– Я это, я – Тая. Не узнали, Глеб Сергеевич? Добрый вечер!

– Добрый.

– В этом образе вы хотели бы видеть меня во вторник на семинаре?

– Да… нет… Вы, Таечка, похорошели раз в сто, но и повзрослели лет на двадцать.

– То есть ваша ровесница?

– Мм-м. Надо искать нечто среднее, – мямлил Глеб.

– Опять искать? Хм, я не ожидала увидеть здесь сегодня знакомых. Очень волновалась, впервые надев это. Это бабушкин костюм и украшения. Она в прошлом прима-балерина Новосибирского театра оперы и балета. Я лишь юбку укоротила.

– Правильно.

– Что правильно? Что укоротила?

– Всё. Но юбка – в первую очередь. Дело в том, что э… будь она длинней… я бы никогда уже не смог учить вас, такую важную особу, почти завуча…

– А короче?

– И короче – не смог бы учить… ещё сложней.

Ох, уж этот внимательный, многозначительный женский взгляд! Вроде бы короткий, почти мгновенный, но с особой задержкой и особым широким раскрытием глаз.

«Странная какая: надела наряд моды пятидесятых двадцатого века». Он ещё не ведал, что ему суждено встретиться с куда более странными дамами, знавшими моду пятидесятых годов и восемнадцатого и девятнадцатого веков.

…Глеб вернулся после прогулки и сразу достал потёртый кожаный кисет, в котором лежал портсигар. Ещё раз достал три карты, повертел в руках, раздумывая о чём-то. Определённой тактики поведения с Даниэлой-Моной не было. «Загад не бывает богат», – вспомнил пословицу, – показать завтра не сами карты, а лишь их фотографии?» – Нет, ему не хотелось вот так сразу обижать эту несчастную, как ему казалось, женщину недоверием. «Жизнь, видимо, нанесла ей раны. Сколько ей? Около сорока наверняка, а в глазах плещется вековая боль. Заплакала вот… Нет, не расслабляйся! Сколько талантливейших авантюристок есть на свете – Мата Хари “отдыхает”! Да и тайна женских глаз – тайна».

Как опытный астролог и нумеролог он уже «высветил» прогноз на конец мая – начало июня, видел «абрис» всего лета.

«Эх, знать бы дату рождения этой “пиковой дамы!”»

Глеб положил карты обратно и прилёг на диван с томиком пособия по психоанализу, который дал ему доктор Йозеф. Только начал читать, как раздался звонок. Звонил Гордон. Намёками выспрашивал, как дела, нет ли интересных новостей от тётушки Моти. Глеб ответил уклончиво своими присказками игрока:

– Нам плохо пишут из деревни.

– Вообще ничего? – любопытствовал настырный Джеймс.

– Аналогичный случай был в Тамбове.

– Не понимаю, – огорчался Консультант.

– Как сказал один рабочий: «Знал бы прикуп – жил бы в Сочи».

– Ну ладно, перезвоню через три-четыре дня. Или вы… Удачи!

Глеб снова открыл книжку. Как это часто было у него, чтение не захватывало полностью, а давало подпитку, новые эмоции и ключи к собственным размышлениям. Точно так, как в этой книжке: напряжение Ид хочет вырваться из-под контроля Эго, да не тут-то было. Нет, чтение – не лучший способ расслабиться бедным Либидо и Мортидо. Лучше самому сочинять или, к примеру, колоть дрова. Сублимировать, значит. Но можно засублимироваться до шизофрении. Тебе-то хорошо: живёшь в своём мире сочинённом, но окружающие шибко удивляются. Бывают недовольные. Тобой, эгоцентриком эдаким. И почему, главное, зачем, всё сводить к сексу? На сеансах этих своих всё целятся в эту точку. Глеб не стал давать себе раздражиться далее, хотя и подумал «Покопаться бы в вашей биографии, особенно когда вы, доктор Фрейд, были отроком прыщавым, “со взором горящим”, онанистом, быть может, неистовым». Настроение быстро сменилось, когда Глеб вспомнил пародию на одного советского поэта, густо мешавшего лирику с пафосом труда русских плечистых и грудастых женщин: «Бываю на Тамбовщине, бываю на Смоленщине, а думаю… о женщине». Да… нет «пленительной ясности».

