Я вытер холодный пот: опять повезло. Можно спокойно присесть, отдохнуть. Идеальный наблюдательный пункт: отсюда, сверху, очень далеко видно. А «Двина» — та вообще, как на ладони. По грунтовке, со стороны плавмастерской «Резец», приближалась вереница огней. Я насчитал шесть. Еще столько же заходило со стороны поселка. Да сколько же их?! — люди в камуфлированных костюмах ловко выкатывались из кузовов, поднимались и грамотно разворачивались в цель. Они охватили причалы полукольцом. Сзади их подпирал второй эшелон отцепления. Черные тени стелились над землей: розыскные собаки уже не рычали — кашляли, захлебываясь слюной. Да, Жорка! Выдающийся дрессировщик ставил тебе экстерьер. Не каждому в жизни доводилось такого предать! Загонял ты меня, Жорка, замучил. Только я все равно закурю. Прямо сейчас, назло тебе, сяду и закурю... Нервное напряжение не отпускало. Меня колотило, как с приличного бодуна. Губы — и те тряслись. Последнюю пачку сигарет мне удались распатронить только при помощи шкерочного ножа. Стараясь держаться от края обрыва так далеко, чтобы огонек не заметили снизу и достаточно близко, чтобы видеть все, что происходит внизу, я прислонился спиной к своему валуну и, наконец, с наслаждением закурил. А потом, неожиданно для себя самого, затянул вполголоса унылую, дурацкую песню на мотив «Молодого канонира». Слова написались годика два назад, здесь, на «Двине», в разгар ремонтных работ на старенькой сээртэшке со звездным названием «Альдебаран». Разрядом грохнул конденсатор, А в ём пятьсот микрофарад. Два черных трупа в телефонах У передатчика лежат... Теперь другим стоять в ремонте, Другим хватать выговора, На профсоюзном комитете Гонять в кармане два шара. Я старательно допел все слова до конца, делая лишь короткие перерывы, чтобы осуществить очередную затяжку. Как ни странно, после моих многочисленных падений в сумке ничего особо не пострадало. Двухкассетник в упаковке, несколько блоков жевательной резинки, банка конфет «Макинтош тоффо» — все это, для пущей сохранности, было надежно завернуто в мою цивильную одежду. Может быть, я сегодня ее надену, если, конечно, успею добраться до мест, где живут люди. Там, у людей, все вышеперечисленное можно будет без проблем обменять на деньги. Сейчас в магазинах товара — шаром покати, ничего не купить без талонов. Можно сказать, это мой золотой запас. О зарплате можно забыть, о машине тоже — лучше уж сразу ехать к Мушкетову и сдаваться. Не продавать же свой старинный серебряный перстень, с изображением леопарда? Я получил его в наследство от деда и не отдам ни за какие деньги… Я еще раз взглянул на перстень. Смутное беспокойство не отпускало. Более того, оно постепенно перерастало в тревогу, но никак не желало оформиться в ясную мысль. Стоп, — сказал я себе самому, — давай-ка еще раз прокрутим в памяти несколько спорных моментов. Была ли у меня на руке виртуальная копия этого перстня в тот момент, когда я «материализовался» в каюте? Точно была! Я это прекрасно помню, поскольку именно правой рукой пытался пройти сквозь железную переборку. Где же двойник его потерял? Ведь той же самой рукой он расстегивал кожаный плащ перед тем, как засунуть его в обрезок чугунной трубы. Но перстня на ней уже не было. Может, случайно выронил, зацепившись за борт «спасателя»? Тогда это не страшно: отдельный предмет из прошлого не сможет существовать в границах реального времени. Он испарится. Исчезнет так же внезапно, как и возник. А если его отобрал Стас? Вот блин! Перейдя в эфемерное состояние, я парил, наслаждался свободой и было мне недосуг обратить на это внимание. Но скорее всего, так и было. При аресте, согласно инструкции, все ценности изымаются. Потом, на досуге, составляется протокол, к которому следует все приобщить. А он, наверное, не успел. Представляю себе рожу психолога: только что был — и нет. А где? Куда подевался? Кто спер? Только теперь я понял причину нервозной растерянности этого старого волка. Он, конечно же, давно все просчитал и знает, что никто из его людей не может быть причастен к столь явной пропаже, давно сопоставил звенящую пустоту в голове своего пациента, странное исчезновение утонувшего тела и этот невинный фокус. Стас теперь не хуже меня знает, что он пересек границы дозволенного и должен быть уничтожен.
