Я уже думал о консульствах, паспортах, визах, одежде…

Перед моим мысленным взором даже возникла карта Земли. Анды, Гималаи, дикие просторы северной Канады, Гренландия. И острова, бесчисленные острова, разбросанные по просторам океана, куда не ступала нога человека. Гора или остров, саванна или пустыня, непроходимый лес или полярная тундра, я бы тут же согласился с ее выбором. Слишком затянулась наша разлука, и теперь я мечтал лишь о том, чтобы находиться рядом с ней.

И я не видел никаких препятствий. Виктор умирал. Путь к Анне открылся. Я честно сказал ей об этом и ждал ответа.

Она засмеялась, добрым, призывным, до боли знакомым смехом, и мне захотелось подойти и обнять Анну, ибо ее смех наполняли любовь, жизнь, обещание счастья.

— Ну? — настаивал я.

Анна встала и подошла ко мне.

— Однажды мужчина нагнулся к окошечку вокзальной кассы и с надеждой в голосе обратился к кассиру: «Мне билет до рая. Один билет. Обратного не надо». А когда кассир ответил, что такой станции нет, мужчина схватил чернильницу и запустил ею в кассира. Вызвали полицию. Мужчину увели и посадили в тюрьму. Не об этом ли вы просите меня? Не о билете ли в рай? Тут гора Истины, это совсем другое.

Я обиделся, даже рассердился. Анна не приняла мои намерения всерьез и смеялась надо мной.

— Так что вы предлагаете? Ждать здесь, за этими стенами, пока люди не придут и не разрушат их?

— О нас не волнуйтесь, — невозмутимо ответила Анна. — Мы знаем, что нам делать.

Говорила она безо всякого интереса, словно о каком-то пустячке, и с ужасом начал я осознавать, что нарисованное мною будущее не более чем мираж.

— Значит, вы владеете каким-то секретом? — Я чуть ли не обвинял ее.

— Вы можете сотворить чудо? Спасти себя и остальных? А как же я? Не могли бы вы взять с собой и меня?

— Вы не захотели бы идти с нами, — Анна положила руку мне на плечо.

— Нужно время, знаете ли, чтобы построить Монте Верита. И дело тут не только в одежде и поклонении солнцу.

— Я это понимаю, — с жаром воскликнул я. — Я готов начать все заново, обрести новые идеалы, перевернуть свою жизнь. Я осознаю, что все достигнутое мною здесь бесполезно. Талант, упорная работа, успех тут бессмысленны. Но если я смогу быть с вами…

— Как это? Со мной?

Я не нашел нужных слов, слишком неожиданно и прямо прозвучал вопрос, но в глубине сердца знал, что имею в виду. Я хотел всего, что должно быть между мужчиной и женщиной, пусть не сразу, через какое-то время, когда мы найдем другую гору, или девственный лес, или что-то еще, где спрячемся от всего мира. Не стоило говорить об этом сейчас. Я бы последовал за Анной куда угодно, если б получил на то ее дозволение.

— Я люблю вас и любил всегда. Разве этого недостаточно?

— Нет, — ответила Анна. — Во всяком случае, на Монте Верита.

Она откинула капюшон, и я увидел ее лицо.

Мои глаза вылезли из орбит. Я не мог пошевелиться, заговорить. Меня словно лишили всех чувств. Заледенело сердце. Половина лица Анны, выеденная болезнью, превратилась в гноящуюся язву. Исчезло надбровие, щека, шея. Любимые мною глаза почернели, глубоко запали.

— Видите, это не рай.

Кажется, я отвернулся. Не помню. Но, опершись о стену, я смотрел вниз, на плотную завесу облаков, скрывающую мир.

— Это случалось и с другими, — донесся до меня голос Анны, — но они умерли. Я прожила дольше, вероятно, у меня более крепкий организм. Проказа поражает всех, даже так называемых бессмертных на Монте Верита. Ну и пусть. Я ни о чем не сожалею. Давным-давно я, помнится, говорила вам, что идущий в горы должен отдать им все. Я не испытывала страданий, так что вам нет нужды страдать из-за меня.

Я молчал. Слезы текли по лицу, и я даже не делал попытки вытереть их.

