– Ну что же ты нас пугаешь! – сказал появившийся в дверях дядька.

Его она не знала. Она точно его не знала! Поэтому застыла, как вкопанная, и почти попятилась, когда в комнатушку влетела яркая белокурая женщина. Если бы в этом странном помещении с почти прозрачными стенами что-то стояло, то можно было бы смело сказать, что она влетела, сметая все на своем пути. Но так как единственная кровать осталась у окна, а дядька посторонился, то эта женщина смерчем поднеслась к ней, не успевшей отскочить, и заключила ее в объятия.

– Лена, Леночка, как ты всех нас перепугала! – ревела и смеялась женщина одновременно.

«Лена» застыла в ее руках, не зная, что предпринять. Ее явно с кем-то путали. Для нее было совершенно очевидно, что и эту женщину она не знала тоже. Хотя пока ее никто об этом не спрашивал.

«Вот это да, – думала она. – Неужели я все-все забыла?»

А женщина-смерч ее крутила, распрашивала, заключала в объятия, плакала, снова распрашивала, гладила по голове, называя Леночкой, Ленусей, совсем не замечая, что «Лена» никак не реагирует на то, что происходит.

Она могла сопереживать этой женщине, могла радоваться вместе с ней, но только если бы что-нибудь понимала во всей этой истории.

– Успокойтесь, Ирина Андреевна. Девочке нужен отдых, – сказал дядька. – Видите, какая она вялая.

 И, подойдя к Ирине Андреевне, взял ее за плечо и начал тянуть назад.

Объятия ослабли и «Лена» смогла свободно вздохнуть. Но женщина-смерч все еще не выпускала ее из рук.

– Дайте девочке немного времени, она пережила стресс. Мы еще даже не знаем, что она пережила. Дайте ей время, дайте придти в себя, – говорил нежно «мягкий голос», расцепляя руки и уводя мучительницу в сторону двери.

– Она никуда не денется… мы должны… все будет… не…

Дверь закрылась. Она опять осталась одна.

Значит, она Лена. Л-Е-Н-А… ЛЕ-НА… Пусть будет так. По крайней мере, имя это ей нравится и, кажется, все-таки имеет к ней отношение, решила она и снова поплелась к окну.

Куда же она все-таки бежала? Она смогла забраться на подоконник с ногами и, согнув их в коленях и положив на них голову, принялась размышлять.

Пусть даже она не помнит, куда бежала, но откуда она бежала ей надо постараться вспомнить. Может быть тогда она вспомнит, и куда бежала и все остальное. Она смотрела сверху на широкую улицу и пыталась мысленно пройти назад свой вчерашний путь. Но «пройти» получалось только до бетонного забора.

Дальше был полный провал в памяти, темнота. Она пробовала снова и снова, но результат был неизменен – бетонный забор, люди впереди и ничего больше…

Дверь опять открылась и на пороге появилась тетенька в белом халате. Снова назвав ее Леной, она позвала с собой. Они шли куда-то по пустынному коридору, а тетенька, чтобы не молчать, комментировала весь путь.

– Вот здесь надо повернуть. А там, осторожней, ступенька. – говорила она, почти не оставляя момента для того, чтобы Лена вставила свой вопрос.

А вопрос был. Даже были вопросы, море вопросов, и задать их было необходимо. Когда наконец они прошли почти весь коридор, Лена, перебив тетеньку, спросила:

– А что это за город? – наверно, тем самым надеясь, что это сможет прояснить все остальное.

Тетенька посмотрела в ее сторону, но ничего не ответила, видимо считая, что Лена шутит. Ну или что-то другое она считала, но Лене стало почему-то страшно под ее взглядом, и она приняла решение во что бы то ни стало убежать, вырваться от этих белых халатов, стеклянных стен, закрытых дверей, вырваться пока не поздно, пока они не дошли куда-то, пока еще не захлопнулась неизвестная дверь. Вырваться, а там можно будет наконец выяснить у кого-нибудь, где она, и найти родителей. В том, что они у нее есть, она не сомневалась.

