Виктор лишь излагал факты. Любой муж точно так же ждал бы свою жену, реши та каким-нибудь утром, во время отпуска, навестить друзей. Он сел, перекусил, наблюдая, как облака накатываются на лежащую далеко внизу долину, уходят за горизонт и появляются вновь. А солнце со всей летней мощью обрушивалось на голые скалы Монте Верита, башню, узкие окна и стену вокруг монастыря, где ничего не двигалось, откуда не доносилось ни звука.

— Я просидел целый день, но она не вышла ко мне. Солнце слепило, обжигало, и мне пришлось укрыться от него в расселине. Там, лежа в тени скалы, я наблюдал за башней и окнами-щелями. Тебе, как и мне, знакома особенная тишина гор, но наши прошлые впечатления не шли ни в какое сравнение с тем, что я испытал у пиков-близнецов Монте Верита.

— Часы тянулись медленно, но я ждал. Вот уже повеяло прохладой, и, по мере того как нарастала моя тревога, время убыстряло свой бег. И солнце покатилось к западу. Изменился цвет скал. Пропало свирепое сияние. Вот тогда я испугался. Я подошел к стене и закричал. Я ощупал стену руками, но не нашел прохода. Мой голос эхом возвращался ко мне, снова и снова. Я поднял голову, и на меня глянули слепые прорези окон. Я начал сомневаться во всем, в истории, рассказанной стариком, в его словах. Монастырь казался необитаемым, никто не жил в нем уже тысячу лет. Его построили давным-давно, а потом покинули. И Анна никогда не приходила сюда. Она сорвалась в пропасть, что разверзлась у южного склона. Та же участь постигла женщин, избравших этот путь, дочь старика, девушек из долины. Все они расшиблись, ни одна из них не дошла до каменного монстра, притаившегося меж пиков Монте Верита.

Рассказ Виктора не казался бы столь ужасным, если б в его голосе слышался надрыв, приближение нервного срыва. Но в этой маленькой, безликой комнатенке лондонского санатория, с батареей лекарственных флаконов на столике, с шумом транспорта, доносившимся с Вигмор-стрит, речь его лилась монотонно, словно тиканье часов. Он не переходил на крик, не потрясал кулаками.

— И все же я не решался уйти, не дождавшись ее появления. Я остался под стеной. Наплывали серые тучи. Подкрадывались хорошо знакомые мне вечерние тени. На мгновение стена, скалы и окна окрасились в золото, и тут же солнце закатилось за горы. Резко, без сумерек, наступила холодная ночь.

Виктор находился у стены до рассвета. Он не спал. Ходил взад-вперед, чтобы согреться. Но окоченел и ослаб от голода. Ведь он пошел в горы без еды, если не считать нескольких сандвичей, рассчитывая вернуться с Анной через несколько часов.

Занялась заря. Здравый смысл подсказывал ему, что ждать еще целый день — безумие. Он должен спуститься в деревню за пищей и питьем и, если удастся, уговорить мужчин помочь ему в поисках Анны. Встало солнце, и он с неохотой двинулся вниз. Все та же звенящая тишина окружала его. В нем крепла уверенность, что за стенами нет ничего живого.

Виктор обогнул южный склон, вышел на тропу и в утреннем тумане добрался до деревни.

Крестьяне словно ждали его прихода. Старик стоял в дверях, тут же толпились соседи, в большинстве мужчины и дети.

— Моя жена вернулась? — первым делом спросил Виктор. По пути вниз у него вновь затеплилась надежда: Анна не поднималась по горной тропе, она пошла другой дорогой и давно ждет его в деревне.

— Она не вернется, — ответил старик. — Мы же предупреждали вас, что она не вернется. Она ушла к ним, на Монте Верита.

Виктору хватило ума попросить дать ему поесть, прежде чем пускаться в спор. Его накормили. Пока он ел, крестьяне стояли рядом, с состраданием наблюдая за ним. Виктор сказал мне, что при виде рюкзака Анны, ее спальника, фляги, ножа, всего того, что принадлежало ей и что она не взяла с собой, у него чуть не разорвалось сердце.

Виктор поел, но крестьяне не уходили, ожидая, пока он заговорит. Он рассказал старику обо всем. Как ждал весь день и всю ночь. Что не услышал ни звука, не уловил ни единого движения в окнах-щелях. Старик переводил его слова соседям.