Ну вот, теперь появилась хоть какая-то определенность. Да только нельзя сказать, что я сразу повеселел. В голове не было ни обиды, ни злости, ни раскаяния. Ничего. Пустота. Это мне, что в детстве убегал со двора, когда бабушка собиралась рубить цыпленка, предстоит убить человека. Не врага, — человека, который хорошо делал свою работу. Вся оплошность его заключается в том, что он слишком умен, что не смог не заметить, как я допустил ошибку. И, самое страшное, — я это сделаю! Бежать, получается, больше не нужно. Некуда и незачем. Валун, у которого я курю, — это сейчас самое безопасное место. Устинов, конечно, хороший специалист. Но, он, как и все мы, — раб стереотипов, и предсказуем до мелочей. Особенно для тех, кто его хорошо знает. Сейчас, — я уверен, — точно такие облавы «ставят на уши» весь левый берег: От Колы — до плавмастерской «Резец». В соседнем поселке уже верещат испуганные дворняги. Вдоль автострад, скорее всего, густо напиханы усиленные посты. А на автобусных остановках дежурят группы захвата. В этот лес они точно не сунутся, их зона ответственности — дорога. Я, получается, в «мертвом пространстве». Вряд ли, Психолог предпримет вторичное прочесывание местности. Он сделал бы это, если бы точно знал: на какой стороне залива я нахожусь. И это пока мой единственный, но очень большой плюс. Все, что сейчас делает Жорка — это «разброд и шатание» наугад. Людей у него — раз, два и обчелся. А с одной задницей, как говорила бабушка, на три торга не поспеешь. Те, что сейчас задействованы, — временщики. Их долго использовать не разрешат. Пойдут межведомственные разногласия, возможны конфликты. Управлять такою оравой, он не обучен. Что сделал бы на его месте любой дилетант? — Охватил бы зачисткой наибольший район поиска, и делал бы это, пока у него есть люди. Через час, — размышлял я, — и ОМОН, и спецназ, и десант перебросят в другие подозрительные места. Дорогу контролировать будут, но уже не такими силами. А что им еще остается? Тайно меня не взяли, с наскока — опять не вышло. Придется играть в открытую. Начинать длительную осаду, подключать общественность и милицию. А как? У нас, слава Богу, гласность. — Нельзя же без всяких причин преследовать человека?! Придется подводить под эти мероприятия хоть какой-то приемлемый базис. В чем можно обвинить моряка? — В контрабанде! А круче всего, — в перевозке наркотиков! Подбросить пакетик в пустую каюту — плевое дело! Попробуй потом, докажи, что ты не верблюд! Тут даже Орелик сомневаться начнет. «Вона морконя как! А я и не думал!» Не удивлюсь, если уже к утру, с витрин всех присутственных мест, будет пугать людей моя небритая рожа. А сверху — крупными буквами: «Обезвредить преступника!» Ну, что же, если мне повезет, и я выберусь на тот берег, преступник им будет уже к утру. Их тысячи, — а дорога одна. Я один, — а дорог тысячи. Значит, шансы примерно равны.
Секунды в бешеном ритме продолжали стучаться в сердце. Оно куда-то летело, а я все ползал вокруг своего камня, осматривал близлежащие впадины. Как назло, все они были сухими. Эта осень выдалась без дождей. Во рту пересохло так, что язык прилипал к нёбу. Какие тут могут быть дальнейшие планы? Все мысли сомкнулись в одну: о воде. Как жаль, что нельзя возвращать из прошлого, то, что тобою туда не положено! К причалу поселка подходил, между тем, пассажирский катер «Михаил Карпачев». Наверное, боцман готовил его к покраске — пятна свинцового сурика смотрелись очень неряшливо на белоснежной надстройке. Был он таким же меченым, как тот, кого матерят, заслышав это название. Проводники с собаками и бойцы потянулись к району посадки. Наверное, Жорка нашел более подозрительное место и решил перебросить туда личный состав. А попутно, проверить меня на вшивость. В другое, спокойное время я бы посмеялся над ним: ишь ты, каков хитрец! Катер это ловушка для дураков. Смешаться с толпой и проникнуть туда — дело нехитрое. Вот он и надеется, что я, если не клюну, то хоть как-нибудь себя обозначу. У него ведь сейчас какой интерес? — не поймать меня важно, не выманить из укрытия, а узнать для себя: жив ли я, или действительно утонул? Нет, Жорка, не жди от меня подарков. Так бывает только в кино. Мы с тобой обязательно встретимся, но по моей воле и на моих условиях. Я просто приду туда, где меня не ждут, где даже не догадались оставить засаду — в тот самый трехкомнатный люкс, который сейчас занимаешь ты. Я не могу туда не прийти, потому что, именно в этом номере для меня заложен тайник. Стараясь держаться «золотой середины» между дорогой открытым пространством у берега, я все больше забирал влево, в сторону единственной в поселке многоэтажки, несущей в своем основании продовольственный магазин. Водки в нем отродясь не бывало, что отрицательно сказывалось на его репутации в рыбацкой среде. Лишь изредка завозили «Стрелецкую». А что такое «Стрелецкая» для здорового мужика? — так, баловство. И во рту насрато — и деньгам растрата. Уж лучше одеколон. Но если сильно прижмет, квалифицированный конь покрывал расстояние туда и обратно за двадцать три с половиной минуты.
