— …Они, между прочим, «Пинк Флойд» запрещали, — напомнил я, понижая голос до уровня полной конфиденциальности.

— А кто это?

— То-то и оно. Жизни ты не видел… Я не Бердова имел в виду. Я этих сроду по именам не знал. Нет, вру, одного, вроде, знал… И забыл… Фамилия у него еще такая смешная, с суставом связана. Не то Колено, не то Бедро…

— Локоть.

— Точно… Да я не про коммунистов, а про Корнищева. Вроде, где-то слышал. Главное, еще отчество странно сочетается…

— Ну, не знаю… У папы-то нормально сочеталось — Корней Корнищев… Ладно. Значит, все-таки Бердов… Две ходки — разбой и грабеж, последний раз выполз пять месяцев назад, с тех пор ни слуху ни духу…

— Разбой и грабеж, — прилежно повторил я, занося данные на салфетку…

…Да повторил, наверное, громче, чем следовало. Официант в шляпе, доставивший к соседнему столику блюдо креветок, в совокупности напоминающих окровавленную кору головного мозга, как ее изображают в анатомических атласах, метнул в мою сторону нервного «косяка». И девушки, Ира с Наташей, тоже переглянулись.

— Вот, собственно, и все, — резюмировал Михальцов. — Если нужны кемеровские адреса… Только разве таких резвых рысаков по месту прописки найдешь…

— …Ну так вот, — сказал я, укладывая трубку в карман и возвращаясь к третьему стакану томатного сока. — Вы, девушки, — странные существа, если думаете, что можно прожить жизнь, питаясь чужой любовью и не вырабатывая свою. Или вы намекаете, что, мол, пусть муж, заместитель главного банкира области, вас любит и обеспечивает икрой с маслом на завтрак, а вы тем временем будете беззаветно принадлежать широкоплечему загорелому волейболисту с пляжа?

Но вместо того, чтобы развивать прерванный диалог о чувствах, продавец Наташа заинтригованно поинтересовалась:

— Скажите, Сергей: вы — бандит?

— С чего вдруг?

— Ну, но разговору… Так бандит или, наоборот, милиционер?

Между прочим, этот вопрос мне довольно часто задают.

— По образованию, профессии или убеждениям? — уточнил я.

— Вообще, — дипломатично определилась Наташа.

— По образованию — преподаватель начальных классов, по профессии — руководитель гуманитарного фонда, а по убеждениям — э-э-э… энтомолог, причем теоретический, то есть бабочек булавками не прокалываю. Вот давайте лучше об этом и поговорим.

— О чем?

— О любви и скоротечном полете бабочки в тающем вечернем свете.

…О тающем вечернем свете девушки были готовы говорить бесконечно, но в этот момент снова задергался телефон.

— Это Настя, — сказала трубка и больно прижалась к уху. — Сергей, бы могли бы сейчас со мной встретиться?

Я сказал: «Да», не задаваясь лишними вопросами, типа «зачем».

— Приехать к вам домой? — спросил я, мгновенно позабыв, что когда-то мы уже были на «ты».

— Н-нет. Если вам удобно встретиться где-нибудь…

Она тоже не помнила про «ты». Впрочем, тогда стрелял автомат, и наши тела сотрясала нервная дрожь…

— Вы откуда звоните? — спросил я.

— Возле «Победы», из автомата.

— Вы одна?

— Конечно. А кто еще должен быть?

— Я имею в виду, без охраны?

— Да.

— Отпустили на улицу?! Без телохранителя?! — не поверил я.

— Не хотела, чтобы кто-то знал… Расскажу при встрече.

— Точно никого нет? — не унимался я, подразумевая уже не только вшивую охрану Котяныча.

— Я же говорю, нет.

— Сделаем так… Секунду…

Я выбрался из-за стола.

— Уже уходите? — продавец Наташа выглядела расстроенной, да и Ира, по всему, была не прочь общаться и дальше, несмотря на трагическую многолетнюю любовь. — А как же бабочки?

— Улетели в теплые края. Зима ведь! Но обещали вернуться…

Возле закрытых дверей гардероба никого не было, включая гардеробщика.

— Алло, — сказал я. — Сейчас, не спеша, заходите в стеклянную галерею, которую недавно пристроили к «Универсаму», знаете, там дорогие магазины и кафе?..

