Никак не приходил в голову и сам подвиг. То есть, что это будет за мероприятие, было очевидно, но совсем не очевидной казалась идеологическая подоплёка. Когда в очередной раз обострились отношения с Китаем, Ямадзаки засобирался было на острова Сэнкаку. Однако визит пришлось отменить по банальной причине отсутствия необходимого транспортного средства. Счастливые владельцы такового, к которым настойчиво обращался Ямадзаки, к его искреннему изумлению решительно отказывались плыть в места чрезвычайного скопления китайских авианосцев. Для приобретения собственного средства, а главное – получения прав на управление, требовалось время. Момент рисковал быть упущенным, и резонанс был бы совсем не тот. Когда скупое вдохновение нарисовало перспективу вручения жесткого ответа Международному Олимпийскому Комитету на потенциальный отказ от проведения Олимпиады в Токио, ребром встал вопрос выезда из страны. Это было как раз то, чего он категорически не желал. Поездка за границу для него была сродни посещению другой галактики. Он не представлял, как можно сориентироваться там, где никто не говорил по-японски. Да и было бы неосмотрительно полагаться только на переводчика, который, безусловно, внесёт неприемлемую отсебятину в его последнее послание к современникам и потомкам. Станет ли вообще кто-то в той галактике разбираться с мёртвым телом азиата, да еще искать какой-то смысл в его смерти? В общем, в загранице уверенности не было никакой. Устав безрезультатно метаться от одной идеи к другой, он на время дистанцировался от всех задач и посвятил себя тайному увлечению. На самом деле у него их было два: побольше и поменьше.

После утренней медитации, создавая у жены, а главное, у соседей, видимость рабочих встреч, Ямадзаки шёл к ближайшей станции линии Одакю и садился на экспресс. Сойдя на следующей остановке, он мчался вприпрыжку к своему увлечению поменьше – в игровой центр Пачинко, где, сжимая в руках оберег с изображением божества-покровителя союза демонтажников северо-западного Сикоку и проектировщиков южного Хонсю, проигрывал или выигрывал от десяти до двадцати тысяч иен. Наигравшись всласть, он отдавался своему главному увлечению. Вечером в час пик он вбуривался в переполненную электричку, чтобы, щупая в толпе женские части тела, дать воображению новую пищу для развития. К девяти часам усталый, но удовлетворённый Ямадзаки возвращался домой.

Ровно через полгода мирные будни были вероломно нарушены. Тот дождливый день не задался с самого начала. Поутру Ямадзаки был сбит каким-то не по-японски долговязым велосипедистом. Но больше поразило Ямадзаки то, что обидчик даже не остановился и не извинился перед ним. Что-то невероятное для старой, доброй Японии! При падении он ушиб руку и разбил мобильный телефон. К счастью, это произошло перед входом в Пачинко, потому Ямадзаки с чистой совестью обвинил владельцев заведения в недостаточной организации безопасности посетителей. Подобрав в голосе необходимое сочетание беззаветной обиды и затаённой страсти, он завопил так неприлично, что работники центра усадили его за новый автомат, который планировали открыть только на следующий день, и, на всякий случай переоценив степень опасности, вручили пригласительные билеты на творческую встречу с героями популярных мультфильмов для взрослых. Впрочем, основной кошмар поджидал Ямадзаки в электричке. Когда он, как обычно, запустил руку в женские прелести случайной соседки и зажмурился в предвкушении сладких преступных фантазий, кто-то схватил его за ушибленную хамоватым велосипедистом конечность и уверенным в своей правоте тоном прогремел на весь вагон:

– Son of a bitch!

