– Я вспоминаю наши с вами споры в университете… о том, сколько Богов на небе, или же он един и различается только разными именами и почитаниями… Я вспоминаю наши с вами рассуждения о специфике православия и католичества и их расхождение в понимании Символа веры… Две Природы Иисуса Христа: Божественная и человеческая и Ипостась – Сын Божий… Триединая нераздельная Божественная Троица и источник Духа Святого – только ли Бог-Отец, как в православии, или и Бог-Сын, как в католичестве… Приподнятие этим рода человеческого и закономерная в католичестве активность и деловитость! Указание на это Петра Яковлевича Чаадаева и объявление его сумасшедшим! А ведь православной общиной легче управлять! Посмотрите, у нас и сейчас никому ничего не надо! Отшумел рубеж 80-х-90-х – и все затихло! Как при Брежневе: провинция спилась на корню!

Простите!.. Не всякий священник придет преподавать в светский университет, не всякий священник вступит в такие разговоры, наконец, приедет среди ночи освещать нехорошую квартиру… Я за все это вам чрезвычайно благодарен! Но в чем-то мы остаемся на прежних позициях… просто я, вероятно, четче осознал свою… Вероятно, это нужно сформулировать так: я верю в Бога! Но все-таки остается слишком много вопросов!.. Души не хватает!

Батюшка Петр Кириллович страшно разозлился, хлопнул кулаком по столу так, что было слышно, как Гавря под столом поджал хвост, а недопитая бутылка на столе жалобно звякнула, и, казалось, уже был готов придать Леонида анафеме, однако ему не дал выполнить этого благого намерения Юрий, предостерегающе поднявший руку и указавший на Гаврю.

Гавря вылез из-под стола: он был взлохмачен и взволнован, но не испуган, сел на задние лапы и несколько раз повернул голову, к чему-то прислушиваясь. Жалобного протяжного и тоскливо воя на этот раз не наблюдалось или, точнее, слыхом не слыхивалось. Это уже показалось добрым предзнаменованием.

Наконец раздался ожидавшийся уверенный протяжный и тоскливый стук в дверь. Мужики посмотрели друг на друга, поднялись, включая Гаврю, смотревшего на хозяина преданно, напряженно, но, в общем, не так тоскливо, как вчера, уже более уверенно прошли в прихожую и подошли к двери. За дверью снова раздалось тихое, но настойчивое:

– Вера! Это я!

И тут произошло невероятное! Голос буквально взвыл:

– Вера! Что это! Пустите же! Пустите!

Алексей резко повернул ключ в двери и распахнул ее.

Даже по сравнению с минувшей ночью на площадке творилось что-то невообразимое! Свет от горевшей лампочки снова поглощала какая-то кромешная тьма, но часть площадки перед дверью была буквально залита падающим сверху светом! Мужики вновь почувствовали невообразимый холод, который пронизывал до костей. На этот раз он, как ураган, метался по площадке, по-видимому, не имея возможности, власти и силы проникнуть в нехорошую квартиру, которая таким образом уже утрачивала свою «нехорошесть»!

Алексей почему-то сделал шаг вперед. Гавря рыкнул ему вслед, словно хотел предупредить о чем-то, но не смог и не успел: Алексей с воем отскочил назад, чуть не свалив ничего не понимающих Юрия и Леонида и даже буквально протискивающегося через них Батюшку Петра Кирилловича, о котором в силу абсолютно неожиданного развития событий все, кажется, даже позабыли!

Леонид наклонился и стал смотреть, куда же наступил Алексей. Он поднес руку к порогу и буквально отдернул ее! От соли, на которую падал сверху свет, поднимался еле заметный пар! Леонид засунул горящий палец в рот! Как же пришлось бедолаге Алексею! Леонид повернул голову – на него из глубины прихожей укоризненно смотрел Гавря! А вперед уже торжественно выступал Батюшка Петр Кириллович в парадном белом священническом облачении, с огромным серебряным крестом, как на подушке плавно покачивающемся на дородной груди. Не обращая внимания на присевшего над порогом Леонида, Батюшка Петр Кириллович перекрыл площадку огромным – насколько хватило размаха рук – крестным благословением и громогласно объявил:

– Во имя Господа Отца, Сына и Святого духа! Дух мятежный! Покоя не имеющий! Оставь нас! И не ищи покоя среди нас!