Она выдернула руку… и побежала назад. Наверно, сопровождающая ее женщина была уверена, что из этого коридора Лене деться некуда, поэтому не вскрикнула, не погналась, не замахала руками, а секунды две-три наблюдала. На мгновение одна из дверей практически бесшумно распахнулась и Лена бросилась туда. И вот тогда Лена услышала удивленный вскрик тетки. Совсем маленькая кабинка дернулась и помчала вниз. Лена была одна. В панике она нажала кнопку на панели и кабина замерла на месте, двери открылись, а толпа людей в белых халатах стала вваливаться внутрь. Бежать! И она бежала. Из кабины, к лестнице, потом по лестнице, потом на этаж, по этажу, потом опять по лестнице. На ее беду или же удачу по дороге ей никто не попался, а она, поплутав немного, забилась в очень странный закуток и осмотрелась.

Комната-не комната, маленький квадрат метр на метр с дверью и без окон. Она, не раздумывая, закрыла дверь и прислонилась к стене. К вопросам, куда она бежала, кто она и где ее дом прибавились не менее насущные – где она и как отсюда выбраться. Хотя, конечно, одежда на ней давала так мало шансов оказаться незамеченной. Ее белая в розовый горошек байковая пижама и растоптанные тапочки хорошо смотрелись внутри помещения или даже около кровати, но никак не на улице. И все-таки где она?

Приоткрыв дверь убежища, она осмотрела комнатку. Ведра, сложенные друг в друга, швабры… синие халаты на крючках. Наверно она была в больнице, раз все, кого она видела до этого, были в белых халатах, а это – комната уборщицы. Но почему в больнице она, здоровая, лежала отдельно ото всех? И еще эти странные женщины – одна, которая ее обнимала и плакала, вторая – которая вела неизвестно куда. И двери. Почему все двери в коридоре были заперты? Почему не было никого вокруг – ни врачей, ни пациентов? Насколько это опасно? И как долго она сможет находиться здесь, в этой кладовке, без еды и одежды?

Уже очень хотелось есть. Она не могла вспомнить, когда и что она ела в последний раз, потому что все ее воспоминания заканчивались или начинались бетонным забором, и она точно знала, что с этого момента не ела и не пила.

Она еще поперебирала халаты на вешалках, нашла что-то отличающееся по фактуре, опять приоткрыла щелку двери, чтобы рассмотреть при свете. Кофта! Шерстяная светлая с пуговицами кофта, годившаяся ей в платье или пальто. Она примерила. Жалко нельзя было оценить без зеркала. Но что было несомненно, пижаму кофта закрывала, оставляя только кусочек брюк. И еще – в ширину она была ей почти по размеру, а потому в таком виде можно было появиться на людях.

Надо рискнуть вызнать, где она. Что она теряет? Она скажет, что пришла к маме, за мамой, за… она найдет, что сказать. Даже если ее поймают, она ничего не теряет.

Она приоткрыла дверь кладовки, выглянула и, не найдя опасности, прошмыгнула в коридор.

Из коридора – опять на лестницу и вниз, вниз, на улицу. Лестница была пустынна, а выходила она в огромный открытый холл со множеством окошек за стеклянной прозрачной панелью.

«Опять окошки, ну и город», – подумалось ей.

К окошкам стояли люди, которые что-то спрашивали и что-то в них передавали. Иногда человек растерянно отходил, иногда плакал, иногда оставался радостно ждать, а чаще, передав сверток, уходил на улицу, пересекая этот огромный холл и двигаясь к стеклянной двери, у которой томился вахтер.

Вахтер открывал железную загородку, впуская и выпуская людей, и прошмыгнуть мимо него незамеченной не было никакой возможности – это Лена поняла сразу.

Она старалась держаться как можно неприметнее и все равно обратила на себя внимание. Опять бабуля:

– Дочка, а ты что тут делаешь? Ждешь кого?

– Да, – промямлила Лена, – Маму! Доктор разрешил!

– Странно…, – сказала бабуля и тут же добавила – Ну жди, жди…

А Лена постаралсь исчезнуть из ее поля зрения, так как чувствовала на себе укол внимательных глаз.

Она подошла к женщине, которая стояла к одному из окошек и пристроилась так, чтобы бабульке было понятно, что она не одна, она с этой женщиной, мамой. Она почти прижалась к «маме» всем телом. А женщина и не заметила этого, увлеченная беседой с человеком за стеклом.