— Лады, потом расскажешь детали. Я вот только одного понять не могу… — Брюнет посмотрел на Орла, всё это время занимавшегося наполнением сытной и домашней пищей своего уже отвыкшего от неё за дорогу желудка. — А ты кто такой? И что такой милашка делает среди старых и опытных вояк?..

— Я, — отвлёкшись от еды, начал было Ваня, — назначен царём в помощь…

Но не успел он договорить, как оказался перебит самим Курском:

— Его ко мне приставили ещё в Москве. Хотя я до сих пор не понимаю, зачем: оружие он держит с трудом, верхом ездить едва-едва научился, что с ним будет в настоящем бою — не представляю. Может, и не пускать его на передовую вовсе?.. А с нами он только потому, что наш сосед по территории.

— И всё?..

— Да. Ну, и, сдаётся мне, царь не просто так отослал его с тёпленького местечка куда подальше… Но это уже мои домыслы, так что, может быть, в действительности и нет вовсе других причин.

Воронеж ещё раз посмотрел на Орла, будто изучая его. Его красоту он уже отметил, но теперь взгляд зацепился за большие прозрачные голубые глаза, нежную кожу и общий довольно ухоженный и опрятный вид парня. Ваня всё также старался выглядеть хорошо в любой ситуации, и это бросалось в глаза даже несмотря на его довольно сильно запачканную в походе одежду.

— Лады, я понял: это наш талисман.

Брюнет мягко и беззлобно рассмеялся, на что другие тоже ответили улыбками. И даже Елец в этот раз оценил безобидную и довольно ласковую шутку Воронежа.

Вот только самому Орлу было ни капельки не весело, а наоборот, даже как-то обидно. Неужели он и вправду не может ничего другого, кроме как быть красивым приложением при храбрых вояках?..

— Научить тебя верховой езде? — Он улыбнулся.

— Ему бы не помешало. — Одобряя предложение, кивнул Курск.

Сказать, что именно слова Вадима тронули Ваню до глубины души, было нельзя, но именно в тот вечер он и пообещал себе стать хотя бы не хуже других в бою, а может даже и превзойти кого-то из них. Роль простого дополнения в отряде, за всё это время ставшем ему почти родным, его отныне уже не устраивала. Ваня вдруг ясно понял, что теперь он хочет быть полезным своим друзьям не только в этом качестве, но и сражаться с ними бок о бок. Кстати всплыло в его голове и уже не впервые посещавшее его желание увидеть Курска в бою, так старательно ранее прогоняемое им от себя. Но теперь он уже не гнал его, а даже наоборот: оно стали нужно Орлу как новый стимул для засад, тактик, сражений и будущих побед — словом, всего того, чего ещё месяца три назад, летом, он боялся как огня. В глубине души Ваня понимал, что его страх никуда не исчез — он лишь оказался перекрыт другими, более сильными и новыми, ощущениями. Вот только назвать их чётким словом Орёл пока боялся даже в своих мыслях.

Зима 1570–1571 годов, г. Чугуев.

Но никто не нападал. Дни проходили за днями, темнело всё раньше и раньше: даже днём, в то время, когда летом до темноты ещё далеко, в уже морозном воздухе сгущались сумерки. Вечера походили на ночь, и, если бы не снег, мерцавший и переливавшийся мириадами блёсток от любого лучика света, будь то Луна или же фонарь со свечой, они бы были и вовсе непроглядными.

Зима наступила ещё в ноябре, и с каждым днём мороз на улице только усиливался. Лишь благодаря печи на первом этаже, бывшей почти единственным источником тепла в воеводском доме, все пятеро могли отогреться. Помещалось на ней двое, и потому честь погреться Ельцу выпадала редко: в силу своего характера он был согласен делить её лишь с Орлом, с которым уже успел подружиться. Пока двое грелись, остальные находились в той же комнате. Обычно сидели рядом с печью и разговаривали обо всём на свете. Лишь только Курск, по приезде сюда сделавшийся ещё более угрюмым и замкнутым, чем раньше, редко вступал в разговоры, а уж улыбался и подавно. Казалось, никто не обращал на это внимания, посчитав, видимо, это частью характера севрюка, однако Ваня, уже долго исподволь наблюдавший за ним, всё же заметил эти перемены. Орёл и ранее отличался особым умением чувствовать характеры и настроение других, но теперь он стал с особым вниманием относиться именно к Курску. Его чувства к нему ещё не сформировались полностью, и Ваня не мог их понять, но он уже знал, что тянет его к их предводителю отнюдь не просто так.