— На Монте Верита нет иллюзий и грез. Они принадлежат миру, как, впрочем, и вы. Я уничтожила миф, созданный вами из меня, извините. Вы потеряли Анну, которую когда-то знали, но нашли вместо нее другую. Какую из них вы будете помнить, зависит только от вас. А теперь возвращайтесь в мир мужчин и женщин и возводите свою Монте Верита.

Где-то росли кустарник, трава, приземистые деревья, где-то были плодородная почва, камни, журчание бегущей воды. В долине стояли дома, в которых жили мужчины, женщины, дети. Над трубами курился дымок, светились окна. А вдаль тянулись шоссе, железные дороги, ведущие к большим городам. Так много городов, так много улиц. Скопища домов, мириады окон. И все это было там, под облаками, под Монте Верита.

— Не беспокойтесь о нас, — продолжала Анна. — Жители долины не причинят нам вреда. Попрошу только об одном… — я не решался посмотреть на нее, но почувствовал, что она улыбнулась. — Сохраните Виктору его мечту.

Она взяла меня за руку, и мы вместе спустились по ступеням башни, прошли через двор к стенам монастыря. Остальные молча наблюдали за нами, босоногие, с голыми руками, короткостриженые, и я заметил деревенскую девушку, только что отринувшую мир и ставшую одной из них. Я увидел, как она повернулась и посмотрела на Анну, и в ее глазах я не прочел ни ужаса, ни отвращения, ни страха. Все они, как одна, смотрели на Анну с гордостью, восхищением, пониманием. И я знал, что все, ею испытанное и выдержанное, испытали и они, разделили и приняли ее боль. Их поддержка навсегда была с ней.

Они повернулись ко мне, и выражение их глаз изменилось. Любовь уступила место сочувствию.

Анна не попрощалась со мной. Лишь на мгновение положила руку мне на плечо. Затем стена открылась и она ушла от меня. Солнце уже не стояло над головой, а катилось к западу. Снизу накатывались громады облаков. Я повернулся спиной к Монте Верита.

В деревню я пришел вечером. Луна еще не встала. Лишь через полтора-два часа она должна была подняться из-за горного хребта на востоке и осветить небо и землю. Они ждали, люди из долины, человек триста или больше, сбившиеся в группы между хижинами. Вооруженные, с ружьями, гранатами, а то просто с вилами и топорами. На тропе они разложили костры и готовили принесенную снизу еду. Они стояли или сидели, ели или пили, переговаривались между собой или курили. Кое-кто держал на поводке собак.

Хозяин первого дома ждал меня с сыном у дверей. И они были вооружены. Мальчик держал в руках вилы, над поясом торчала рукоятка ножа. Мужчина тупо уставился на меня.

— Ваш друг умер. Он мертв уже много часов.

Я протиснулся мимо него в комнату. Горели свечи. Одна — у головы, другая — в ногах. Я наклонился над Виктором и попытался прощупать пульс. Мужчина солгал мне. Виктор еще дышал. Почувствовав прикосновение моей руки, он открыл глаза.

— Ты видел ее? — прошептал он.

— Да, — ответил я.

— Я предчувствовал, что ты ее увидишь. Я знал, что это произойдет. Она — моя жена, я любил ее все эти годы, но только тебе довелось увидеть ее. Но ревновать слишком поздно, не так ли?

Свечи едва освещали комнату. В полумраке он не мог видеть движущиеся тени у дверей, не доносились до него приглушенные разговоры и шарканье ног.

— Ты отдал ей письмо?

— Да. Она просила тебя не волноваться. Она в полном порядке. Все у нее хорошо.

Виктор улыбнулся.

— Значит, это правда, все мои грезы о Монте Верита. Она счастлива и довольна и никогда не состарится, никогда не потеряет свою красоту. Скажи мне, ее волосы, глаза, улыбка — они все такие же?

— Такие же, — ответил я. — Для нас Анна всегда будет самой прекрасной женщиной в мире.

Виктор молчал. Тут же протрубил рог, раз, другой, третий. Мужчины затаптывали костры, разбирали оружие, готовились к штурму. Лаяли собаки, возбужденно смеялись люди. Потом они ушли, и я, оставшись один в покинутой деревне, наблюдал, как полная луна поднимается из темной долины.

Ж. Барбе д’Оревильи

НЕОБЫЧНАЯ ИСТОРИЯ