На площадке усилились бурные метания урагана и стоны, затем внезапно все стихло!

Леонид обернулся. Батюшка Петр Кириллович застыл над ним в оцепенении, но явно не от страха, а от переживания той силы, которую он противопоставил неведомому духу в крестном знаменье! Леонид не без некоторых усилий поднялся: ему, видно, все-таки досталось от бушевавшего на лестнице духа, а к Батюшке Петру Кирилловичу подошли Юрий и Алексей, державший в руках прожженный ботинок. Ботинок полетел в угол и чуть не угодил в степенно молчавшего, наблюдавшего и не мешавшегося под ногами, как какая-нибудь мочалка-болонка, Гаврю, который обиделся на такое обращение и рявкнул, но не сильно, понимая ответственность момента. Мужики под руки отвели Батюшку Петра Кирилловича на кухню, усадили и разлили остатки кагорчика: Батюшке стопку, себе по чуть-чуть, Гавре под стол – каплю. Батюшка Петр Кириллович залпом опорожнил стопку и с укоризной посмотрел сначала на пустую бутылку, потом на Алексея.

– Может, Батюшка, чайку? – замялся тот.

– Ироды! Кто пьет чай – тот отчаянный! А… фиг с вами! Христопродавцы!

Выпили чаю.

– А в церкву ходить надо! – рявкнул Батюшка Петр Кириллович, выпивая самую большую чашку, какую только нашли в доме.

После всего произошедшего, в принципе, никто не взялся бы с ним спорить, и даже Гавря согласно наклонил голову.

Завели будильники, завалились спать.

Утром Алексей сварил мужикам кофе и вопросительно посмотрел на Батюшку. Батюшка Петр Кириллович вдохнул ароматный запах, укоризненно посмотрел на Гаврю, который забился в самый дальний угол под столом после того, как ему в конце операции «за храбрость» вылили последние капли из заветной бутылочки, вздохнул и махнул рукой. Налили кофе и ему.

– Дух у вас не злокозненный, – задумчиво пробасил Батюшка Петр Кириллович, – злой власти над ним и его над вами нет… А токмо и покоя ему нет… А где его покой – я не ведаю! Бог даст – откроется… Возможно, через вас… Ищите и обрящете!..

Леонид на прощание снова протянул сложенные крест-накрест ладони:

– Простите… и благословите, Батюшка Петр Кириллович!

Батюшка Петр Кириллович махнул рукой:

– Пусть Он простит!.. А мы… в миру… как без греха!.. – перекрестил протянутые ему ладони, после чего Леонид поцеловал благословляющую правую руку.

Батюшка Петр Кириллович вопросительно посмотрел на Юрия и Алексея, но те находились в стадии осмысления всего происшедшего и происходящего и потому только сжались и втянули головы в плечи, а Гавря, пока Батюшка не передумал, на всякий случай как можно дальше забился под стол. Батюшка снова махнул рукой и отбыл в приход. Алексей перед отъездом успел вручить ему собранную мужиками пачку. Напоследок мужики, высунувшись из окна, махали вслед дородному мужчине с широкой бородой в темном костюме, несмотря на жару, садившемуся в очень элегантную новенькую серебристую иномарку.

Затем сварили еще кофе и сели на кухне обсуждать дальнейший план действий.

Прежде всего Юрий уже попросил по телефону проверить информацию, полученную вчера от бывшего хозяина нехорошей квартиры, дальше решили действовать в зависимости от полученной информации. Возле дома разошлись: Юрий с Гаврей взялся подвезти Алексея, а Леонид пошел к автобусной остановке.

На полпути к остановке он увидел явно направлявшуюся к дому бабушку. Обычная бабушка с острыми, как грабли, плечами, запредельно неопределенного возраста, ростом прошла бы у Леонида под мышками, в обычном черном платье и платке, плотных чулках даже в жару, в стоптанных кроссовках, которые донашивала за кем-то из внуков или внучек, с обычным бабушкинским пакетом в руках, из которого торчали батон и бутылка кефира. Леонида поразило то, что бабушка при очередной остановке на своем нелегком пути очень выразительно посмотрела на окна квартиры Алексея, в которых были открыты форточки.