— Да.

— Проходите насквозь. Там есть другой выход…

— Знаю.

— …И сворачиваете… Не направо, к улице Советской, а налево, во двор Универсама. Проходите его, и на Урицкого я буду ждать в «Ауди» — машина такая…

Гардеробщик так и не появился, может, в туалет отлучился. Вообще-то в «501-м» персонал натренированный. Или «скорая» увезла с перитонитом. Времени на розыск не оставалось. В конце концов, куртка может переночевать в увеселительном заведении.

Чем хороши немецкие машины — их не нужно уговаривать и они не мерзнут на лютом сибирском морозе достоинством в четыре-пять градусов по Цельсию. Система воспламенения бензина слушается тебя так же, как любимая девушка…

…Которой нет…

…А если и есть, то сегодня она ведет себя непредсказуемо. Как ИЛ-86 в руках дворника. А я уж совсем было решил, что не увижу ее, как минимум, еще неделю…

С чего я взял, что Настя — моя любимая девушка?

Зачем ей со мной встречаться? Чтобы передать важную информацию, которая, несомненно, укажет выход из лабиринта, в каждом тупике которого подстерегает пуля?

…Проскользив с десяток метров неподвижной резиной по ледяной корке, я встал как раз напротив узкого въезда во двор «Универсама» в пяти метрах от знака «стоянка запрещена».

…Сейчас из-за угла появится Настя. Вся в черном.

Я — честный человек и хотя бы перед самим собой должен признаться, что придумал этот маршрут для Насти — через галерею — не для того, чтобы сбить со следа возможных убийц, а чтобы скинуть с хвоста возможную охрану. Хоть это и нехорошо — оставлять девушку без прикрытия. Но зачем мне свидетели? Как говорится, зачем нам кузнец? Нам кузнец ни к чему. И в конце концов, важны не мотивы, а результат. Неизвестно, как она ушла из дома, а к ней вполне мог приклеиться отвратительный Толик Ширяев с друганами.

От кинотеатра «Победа» до улицы Урицкого идти две с половиной минуты. Если не торопиться. И если не разглядывать часы «Семко» в витрине. Нет, не будет она разглядывать часы через три часа после похорон матери. А можно пройти и секунд за сорок. Если спешить. Тогда я опоздал, потому что с тех пор, как из «501» «улётели бабочки», прошла примерно минута. Но тогда и Настя могла подождать…

Сзади загудели на всю улицу. Да так противно, как будто запахло из туалета. В перегороженный мною двор «Универсама» рвалась «Газель» с В И НАПовским логотипом на замызганном борту, как видно, под крышу груженная то ли водкой, то ли «Бендером», каковые два напитка я, если по совести, на дух не переношу. Недаром у меня ассоциация про туалет возникла. И водитель «Газели» мне сразу не понравился. Зима, сумерки, а он в темных очках. Чуть ли не в телогрейке и в рэй-бане.

Настя могла появиться с секунды на секунду, поэтому я и не подумал освободить дорогу. ВИНАП подождет.

Обиженный очкастый издал такой длинный гудок, каким трубачи во время страшного суда будут поднимать из могилы мертвых — конечно, он представитель фирмы, у него буквы на боку, а его в магазин не пускают…

Я сохранял неподвижность, как в пионерском лагере во время игры в «Штандр навсегда».

Стрелка ползла, Настя не появлялась.

Возможно, закрытый кузов «Газели» содержал не пиво, а позавчерашнее молоко, и водитель пуще неволи опасался, как бы оно не скисло с минуты на минуту. В общем, не мог он больше ждать и, катапультировавшись из кабины, кинулся наводить со мной разборки.

Для удобства общения я приоткрыл дверцу, продолжая наблюдать за подходами к «Универсаму», и приготовился отвечать с присущей мне вежливостью, только, занятый посторонними размышлениями, не мог сообразить, на какую автомобильную неисправность сослаться. Можно было сказать, что ключи куда-то задевались…

— Че, заснул совсем, валенок сибирский? — заорал он на полпути точно с теми же дебильными интонациями, с какими года два назад вырвался на российскую эстраду «Балаган лимитед» с хитом. «Может, дам, че ты хошь».

Меня даже не столько валенок задел, сколько архаическая силлаботоника высказывания. А следом парень выдал уже совершенно изумительную по красоте реплику: