Весь негатив Ямадзаки был направлен против иностранцев. Именно они мешали ему жить. Именно они третировали его физически. Именно они уничтожили его материальное благополучие. Именно от них возвращается его жена в приподнятом настроении. "И кстати, почему?" Если быть до конца откровенным, то Ямадзаки было лень размышлять над тем, как и с кем проводит время его жена. Просто уже завтра он не сможет платить ни по одному её счету. "Сказать ей, что ли, об этом? Нет, пусть это будет рождественским подарком". Но главный подарок он преподнесёт Родине! Он избавит её от грязи, он очистит её до блеска, он вернёт её первозданность!

"Галактика Япония должна быть освобождена от иностранного порабощения раз и навсегда!"

Не рискуя полностью полагаться на собственный талант в таком деле, Ямадзаки решил обратиться к наследию предков. Из многочисленных бумаг, оставшихся от самоубийцы-отца, на белый свет была извлечена тетрадь, которую родитель наказал особенно беречь. В ней хранилась фамильная реликвия: формула вещества, составленная дедом еще в далеком 1944 году, когда тот служил в Маньчжурии под руководством бравого генерала Сиро Исии. Группа генерала Исии, носившая кодовое название 731 отряд, специализировалась на создании бактерий различных болезней. Дед Ямадзаки в области производства бактериологического оружия не преуспел. Его креативность вылилась в формулу легко воспламеняющейся жидкости, способной скоро и без остатка выжечь всю органику в обозримом радиусе. В первый и в последний раз он провел несанкционированное испытание своего изобретения как раз в тот день и час, когда с инспекцией в отряд нагрянул только что назначенный главнокомандующим Квантунской армии генерал Отодзо Ямада. В одно мгновение была уничтожена лаборатория с дорогостоящим оборудованием и образцами успешно протестированных бактерий холеры и сибирской язвы. Чудом уцелевший генерал Исии кровью написал прощальное письмо своей русской любовнице и отключился. Многие пожалели, что не навсегда. Главнокомандующий Ямада, которого телохранители кое-как успели оттащить от пепелища, в своем дневнике был гораздо лаконичнее: «Кошмар!». А по дороге в Харбин он написал рапорт в генеральный штаб о непланомерном расходовании средств в 731 отряде. В результате, дед Ямадзаки вместе с настоятельным предписанием "вычеркнуть формулу из памяти" был выслан из Маньчжурии в Японию. По возвращению домой он прежде всего педантично законспектировал для семейного архива технологию производства смертоносной жидкости, после чего с помощью лошадиной дозы алкоголя выполнил приказ, о чем в тот же день, как смог, доложил в вышестоящую инстанцию и на всякий случай подал в отставку, которая, к его искреннему изумлению, была тут же принята.

Дрожащими руками Ямадзаки переворачивал бесценные страницы с описанием взаимодействия гелигнита, бертолетовой соли, хлората калия и нитроглицерина. Благодаря добросовестному деду, часть необходимых составляющих он нашёл в его армейском сундуке. Часть веществ пришлось заменить более современными, а главное – доступными аналогами. Время пролетело незаметно, и к позднему вечеру перед ним красовался усовершенствованный вариант. Из записей выходило, что пол-литра полученной смеси достаточно для разрушения объектов на площади одного квадратного километра. Ямадзаки изготовил десять емкостей по пол-литра. На всякий случай. Орудие было готово. План проработан. Результат гарантирован.

Когда же приготовления были завершены, его охватила паника. "А не тонка ли моя кишка? Одно дело, когда пойманные на откатах парламентарии или члены правительства, боясь всенародного позора, вешаются на галстуках у себя в офисе. Или когда группа друзей из социальных сетей, впервые встретившись, пускает углекислый газ в салон автомобиля. Ну, прямо, как в пословице: «вместе не страшно и реку переплыть». Совсем другое дело, когда совершаешь поступок для Родины в полном одиночестве. Даже Юкио Мисима был в окружении учеников, когда вспарывал себе живот. Даже камикадзе во время войны напутствовали старшие чины. Да и к тому же они вылетали дружно, вместе. Нет, одному все же боязно. Вспомнив, что летчикам-камикадзе для храбрости перед вылетом было положено выпивать стопочку, Ямадзаки достал из шкафа уже начатую пятилитровую бутылку бататовой настойки, налил себе в стакан и размешал наполовину с водой. Выпил. Стало полегче. С каждым следующим глотком душа становилась невесомее и безответственней, а голова тяжелее и пятнистей. "Выходит, это моя судьба быть одиночкой". Ямадзаки подлил себе еще. "В конце концов, когда в стране нет лидера, должен же кто-то показать пример и повести за собой остальных". За спиной Ямадзаки висели ослепительно белые кальсоны, постиранные женой. Бататовый Ямадзаки стремительно быстро из россыпи мыслей выкристаллизовал одну, единственно верную: "Я – верный сын Ямато". Третий стакан размазал его по столику. Он провалился в сон с улыбкой путешественника, который после долгих поисков нашел-таки свою Америку.

