— Я вам дам, — и добавил с легкой усмешкой: — Сейчас Библию читать не опасно.

Миновав Тверскую и свернув на тихую улочку, они продолжили движение по Москве, теперь подальше от бурного потока машин.

— Когда я думал о Боге, — рассказывал ей Дмитрий Сергеевич, — мне всегда казалось, что для Него важнее, чтобы человек следовал Его заповедям, чем чтобы верил в Него. В самом деле, что толку, если человек верит, но нарушает заповеди: крадет, обманывает, убивает? Или ведет праведную жизнь из страха перед Ним. Но если человек следует заповедям, не веря в Бога, он делает это как бы не за грядущую награду, ибо не верит в вечную жизнь. Разве не велик человек, по-настоящему достойный этого звания не из страха перед Богом, не из знания, что за каждый грех придется платить? Потому и кажется мне, что следование заповедям, даже стихийное, важнее веры. А страх — не то, что Бог хочет видеть в людях. Так думал и продолжаю думать. Но мать не желала слушать меня — как это, не верить в Бога, хотя и следовать заветам? Грех. Не верить — грех. И священник, с которым я однажды беседовал в церкви, помявшись, сказал: «То, что вы говорите, имеет свою логику. Но главное — верить». И еще мне кажется, что Бог никогда не желал унижения — больше самого человека его никто не унизит. Бог хочет иного: силы духа, величия человека. Он любит нас. «Бог есть любовь». Так написано в Библии.

Она слушала молча. Для нее многое из того, что он говорил, казалось мудреным. Да и тема была непривычной. В советское время она бы поостереглась иметь дело с таким человеком. Но то время кончилось. Теперь президент, не скрываясь, ходил в церковь по большим праздникам.

Так за разговором они дошли до ее дома. Небосвод уже потерял свою яркость. Кое-где зажглись окна.

— Вот здесь я живу, — проговорила Ирочка, остановившись подле высокого дома из желтого кирпича. — Хотите подняться?

— Нет-нет. Как-нибудь в другой раз.

— Спасибо вам за прекрасный вечер.

— Ну что вы… — Дмитрий Сергеевич смутился. — Всего вам доброго.

На том они и расстались.

«Ну и пусть верующий, — думала она, поднимаясь на лифте. — Он — порядочный человек. Так много знает. Умный…»

— Что, слишком долго длилась твоя важная встреча, — с укоризной проговорила мама. — Ты что, на свидании была?

— На свидании, — спокойно ответила Ирочка.

— Хороший человек?

— Хороший.

— Ты только не спеши лечь с ним в постель.

— Мама, как тебе не стыдно. — Ирочка смотрела на нее с осуждением.

— Этим хорошим людям только одного надо, — выпалила мама. — Ладно, иди спать.

Начальник стремительно вошел в приемную, пересек ее, бросив на ходу: «Здравствуйте», скрылся в кабинете. Ирочка поднялась — ей следовало немедленно закрыть за ним дверь. Потом она заглянула к Виктору Петровичу.

— Приехал.

Он благодарно кивнул ей в ответ, взял приготовленные документы и направился к начальнику. Ирочка заняла свое место в приемной.

Рабочий день уверенно въехал в привычную колею. До девяти можно еще расслабиться, а потом звонки, посетители и документы посыплются на нее как из рога изобилия.

Виктор Петрович вышел от начальника минут через двадцать, положил перед Ирочкой стопку бумаг и тотчас отправился куда-то. Ей предстояло отправить каждый документ по соответствующему адресу, рассовав по конвертам и прибегнув к помощи фельдсвязи. Достав стопку конвертов с надписью «Администрация Президента России», она взялась за дело.

Фельдсвязь пожаловала сама еще до того, как она закончила работу. Молоденький фельдъегерь решительным шагом подошел к ее столу, протянул конверт:

— Срочный документ. Из правительства. Приказано получить визу и вернуть.

Виктор Петрович так и не возвратился. Надо было действовать. Ирочка взяла конверт, осторожно открыв дверь, заглянула в кабинет — начальник сосредоточенно изучал какие-то листки.

— Александр Сергеевич, срочный документ. Фельдсвязь принесла.

