И она сказала себе: «Я…». И не смогла продолжить, кто «Я». Она не могла понять, почему ее назвали девочкой, не смогла вспомнить, сколько ей лет. Казалось, что эта информация была прямо здесь, около ее головы, около губ, но ухватить ее, считать и осознать у нее не было никаких возможностей.

Она продолжала стоять, уже посторонившись, не мешая другим, и приходя в себя от спонтанного бега. Кто она? Она не знает. Где она живет? Похоже, она не знает тоже.

Кто ее родители? Сколько ей лет? Да, господи, какого цвета у нее глаза и волосы, она тоже не знает! Казалось, что сердце перестало биться, так ей стало обидно и страшно. Единственное решение, которое она способна была принять – подойти к стеклянной витрине и посмотреть в отражение. Ничего утешительного там не было. Мало того, что она с трудом могла различить там себя, но даже на этом этапе она совершенно определенно знала, что не помнит такую себя.

Витрина, в которую она смотрелась, оказалась магазином одежды, и она, пугаясь каждого своего движения, вошла внутрь. Сразу при входе стояли стойки с платьями, а на торцах стоек висели большие зеркала. Из зеркал на нее смотрела испуганная белобрысая девочка лет тринадцати, с серыми глазами и коротенькой стрижкой на прямых волосах.

– Девочка, ты кого-то ищещь? – окликнули ее из недр торгового зала.

Она еще раз мельком взглянула на свое отражение и быстро вышла на улицу. Если бы она была мудрее и взрослее, то наверно бы ответила, что ищет себя. Но она не знала, что ответить. Ее цель. Она же куда-то бежала. После этого серого дома она должна была… Нет. Она не помнила. Теперь даже тот дом казался миражом.

Она медленно побрела по улице. Яркое солнце слепило глаза и делало ее безнадежность обнадеживающей. По крайней мере ей так казалось. Поэтому она попыталась войти в калитку между домами, но та была заперта. Тогда она пошла дальше высматривая, куда сворачивали прохожие, как открывали двери, как попадали внутрь. Вывод был неутешительным – у всех свои ключи. У нее же нет ключа, да и ничего, чтобы подсказало ей, кто она такая и куда ей держать путь.

Она решила идти за мамой с малышом. Женщина открыла калитку во двор многоэтажного многоподъезного дома, а она прошмыгнула с ними, стараясь не привлечь к себе внимания. Если она здесь без ключей и всяческих вещей, то наверняка живет где-то рядом, просто забыла, подумалось ей.

Мама с малышом остались гулять во дворе, а ей совершенно не хотелось быть там. Она подошла к воротам, и дежурный в будке без всяких вопросов открыл их.

«Так, – подумала она, – значит, выйти можно легко, а зайти только с ключом.»

И она побрела дальше, ища другую калитку, в которую можно рискнуть зайти. Но, везде нужен был ключ или код. В подъезд, который она приметила, чтобы немного там посидеть и погреться, войти она не смогла, в другой тоже. Все двери были на замках. Те, кто подходил к ним, приложив что-то, совсем не похожее на ключ, быстро проскальзывали внутрь. Брелки с такими странными ключами были даже у маленьких детей, гуляющих самостоятельно.

«Ну как же я забыла это!» – подумала она в отчаянье, хотя, и не знала, где забыла, когда забыла и какую дверь им открывать.

Она брела по улице, покуда не увидела мрачное серое здание, куда входило много народу и двери этого здания не были закрыты. Она прошла внутрь с одним из прохожих, который тащил папки с бумагами и был чем-то страшно раздосадован. Внутри толпилось так много людей, что сначала это ее перепугало. Длинный коридор, заполненный мужчинами и женщинами с тоскливым выражением ожидания на лицах, тянулся бесконечно. И комнаты, комнаты… И духота. Все стояли, потому что сесть было негде. Разве только несколько стульев, прислоненных к стене, создавали видимость комфорта. Коридор со множеством дверей заканчивался тоже дверью, к которой стояло еще больше народу. Она повернулась и пошла назад. Хрупкая, она с трудом протискивалась между их костюмами, папками, сумками, а люди практически не шевелились и не делали ни единого движения, чтобы облегчить ей путь. На улице она начала замерзать, а здесь было так душно, что кружилась голова и хотелось сесть. Она прислонилась к стене.