Праздничный день Ацуко решила провести в общежитии. Муж с раннего утра закрылся у себя в комнате, поэтому ей удалось улизнуть из дома незамеченной. Азарт поиска перспективного любовника столкнул Ацуко с уютно-депрессивным пропойцей Михаилом Альбертовичем Филипповым. Михаил Альбертович, как его уважительно называла русско-говорящая диаспора, или просто Миша, как его называли все остальные, был одним из самых возрастных жителей общежития. К своим 44 годам на родине в Харькове он успел стать ведущим специалистом-проктологом, защитить докторскую диссертацию, возглавить кафедру и написать книжку "Занимательная проктология для младших школьников в диалогах и рассуждениях". На свои достижения он смотрел скептично, как на серию печальных недоразумений. В особенности это относилось к эффекту, который произвела его книга на японских коллег. Михаила Альбертовича пригласили в Японию для обмена опытом. Вот уже три месяца он находился в этой гостеприимной стране. Все три месяца он пил. Пил с привлекательной обреченностью, но не без ноток апокалипсического фатализма. Пил в основном виски, а когда денег становилось меньше, пил дешевое вино из ближайшего круглосуточного. В дни, когда денег не было вовсе, Михаил Альбертович писал статьи в англоязычные журналы, ходил на практику в больницу при университете, проводил мастер-классы, а в конце месяца аккуратное японское правительство пополняло его счет, и он опять уходил в запой.

Причиной запоя был целый комплекс факторов. Во-первых, солидный размер стипендии. На первых порах употребление алкоголя стало для него вопросом жизни и смерти. Надо было потушить первичный шок и переварить эти цифры на уровне реалий мира, в котором до этого существовал Михаил Альбертович. Следом за восстановленным внутренним равновесием пришел безалкогольный этап, который, впрочем, стремительно завершился. С одной стороны, пути расходования получаемых средств значительно разнообразились, а с другой, – непонятно было, чему отдать предпочтение. Тогда он пошел от глобального. Даже если и откладывать все деньги, рассуждал Михаил Альбертович, накопленной суммы все равно не хватит на покупку отдельной квартиры. От престарелой матери никогда не переехать.

Во-вторых, он искренне не понимал, почему его коллеги так носятся с ним. В вялых попытках найти истину он поставил перед собой задачу – полюбить страну восходящего солнца. Может, тогда удастся понять этих странных людей? Когда его только пригласили в Токио, Япония представлялась ему смешением древних традиций и современного хайтека. Лубочную Японию Михаил Альбертович обнаружил лишь частично в Киото. Хайтек же ограничился унитазами со встроенной функцией биде. Привычное уныние вернулось в сердце Михаила Альбертовича и оставляло его лишь эпизодически.

Правда, еще оставались японки. Ведь по возвращению на родину его обязательно спросят: «Ну, как там в Японии японки?» И не ответить нельзя. Ведь не импотент же. Нельзя сказать, что у себя дома Михаил Альбертович был избалован женским вниманием, но и уродом он тоже не являлся. Врач, доктор наук, в конце концов, он имел определённую популярность среди поклонниц интеллигентов в очках. Тут стоит обязательно напомнить, что сам он из Украины, и поклонницы были в основном украинки. А кто в мире может сравниться с чернобровой, черноглазой со всеми соответствующими формами, несущей себя словно лебедушка, и подающей себя, минимум, прынцессой? Пожалуй, только латиноамериканки. Но такие его пока к телу не подпускали. И вот он в центре Токио. Октябрь. Жара спала, тайфуны прошли. На улице солнечно и радостно. Однако радости-то как раз Михаил Альбертович и не испытывал. Девушек для себя он разделил вначале на два вида: незамужних и замужних. Потом незамужних еще на два: тех, которые работали – офисных и на учащихся – молодняк. Замужних и офисных, по мнению Михаила Альбертовича, объединяло полное отсутствие индивидуального стиля, общая пришибленность и какая-то патологическая бесформенность: части тела неакцентированы, обувь отчего-то стоптанная, отсутствие толкового макияжа. С благородными женами и услужливыми мамашами было ещё грустнее. В мрачных одеждах, подобно черным вдовам, вооруженные черными зонтами, они пролетали привидениями на велосипедах, только их и видели. Михаил Альбертович долгое время прибывал в уверенности, что в стране объявлен многодневный траур. Но он явно затягивался. Когда доктор вышел из этого заблуждения, то вообще отказался что-либо понимать. Он всегда считал, что одежда нужна женщинам, чтобы соблазнять. Но определить, особь какого пола и вида мог соблазнить такой стиль, было выше его отнюдь не средних умственных способностей. На фоне охватившей его хандры Михаил Альбертович диагностировал у офисных одно, но очень выигрышное отличие от замужних – отсутствие маниакально-демонического взгляда женщины, добровольно-принудительно посвятившей себя прихотям детей и пропитанному сексуальным равнодушием мужу.