Начальник глянул на нее с раздражением:

— Вы мешаете мне работать!

— Срочный документ, — повторила она.

— Ну что вы стоите? Положили и идите.

— Просили сразу вернуть. Фельдъегерь ждет.

Недовольно помолчав, начальник разорвал конверт, достал папку, извлек несколько листов бумаги. С хмурым видом пробежал их глазами, поставил визу и, закрыв папку, бросил ее на край стола.

В приемной Ирочка взяла большой конверт, спрятала в него папку, запечатала, сделала соответствующую надпись и, поставив печать, вручила фельдъегерю. Козырнув, он удалился тем же решительным шагом.

«Похоже, из новеньких», — подумала Ирочка, проводив его взглядом. Она почему-то всегда сочувствовала этим ребятам: что за служба — ходить из кабинета в кабинет с утра до вечера, таскать без устали какие-то конверты, даже не зная, что там внутри и сколь это важно для государства.

Раздался первый звонок — городской телефон отметил начало бурного периода рабочего дня. Звонили с юго-запада Москвы, просили помочь с горячей водой, которой уже третий месяц нет.

— Вы звоните в Кремль, — растерянно сообщила Ирочка.

— Да, — подтвердили в трубке, — в Кремль. А что делать, если нигде правду найти не можем? В округе от нас отмахиваются, в мэрии не хотят разговаривать. Пусть президент поможет. Неужели и здесь откажут?

Она могла обругать звонившего — что за глупость, в самом деле, — могла послать к черту, но понимала — это будет неправильно. Люди обратились за помощью. Надо хоть что-то сделать. Но что можно сделать в данном случае, она не знала. Выход был единственный.

— Подождите, — сказала она и отправилась к Виктору Петровичу.

Хорошо, что тот оказался на месте. Несмотря на всю занятость, подошел к ее телефону, выслушал, тяжко вздохнув, принялся звонить по правительственной связи в мэрию, просил выслушать страдальцев. Потом долго объяснял по городскому, куда звонить, заверял, что там помогут.

Затем появился первый посетитель директор научного института, академик. Отвечая на телефонные звонки, Ирочка украдкой разглядывала его. Немолодой, солидный, с пышными седыми волосами, он сосредоточенно смотрел перед собой, погруженный в собственные мысли. Можно было подумать что окружающий мир совсем не интересует его.

«Интересно, какая у него жена? — думала Ирочка. — Или он вообще на женщин не обращает внимания?»

Александр Сергеевич сам вышел встретить академика, радушно улыбаясь. Лицо ученого хранило озабоченность.

— Чаю нам, — проговорил начальник перед тем, как закрыть дверь.

Ирочка позвонила в спецбуфет, попросила чаю и все, что полагалось к нему. Через минуту в приемную вошла официантка с подносом, на котором стояли две чашки и две вазочки, одна — с конфетами, другая — с печеньем. Взяв поднос, Ирочка занесла его в кабинет. Академик и начальник сидели сбоку, на кожаных креслах. Ирочка поставила поднос на приземистый столик и удалилась. В приемной постепенно собралась большая кампания — это были представители каких-то общественных организаций, которые пришли на совещание. Они изрядно шумели.

— Можно потише? — вежливо попросила их Ирочка.

Едва академик покинул кабинет, шебутная кампания устремилась внутрь. Теперь уже требовалось гораздо больше чашек и вазочек. Ирочка вновь позвонила в спецбуфет, и скоро появились две официантки. На сервировочном столике покоилось то, что должно было способствовать проведению совещания. На этот раз Ирочка не покинула своего места — пусть официантки работают, когда сервировка большая.

Следующим в приемной появился Дмитрий Сергеевич.

— Здравствуйте. — Он смотрел на нее спокойными, все понимающими глазами. — Я рад, что вы стали улыбаться. У вас хорошая улыбка. Честное слово.

— Спасибо. И за вчерашний вечер еще раз спасибо.

— Мне приятно, что вам понравилось… Вот, — достал он небольшую книгу в тисненой клеенчатой обложке зеленого цвета, положил перед Ирочкой. — Я обещал принести.

Она взяла книгу, раскрыла — на тонких страницах мелкий текст. Библия была совсем новой.