Когда Виктор закончил, старик печально покачал головой.

— Все так, как я и думал. Ваша жена там. Она у них.

— Как она может быть у них? — сорвавшись, заорал Виктор. — Там нет ни одной живой души. Монастырь мертв, пуст. Он вымер многие столетия тому назад.

Старик наклонился вперед и положил руку на плечо Виктора.

— Монастырь не мертв. И раньше многие говорили то же самое. Они поднимались к его стенам и ждали, как ждали вы. Двадцать пять лет тому назад я сам стоял на Монте Верита. Вот этот мужчина, мой сосед, провел там три месяца, день за днем, ночь за ночью, когда они позвали его жену, с тех пор прошло уже много лет. Она не вернулась. Те, кого призывают на Монте Верита, не возвращаются.

Значит, она упала. Она умерла. Вот что произошло. Виктор сказал им об этом, настаивал на своей правоте, умолял их пойти с ним на поиски ее тела.

И вновь старик покачал головой.

— Мы уже пытались их искать. Среди нас есть опытные скалолазы, знающие гору, как свои пять пальцев. Они спускались в пропасть у южного склона, доходили до самого ледника. И ничего не нашли. Наши женщины не падали со скал. Они на Монте Верита, у жриц.

Виктор понял, что его уговоры ни к чему не приведут. Спорить не имело смысла. Оставалось лишь спуститься в долину, а не получив помощи и там, вернуться в более цивилизованную часть страны, чтобы найти проводников, которые согласятся взойти с ним на Монте Верита.

— Тело моей жены лежит где-то на этой горе, — настаивал Виктор. — Я должен его найти. Если вы не поможете мне, я обращусь к кому-то еще.

Старик обернулся и назвал какое-то имя. Из толпы крестьян выступил ребенок, девочка лет девяти. Старик положил руку ей на голову.

— Эта девочка видела жриц и говорила с ними. Другие дети, в прошлом, тоже видели их. Они показываются только детям и очень редко. Она расскажет вам о том, что видела.

Девочка говорила нараспев, не сводя глаз с Виктора, и тот понял, что она повторяла текст так часто, перед одними и теми же слушателями, что он превратился в молитву, выученную наизусть. Виктор не понимал местного диалекта, поэтому, когда девочка замолчала, старик продекламировал перевод таким же певучим голосом.

— Я забрела на Монте Верита с моими подружками. Налетела буря, и подружки убежали. Я не поспевала за ними, заблудилась и попала в то место, где высится стена с окнами. Я плакала. Я перепугалась. Она вышла из стены, высокая и ослепительная, за ней другая, молодая и такая же красивая. Они успокоили меня, и я хотела пройти с ними за стену, услышав пение, доносившееся из башни. Но они сказали, что это запрещено. И лишь когда мне исполнится тринадцать лет, я могу прийти и остаться с ними. Были они в белых до колен одеяниях, с голыми руками и босиком, короткостриженые. Они прекрасней всех женщин этого мира. Они проводили меня до тропы, откуда я сама нашла дорогу домой. Затем они ушли от меня. Я рассказала все, что со мной произошло.

Все это время старик не сводил глаз с лица Виктора. Он не сомневался ни в едином слове ребенка. А Виктору подумалось, что девочка просто заснула на солнцепеке, все это ей пригрезилось, но она приняла сон за реальность.

— Извините, — улыбнулся он старику, — но я не могу поверить в детскую выдумку. Это ее фантазии.

Старик вновь подозвал девочку, произнес несколько слов, и та выбежала из дома.

— На Монте Верита ей дали ожерелье из камней. Ее родители прячут его от дурного глаза. Она попросит дать ей ожерелье, чтобы показать вам.

Спустя несколько минут девочка вернулась и подала Виктору то ли пояс для узкой талии, то ли ожерелье. Камни, судя по виду горный кварц, сопрягались по желобкам и выступам. Чувствовалось незаурядное мастерство резчика. Ожерелье не шло ни в какое сравнение с поделками крестьян, берущих в руки резец, чтобы скоротать зимние вечера. В молчании Виктор возвратил ожерелье девочке.

— Должно быть, она нашла его на склоне горы.

— Нам не сделать такого ожерелья, — возразил старик. — Не способны на это ни жители долины, ни городов нашей страны, в которых мне довелось побывать. Девочка получила ожерелье, как она и сказала, от тех, кто живет на Монте Верита.