В эти долгие зимние вечера и зарождалась их дружба: за время, проведённое вместе, все пятеро прониклись друг к другу определённой симпатией, и даже вечно обижавшийся на всех Елец не смог устоять под очарованием обстановки и несколько раз назвал Воронежа братом. В прочем, сам он позже уверял всех, что это была не более, чем ошибка, но в глубине души он и сам понимал, что всё уже совсем не так однозначно, как до приезда в Чугуев.

Сам город зимой становился буквально отрезанным от всего остального мира: жизнь, ещё теплившаяся на его улицах осенью, растеклась по домам, и во дворах стало и вовсе безлюдно. Лишь иногда ухо могло уловить слабый скрип снега под чьими-то сапогами или же копытами. И ранее создававший атмосферу полузаброшенного места, Чугуев зимой выглядел и впрямь оставленным жителями.

Но это отнюдь не смущало Курска, объявившего однажды утром Орлу, что с этого дня начинаются его подготовка. В тот же день он и потащил Ваню на мороз в его уже потёртом кафтане, на котором уже едва прослеживались блестевшие когда-то золотистые завитушки. Ваня, конечно, знал о необходимости занятий, ведь сам он почти ничего не умел, но надеялся, что они будут отложены хотя бы на весну. Оно и понятно: заниматься чем-либо на улице в холода ему хотелось меньше всего. Вот только он не учёл, что на этот счёт у Курска были совсем другие планы. Он-то знал, что больше времени терять нельзя, и, что самое главное, Крым может объявиться уже весной, и Ваня тогда и вправду окажется для них лишь талисманом. С этим явно нужно было срочно что-то делать.

Когда Орёл думал, что его мучения закончились после той долгой дороги, он просто ещё не знал, как тяжело будут даваться ему занятия с Курском. Вся его решительность помогать друзьям в бою пропала в один миг: если к этому нужно идти через такие терни, то пусть лучше это делает кто-то другой.

Во всём этом обучении был только один плюс, ради которого Ваня и терпел его, сколь бы тяжелым оно ни было. Он наконец-то видел Курска в деле. Пусть даже не в настоящем бою, но это было уже что-то. Его быстрая реакция, идеально отточенные движения, резкие выпады — всё приводило Орла в восхищение. Но вместе с восторгом Ваня также понимал, что сам он вряд ли когда-то достигнет таких же результатов. Ему оставалось лишь мечтать и неуклюже повторять за своим учителем основные действия.

Иногда с ними практиковались и другие их спутники, чаще всего Елец, но обычно они, не спеша вылезать из довольно тёплого дома, лишь сочувствующими взглядами провожали на улицу хрупкого Орла, шедшего рядом со своим суровым преподавателем. Больше всех за зиму обленился Воронеж, так как кроме лошадей он ничем полезным особо не занимался, за что и получал постоянные тычки от своего брата. Морша же, как обычно, пытался сгладить их споры и помирить друг с другом, но получалось у него это плохо — Валера злился уже на обоих и причём только сильнее.

Непривычный к долгим занятиям на свежем воздухе, Орёл болел несколько раз за зиму. Из-за этого Курск, доведший его до такого состояния, иногда ловил на себе неодобрительные и даже осуждающие взгляды Ельца и Морши, которым и предстояло лечить Ваню. Ближе к весне тот заболел особенно сильно, и потому Валера даже запретил Курску какое-то время после выздоровления тренировать Орла. Севрюку это, конечно, понравилось мало, но он понимал, что неокрепший организм имеет больше шансов заболеть снова, а потому, через силу, согласился дать ученику небольшой отдых.

Однажды после одного из занятий, когда уставший и в который уже раз измотанный Орёл, отдыхая, сидел со своим учителем в сенях, он решился поговорить с ним. Ваня заранее был готов к любому ответу его сурового наставника, но он всё же надеялся, что ему удастся его разговорить.