На смену неподдельному возмущению Ямадзаки пришла жуткая мысль о том, что совершить подвиг в этой жизни, похоже, уже не суждено. Он увидел перед собой полное тупой ненависти лицо тучной белой девицы, которая твёрдо сжимала его больное запястье. Ямадзаки справедливо искал поддержки у жертвы, которая со смесью смущения и вины уставилась в пол. Когда показалось, что от невыносимой боли сознание покинет его, открылись двери. Толпа равнодушно выплюнула на платформу Ямадзаки и сцепившуюся с ним иностранку. Девица упорно не отпускала его, балансируя между потоками пассажиров. Корчась от боли, Ямадзаки рухнул на колени. Электричка тронулась, и в окошке вагона промелькнуло лицо стыдливо кланяющейся соседки. Отъезд поезда недвусмысленно намекал на спасение. В то же самое мгновение и до девицы дошла вся бессмысленность задержания преступника без свидетелей и жертвы. Она с досадой в голосе сотрясла не только воздух, но и, как припоминал позже Ямадзаки, всю платформу:

– Look what you’ve done to your women. They’re afraid of you. Bustards!

И на прощание, что есть силы, скрутила его запястье. Ямадзаки благодарно лишился сознания. Полностью оно к нему вернулось уже в больничной палате, где он был приятно удивлён объяснению дежурного врача о том, что он упал в обморок в электричке, а внимательная австралийская девушка вытащила его на себе и передала работникам вокзала, которые и вызвали медиков, и вот он здесь. Ему наложили на руку гипс и с поклонами отправили восвояси. После этого инцидента Ямадзаки пришлось скорректировать свое расписание. Медитировать он стал еще усерднее. Ямадзаки не стал отказывать себе в увлечении поменьше, но вот нашаривание руками в поездах он заменил поездками к морю. Для этого на Акихабаре была приобретена камера, позволяющая просматривать тела через мокрые плавательные костюмы. Он чувствовал, что отдаляется от настоящего искусства к имитации, но образ карающей белой девы прочно застрял в его памяти. Снова потянулись спокойные трудовые будни. С завершением пляжного сезона Ямадзаки переместился в аква-комплексы. Так прошел еще год. Когда показалось, что рутина затягивает, а подвиг всей жизни все еще не определён, Ямадзаки со знанием дела был избит. На этот раз уже группой дев. Одетый в джинсовый комбинезон, рубашку с длинными рукавами, черные громоздкие солдатские ботинки и плащ-палатку, Ямадзаки мог бы и не привлечь к себе внимание в сорокоградусную жару на пляже Эносима. Но его неестественно активное жонглирование фотоаппаратом быстро нашло живой отклик у купающихся бразилианок, приехавших на соревнования по одной из версий карате. И он опять потерял сознание. На этот раз последствия были значительно тяжелее. Ямадзаки очень долго не мог ни двигаться, ни говорить, ни думать. Раньше всех чувств на него снизошло озарение о неслучайности опыта общения с иностранцами. Все эти события неминуемым образом должны были отразиться на сути подвига, очертания которого пестрыми красками стали прорисовываться в его покалеченной голове. С окончательным вариантом он определился, когда вначале далекий американский, а потом очень близкий и родной, экономический кризис превратил его акции в дырку от пятийеновой монеты. Оставалось только выбрать подходящее место для совершения подвига. И вот сегодня на заре, в день 23 декабря, вынося пакеты с мусором, Ямадзаки словно прозрел: ведь место находилось всего в нескольких метрах от его дома. Успешно преодолев испытание русской зрелой женщиной, последующие часы он провел в собственном блоге, где пошагово проработал план действий.

Склонив голову в сторону невидимой Фудзи, Ямадзаки еще раз повторил слова отца:

– Терпение и ясность желания – залог успеха любого дела.

– Ты, наверное, сумасшедший? Крисмас в Японии? Да они же все там буддисты, – недоумевал женский голос из динамика телефона.

– Они здесь не только буддисты, но и синтоисты, – уточнил Тейм, выходя из туалета.

– Евреи в Японии? Как? Когда же они успели? – искренне поразились в трубке.

– Кристина, синтоизм. Не путай с сионизмом. Несмотря на то, что у них здесь двадцать миллионов богов, божков, духов, душков во главе с той, что является бабкой первого императора, нет ни одного, кто бы отвечал за евреев.

– Неустроенность евреев в Японии…Хм, не является ли это первым признаком гуманитарной катастрофы?