— Эта книга вам досталась от бабушки? — удивленно проговорила она.

— Нет, что вы. — Дмитрий Сергеевич мягко засмеялся. — Та для меня как реликвия. Память. Я ее берегу. А эта новая. Купил ее недавно в церкви, в которую хожу.

— Спасибо. Я буду читать. — Ирочка рассчитывала на то, что они договорятся о встрече на завтра, но тут из кабинета выскочил один из посетителей, сунул ей стопку бумаг:

— Размножьте, пожалуйста.

Она поднялась, пошла в угол, где стоял большой ксерокс. Громоздкое устройство загудело, принялось выполнять свою работу.

«Что же он тянет? — спрашивала она себя, стараясь не поворачиваться к Дмитрию Сергеевичу. — Стесняется, что ли?..»

Получив копии, она отнесла их в кабинет, раздала шумной компании, захватившей большой стол для совещаний. Когда вернулась в приемную, Дмитрий Сергеевич был еще там.

— Я пойду, — несколько смущенно проговорил он.

Она ласково улыбнулась ему в ответ, хотя на самом деле была разочарована. Он вышел, осторожно закрыв за собой тяжелую дверь.

«А может, он думает, что слишком старый для меня?» — вдруг явилась к ней мысль, показавшаяся весьма правдоподобной.

Она не успела обдумать, как в этом случае себя вести, потому что ожил городской телефон. Звонил Славский. Она сходу узнала его вкрадчивый голос:

— Скажите, пожалуйста, удалось решить вопрос о моей встрече с Александром Сергеевичем?

Ирочка последовала совету Воропаева, решительно ответив:

— Александр Сергеевич просил вас позвонить Воропаеву.

Последовала долгая пауза, после чего раздалось:

— А по телефону можно с Александром Сергеевичем поговорить?

— Он очень занят. Позвоните Воропаеву.

Пробормотав что-то невразумительное, Славский положил трубку. Похоже, ее контакты с новоявленным императором закончились. Ирочка не сомневалась — больше он не позвонит. Но три бумаги, полученные от Славского, она решила сохранить на память. Не каждый день встретишь авантюриста такого уровня.

Дверь открылась, вошел режиссер знаменитого театра.

— Здравствуйте, — растягивая гласные звуки, напевно произнес он. — Александр Сергеевич свободен?

— Нет, — выговорила Ирочка, лихорадочно соображая, что делать. Режиссера не было в списке посетителей. — У него совещание. Уйма народа. Я сейчас…

Она кинулась к Виктору Петровичу. Тот печально вздохнул, услышав о новой проблеме, поднялся из-за стола.

— Будем спасать ситуацию, — пробормотал он.

Увидев его, режиссер тотчас протянул руку, заговорил.

— Виктор Петрович, дорогой, надо с ним увидеться. Мне будет достаточно пяти минут. Какие-то пять минут могут спасти отечественную культуру. Я вас прошу.

— Я попробую, но ничего не обещаю. В любом случае, надо подождать.

Режиссер устало рухнул на диван, однако уже через несколько секунд принялся легонько стучать ладонями по коленкам, обтянутым добротными брюками. Билась в нем какая-то неуемная энергия, искала выхода. Поморщился, думая о своем, глянул на Виктора Петровича:

— Представляете, минувшей ночью какие-то сволочи все кнопки в лифте сожгли. Домофон испорчен, вот и творят, что хотят. Поймал бы, лично убил. Вот этими руками. — Он продемонстрировал холеные руки.

— Это повсеместно. — Виктор Петрович невесело вздохнул. — Окна побиты, или загажены лестницы. И с кем ни поговоришь, все жалуются. Увы.

Режиссер вскинулся:

— Все от бескультурья. И вот что я скажу: пока этот народ бескультурен, он будет жить в дерьме.

— Но пока он живет в дерьме, он будет бескультурен, — осторожно заметил Виктор Петрович.

— Значит, он всегда будет жить в дерьме, — весело заключил режиссер.

Ирочку занимал их разговор, хотя она и не понимала, кто из них прав. После некоторой паузы режиссер мечтательно проговорил:

— Чем дольше живу, тем меньше понимаю, зачем все и в чем смысл жизни? Рождаешься дураком, дураком и умираешь.

— Что вы так мрачно? — попытался успокоить его Виктор Петрович.

— Правда-правда, — заверил режиссер. — Вот вы разобрались, зачем мы живем?

Виктор Петрович замялся:

— Ну… чтобы пользу какую-то принести.

— Кому?!

— Людям.

— А нужна им она, эта польза? Прогресс с цивилизацией устроили. А может, надо было душу совершенствовать?

В это время дверь в кабинет открылась, начали выходить участники совещания. Приемная вновь наполнилась голосами. «Какие они шумные, эти представители общественных организаций», — заключила Ирочка.

Виктор Петрович проскользнул в кабинет. Режиссер, остававшийся на диване, состроил ангельское лицо. Ирочка последовала за Виктором Петровичем. Ей было необходимо привести кабинет в порядок — поставить на место стулья, убрать пустые чашки.

— А чего он пришел? — удивленно спрашивал Александр Сергеевич. — Мы не договаривались.

— Не знаю, — отвечал Виктор Петрович. — Какое-то срочное дело. Очень просит. Клянется, что ему хватит пять минут.

— Знаем мы эти пять минут… Пристанет как банный лист. Ладно. Не выгонять же его.

Начальник сам отправился к корифею. Ирочка слышала радостные возгласы. Потом они вошли в кабинет, устроились на креслах. Забрав чашки, она удалилась.

Разговор начальника с мэтром затянулся на полчаса. Он длился бы дольше, если бы Ирочка не напомнила несколько раз Александру Сергеевичу о следующем посетителе, который был записан и прилежно ждал, устроившись на диване. Режиссер удалился, весьма галантно попрощавшись. Оставшись в одиночестве, Ирочка размышляла о том, как помочь Дмитрию Сергеевичу сделать следующий шаг. И тут зазвонил внутренний телефон. Неприятное ощущение охватило Ирочку.

Она не ошиблась — это звонил полковник. Потребовал, чтобы она явилась к нему. Немедленно. Ирочка вызвала Елену Игоревну.

Чего он теперь хочет от нее? Когда это кончится? Выходит, ее обращение к Воропаеву и Гаврикову не помогло? Что еще нужно сделать, чтобы он отстал?

На выходе ей опять попался тот же охранник, худощавый, рыжий. Глянув на ее удостоверение, он проговорил негромкой скороговоркой:

— Может быть, все-таки встретимся?

Она не удостоила его ответа. Холодный, насмешливый взгляд, и все. Нечего приставать к ответственному работнику.

Полковник встретил ее пренебрежительным выражением на лице, указал на кресло по другую сторону стола. Помолчал, потом глянул на нее пристально:

— Ну что, вы готовы признаться?

— Я уже вам говорила, что мне признаваться не в чем, — хмуро произнесла она.

— Все еще упорствуете. Зря… — И вдруг его пустые глаза наполнились любопытством: — А что это Воропаев за вас ходатайствует? Он что, ваш любовник?

Это переходило всякие рамки.

— Послушайте, как вам не стыдно! Как вы думаете о людях!.. — Она так рассердилась, что не смогла сдержаться. — Я вам не сказала раньше, но Александр Васильевич выпивал, когда я принесла этот чертов документ. Он в комнате отдыха с какой-то кралей сидел. И с рюмкой в руке со мной разговаривал.

Полковник весьма оживился:

— А документ вы на стол положили?

— Да. Показала ему и положила.

— А-а-а. Вот теперь мне все понятно. Вы его показали, но папку на стол пустую положили, а документ на теле спрятали и вынесли из кабинета. А потом сообщнику передали.

— Какому сообщнику? — опешив от такого поворота, пробормотала она.

— Это вам виднее. Мы этого пока не знаем. Но узнаем, вот увидите.

Чувство безысходности охватило ее, когда она покинула ненавистный кабинет.

«Пусть выгонят, — говорила она себе. — Лишь бы не посадили. Я найду какую-нибудь работу… Мама одна не поднимет Артема. Только бы не посадили… Дмитрий Сергеевич — хороший человек. Но он ошибся. Ничего не кончилось. И теперь уже не кончится».

Ей было ясно — они пойдут до последней точки. Да и трудно ожидать другого от бывших сотрудников КГБ.

Она шла через другой вход, чтобы не встречаться с рыжим охранником и чтобы подольше побыть одной. Вернувшись в кабинет, попыталась придать своему лицу непринужденное выражение. Ей не хотелось, чтобы Елена Игоревна заметила, что у нее неприятности.