Бессознательное подарило Всеволожскому такой сон. Будто он в клубе, на дне своего рождения. Одна из двух клубных дам, Нелли Аркадьевна, сидит у него на коленях, жарко дышит ему в ухо… Говорит о Праге… Запах духов неприятен, приторно сладкий. Уголками глаз Глеб видит её чересчур пухлые губы, ярко накрашенные помадой цвета граната. Женщина шепчет: «Привези, Гл-ебуля, гранатовые серьги из Праги… чешский знаменитый гранат… в виде капель… капли крови… хочу… очень хочу Глебуля!» Другая дама, Жанна Максимовна, тоже весьма «подшофе» раскладывает фишки на плечах Арнольда Вениаминовича, самого удачливого игрока в рулетку в Клубе, и, обернувшись в сторону Всеволожского, тоже начинает стенать: «И я хочу… Жить хочу!» Затем обе дамы в унисон: «Жить! Жить!» И капли гранатового цвета текут из уголков губ и глаз.

Глеб Сергеевич проснулся в четыре утра. Когда сны, точнее какой-то сон, был необычным и запоминался к пробуждению, Всеволожский сразу, ещё лежа в кровати, пытался его растолковать, уловить подсознательные смыслы и знаки. «Что главное? Да, цвет крови… или вот “Жить!”… Кто в опасности? Кто-то может умереть?»

Он принял холодный душ, выпил полстакана воды с лимоном, надел спортивный костюм, новенькие белые кроссовки и направился на пробежку. Ноги сами несли в сторону гостевой парковки. Не раздумывая, он сел в машину. «Зря я взял слабенькую машину. Китаец ведь говорил… И доктор Йозеф. Ладно, поехали! Жизнь – игра!»

Всеволожский ехал по ориентировке, что дал ему Чхаэ. Вот поворот на гору, а вот видна башня старого замка. Крутой подъём, не вскарабкается машинка. Но вот небольшой «карман». «Оставлю машину и поднимусь пешком».

Наконец появился забор. Плотный, высокий. Ничего невозможно разглядеть. Но если обойти и взобраться на тот пригорок слева от забора? Он так и сделал. От пригорка резко вниз убегал горный ручей и уходил под забор. Вековой платан, ракиты и акации хорошо скрывали разведчика, а он мог наконец обозреть территорию.

Сразу за забором, в том месте, куда под него убегал ручей-озеро. Вся усадьба в плане напоминала вытянутый шестиугольник. Вот ворота. У ворот запаркован серый мощный «Range Rover Sport». Виден лишь левый боковой фасад старого полуразвалившегося замка. Брусчатка, лужайки, деревья, резкие кусты. Примечательны лишь два момента. Первый: строение, то есть замок состоит как бы из двух соприкасающихся частей. Главный фасад, тот, что обращён к воротам, – старинный и заброшенный. А задний фасад, который был плохо виден, отреставрированный, имеет вполне жилой вид. Второй: от крыльца заднего фасада уходит прямая длинная аллея из ивовых деревьев.

В окне второго этажа, в жилой части замка зажёгся свет. Само окно Глеб не видел, но осветились часть крыльца и начало аллеи. Глеб взглянул на часы: без четверти шесть. Через пять минут Глеб увидел двух резвящихся белых пудельков. Они бегали вокруг туй, спирей, барбариса и боярышника. Им нужно было обязательно оббежать и «пометить» все свои заповедные места. Следом за собачками вышла женщина в толстом махровом халате и вязаной шапочке. Скинула халат и шапочку и, оказавшись абсолютно голой, зашла в аллею и начала совершать то ли танец, то ли какой-то ритуальный обряд. Она каталась по росистой траве, кружилась вокруг ив, нежные шелковистые веточки обвивались вокруг её тела, снова каталась по траве и перебегала к другому дереву. Так продолжалось минут десять, после чего женщина, прихватив халат и шапочку направилась к озерку. Собачки побежали за ней. Глебу стало отчётливо видно лицо женщины: Мона-Даниэла. Но любоваться этой чудесной Авророй помешали собаки. Они учуяли Глеба и начали лаять. Другим неудовольствием было то, что волосы на голове доктора Даниэлы были очень короткие и совсем седые. «Да нет же, белые, выкрашенные и стрижка такая модная, – успокоил себя мужчина. – А на работе носит парик? Кто их разберёт, этих женщин?!» Тем временем женщина бросилась в воду и стала плавать. Собачонки тоже поплыли в сторону забора, всё ближе к замершему Всеволожскому. Плыли, гады, и лаяли.

– Фу, Полет! Фу, Колет! Чего это вы? – крикнула Даниэла по-французски.

Вышла из воды, надела халат и шапочку, внимательно посмотрела в сторону пригорка, усмехнулась, направив ладонь в строну Глеба и направилась к дому. «Нужно быстро “сматывать удочки”, – подумал Глеб Сергеевич, но от волнения (или от ладони и взгляда Моны?) сделал неловкое движение и, потеряв равновесие, начал неконтролируемый слалом вниз к дороге. Пробороздив гальку уже «пятой точкой», он быстро добежал до машины.