, я прошу верить мне! Я говорю правду и ничего кроме неё, ведь у меня, в отличии от некоторых здесь присутствующих, — он специально повернулся к Воронежу и, плюясь словами, словно ядом, продолжил, — есть свои принципы и правила поведения, и, более того, я намерен соблюдать их до самого конца. Что Крым где-то близко, я больше, чем уверен, но, так как мне одному он точно не под силу, я и приехал к вам.

Морша и Елец молчали, иногда переглядываясь. Признаваться, что они думали также, как Вадим, они не решились.

— Вот что мы сделаем. — Наконец-то заговорил Курск. — Ты, Воронеж, и ты, Елец, — переводя взгляд с одного на другого, указал на них севрюк, — возьмёте самых быстрых лошадей и выйдете на разведку. Один на Муравку, другой — на Изюмку, куда и кому — решите сами. Морша, — он повернулся к сидевшему рядом с ним мордвину, — ты останешься здесь и…

Но договорить он не успел потому, что оказался перебит самим Тяргоном:

— А можно я помогу им? — Его взгляд почему-то был слишком решительным, но, вместе с тем и просящим, и Курск, вдохнув, понял всё.

— Я не думаю, что кому-то из них понадобится помощь, но, раз ты сам хочешь… К кому присоединиться, решишь сам.

Кивнув, Морша улыбнулся, буквально светясь изнутри. А вот помрачневший Елец не радовался совершенно: ещё бы, теперь отвязаться от помощничка ему будет уже невозможно.

— Что ж, раз всем всё понятно, то предлагаю приступить к исполнению… — И, немного помедлив, Курск добавил. — А тебя, Белгород, я, как уже говорил ранее, попрошу остаться.

22 мая 1571 года. В пути, севернее г. Орла.

То, что происходило что-то странное, Калуга поняла уже подъезжая к своей южной границе. На дороге, ведущей в её город, почему-то было очень оживлённо. Сначала Клавдия подумала, что большую часть ехавших составляли торговцы, и даже удивилась тому, как выросло её взаимодействие с территорией её племянника, Орла, жившего южнее. Уже позже, въехав в толпу, она вдруг поняла, что люди ехали не торговать, а бежали от какой-то страшной опасности. А уж после того, как она перекинулась несколькими фразами с парой человек, ей всё стало ясно: Бахчисарай уже у её границ и, более того, у него в плену уже находилось какое-то олицетворение, которое татарин явно мечтал продать в рабство. Но, видимо из-за жажды ещё большей добычи, Крым всё-таки решил двинуться дальше на север, к ней.

Что ж, как раз его она ждала как никто другой. Точнее, Клавдия была бы рада и вовсе не видеть его, однако то обстоятельство, что он ежегодно нападал на Московию, грабя всё на своём пути и уводя в плен тысячи людей, заставляло её заметно нервничать. Но ещё больше волновало девушку то, что на её собственных землях Бахчисарая она не видела уже давно — именно поэтому с самого начала оттепели она периодически объезжала царские войска, находившиеся в её ведении, заранее готовясь к неожиданному гостю. Сейчас, в конце весны, делала она это особенно тщательно, так как Тула временно была занята в столице.

Больше всего её внимание привлёк слух о каком-то пленном олицетворении, распространившийся среди беженцев. На секунду она даже задумалась о том, мог ли им быть Орёл. Будучи в составе последней засечной черты перед самим Москвой, она была посвящена в некоторые планы царя относительно Крыма. И то, что её племянник сейчас должен был быть где-то на юго-западных рубежах, она тоже прекрасно знала. Там как раз и проходил обычно Крым, чтобы попасть в центр Московии, а, значит, этим пленным с большой вероятностью мог оказаться Ваня.

Но, хоть Калуга и была частью Большой черты, куда больше, чем воевать, она любила читать. Настоящие книги попадали в её руки редко, но, тем не менее, она всё же умудрялась доставать источники новых знаний и в других формах. Ей нравилось учиться и учить других, и все другие занятия привлекали её гораздо меньше этого. Странность эта проявлялась у неё повсеместно: даже дома в тереме она, сидя взаперти не пряла или шила, а читала, писала и… мечтала.