– Девочка, а ты зачем тут? Ты с мамой? – поинтересовался старушечий голос.

Ох, и везенье у нее сегодня на бабулек. Она подняла голову и вежливо кивнула, отойдя от стены и уходя из этого, заполоненного безликими людьми, коридора в холл с окошками, за которыми сидели служащие. К окошкам тоже стояло много народу. У каждого в руках была стопка бумаг и усталый вид.

– Сколько стоим? – послышался еще бодрый голос вновь подошедшего.

– Да уж часа полтора как и еще столько же, похоже, стоять. – был унылый ответ.

Она удивилась странной манере речи и тому, что никто в очереди не улыбнулся и не проявил никакого интереса ко вновь вошедшему. Над всем залом стоял гул голосов, понижающийся или возрастающий до максимума, с визгливыми выкриками отдельных очередников. Но в целом казалось, что вся эта толпа неподвижна, а очередь – лишь выдумка стоящих здесь людей. На самом деле у них не было никакой цели. Как, собственно, и у нее.

Она прислонилась к стене. Здесь ею никто не интересовался. Господи, как на устала! Какой длинный день! И она маленькими шажочками, продвигаясь вдоль стены, чтобы оставаться никем не замеченной, дошла до угла и присела на корточки. А потом совершенно неожиданно для себя уснула.

Проснулась от тишины. Над ней склонились лица, которых она раньше никогда не видела.

– Девочка, где твои родители? Ты откуда? – Она слышала эти вопросы уже несколько минут. Сначала ее трясли за плечо и повторяли: «Девочка, девочка…».

И эта тряска пришла в сон, разбудила и, вернув в действительность, не прояснила ничего больше, чем она знала о себе до этого.

– Где твоя мама? – вопрошали хором голоса.

Где ее мама? Конечно же она не знает, как не знает, где она живет, сколько ей лет, как ее зовут, и куда она бежала ранним утром.

Она окончательно проснулась, но все еще молчала, разглядывая склоненные над ней лица.

Холл был пуст. За номерными окошками никого не было.

– Девочка, вставай! Вставай, девочка! – настойчиво потребовал женский голос. И ее поставили на ноги.

В этот момент она почувствовала такую слабость, что снова закрыла глаза и провалилась в сон. Она не могла слышать суеты взрослых разговоров. Обсуждения, куда им звонить в милицию или «Скорую Помощь». Она не знала, к какому решению они пришли. Сквозь сон и невозможность разлепить веки врывались их отдельные слова, смысла которых она не стремилась понять, их прикосновения, которые были ей безразличны, и взгляды, которые она не могла видеть, а только чувствовала.

×××××

Ослепительный свет вырвал ее из сна. Она открыла глаза – высокий потолок, крашенная дверь, большое окно и узкая кровать, одиноко стоящая в крохотной комнатке, огороженной стенами матового стекла.

«Больница?» – подумала она и осторожно пошевелилась. Ничего нигде не болело, на душе было спокойно, а голова была чистой и ясной.

«Или все-таки я заболела и мне просто приснилось, что я бежала и не могла вспомнить куда? А на самом деле я была больна? Бредила?» – размышляла она, глядя в потолок.

Она встала с кровати и подошла к окну. Большие дома, солнце, город. Она смотрела из окна, находящегося на самом высоком этаже здания, так ей казалось, потому что могла видеть крыши домов, уходящие рядами вдаль, и машины,  казавшиеся игрушечными. Она прижалась лбом к стеклу и, почти оторвав ноги от пола, повисла на руках, пытаясь разглядеть улицу под окнами.

«Незнакомое место. Где я? – и внезапно похолодела от этого вопроса, потому что вслед за ним пришел другой – Кто я?»

Она опять не знала ответа. Зато она смогла узнать место. Это был все тот же перекресток, на котором она вчера поняла, что не знает куда и зачем бежит. В момент, когда отчаяние готово было выплеснуться на глаза, дверь открылась, и мужской мягкий голос окликнул: «Лена! Леночка!». Что-то было знакомое и в звуках этих слов, которые по-видимому относились к ней, и в этом голосе, что она резко обернулась, почти упав на пол, спрыгнула с подоконника, и, пока неуверенно, поспешила навстречу.