Благодаря накопленным знаниям и опыту она также немного понимала и в военном деле и политике, но этого было явно недостаточно для того, чтобы составить конкуренцию тем же Туле, главной в Большой засечной черте обороны от нападений Крыма, или Рязани.

И вот теперь там, у Орла, снова был её исторический противник. Намереваясь разузнать ситуацию получше и особенно всё то, что касается пленного, она, недолго думая, направила лошадь на юг.

Но проехать удалось недолго. Уже когда Клава подъезжала к обширному и довольно ровному участку вблизи протекавшей в этих местах реки Злынки, в поле её зрения попал небольшой отряд татар, передвигавшийся налегке. Предположив, что это, скорее всего, разведчики, которых Бахчисарай всегда выпускал впереди своего войска, и оценив собственные возможности, Калуга решила не пересекаться с ними. Она повернула лошадь в сторону и пустила её галопом.

Вот только было поздно: то, что она была замечена отрядом, Клава узнала по глухому стуку подков о землю и шумному дыханию скакунов позади неё. Попытка оторваться, пустив лошадь во весь опор, провалилась, а, когда один из преследователей и вовсе догнал её и, вытащив саблю, закричал что-то по-татарски, Калуга поняла, что сопротивляться было уже бесполезно.

Через пару часов девушка уже стояла перед самим Бахчисараем со связанными за спиной руками. Её лошадь также была приведена в лагерь — Крым всегда ценил хорошие вещи врагов, а уж лошадей и подавно.

— Я точно запомню этот поход надолго! — Он улыбнулся. — Второе олицетворение само идёт ко мне в руки! Давно не виделись, Клавушка. Что привело тебя ко мне?

— Будто ты сам не знаешь. — Огрызнулась пленница. — В этот раз я на очереди была? А то, смотрю, что-то ты давно в гости не приходил…

— Ну почему же «была»? — Поднявшись со своего места, он прошёлся по лагерю, расположенному прямо под открытым небом. Было очевидно, что надолго задерживаться в этих местах Крым не собирался. — Ты всё ещё считаешься моей целью.

— Я слышала, что у тебя в плену олицетворение. — Не сдавала позиций Калуга.

— О, откуда? А, понял-понял, поди сплетни разнесли уже. — Бахчисарай подошёл к ней ближе и, улыбнувшись, окинул взглядом с ног до головы. — Ты что, присоединиться хочешь? — Он засмеялся.

— Для начала хотя бы узнать, кто это.

— Ну, это никакая не тайна. Более того, он сейчас недалеко отсюда. Хочешь посмотреть? Правда приготовься, он немного не в том состоянии, чтобы разговаривать с кем-либо, да и вообще жить.

После этих слов Калугой овладело волнение. Всё время, пока они шли к лежанке, на которой и ждал её тот, ради кого она приехала, Клавдия не находила себе места. И, когда её взгляд, уже привыкший к светлой майской ночи, упал на спящего парня, она поняла всё.

Порванный кафтан, резаные раны тут и там на коже, некоторые из которых, правда, всё-таки были перевязаны, уже запёкшаяся на всём, чего она коснулась, кровь — всё это делало открывшуюся девушке картину жуткой и мучительной.

— Хорошо я его отделал, а? — Самодовольно ухмыльнулся Крым, наблюдая за реакцией девушки. — А ведь он сам на меня полез. Странно, меня обычно боятся, а у него будто и страха вовсе не было. Только вот не знал он, с кем связывался…

Калуга боялась только одного — что не выдержит и заплачет прямо перед врагом. На самом-то деле, она всегда очень переживала за своих родных и близких. А уж за Ваню — в особенности, потому что в детстве была для него практически второй матерью.

— Ч-что ты хочешь за него? — Её голос дрожал, угрожая вот-вот сорваться на крик, но Клава прилагала все усилия для того, чтобы сдерживать себя. — Что, скажи?! Я всё сделаю, только отпусти его!

Крым хмыкнул. Очевидно, он не ожидал таких слов от своей старой знакомой, и оттого, казалось, находился в замешательстве. Ясно понял он только одно: этот юнец был явно почему-то очень важен Калуге. За постороннего, пусть даже и олицетворения, такого не предлагают.