В письме было многое, многое другое, но именно в этом заключалась суть проблемы. Епископу хотелось иметь святого в своей епархии, удобного святого, убитого партизанами, еще лучше — коммунистами. Святость Нероне он мог доказать лишь официальным расследованием, сначала в его епархии, затем в Риме, в конгрегации ритуалов. Но первое расследование должно проводиться лицами, назначенными самим епископом, и под его непосредственным руководством. Провинциальные епископы обычно очень ревниво относятся к своей автономии. Зачем ему обращаться в Рим уже на этом этапе?

Кардинал Маротта шел по подстриженному газону, обдумывая ответ епископу Валенты.

Деревни Джимелли ди Монти затерялись на юге Италии, где быстро расцветали и тут же умирали религиозные культы, где веру покрывал толстый слой предрассудков, где крестьяне одной и той же рукой крестились и отгоняли злого духа, где над кроватью вешалась икона, а над амбарной дверью прибивались языческие рога. Епископ хитрил. Святой принес бы пользу его епархии, но он не хотел рисковать ради этого своей репутацией.

Если расследование пройдет успешно, он не только получит собственного святого, но и дубинку против коммунистов. Если результат будет неудачным, вина падет на мудрых и благочестивых посланцев Рима. Его преосвященство довольно хмыкнул. Всмотрись в южанина и найдешь лисицу, которая за милю чует ловушки и обходит их стороной, чтобы пробраться в курятник.

Разумеется, на карте стояла не только репутация провинциального епископа. Следовало учитывать политические аспекты, до выборов оставалось двенадцать месяцев. Общественное мнение чутко реагировало на вмешательство Ватикана в государственные дела. Антиклерикалы с радостью использовали любую возможность опорочить церковь, и не стоило лить воду на их мельницу.

Не мог он оставить без внимания и более глубинные течения, вопросы, относящиеся не столько к текущим событиям, но к вечности. Если церковь называла человека блаженным, это означало, что он являлся героическим слугой бога, примером для верующих и их защитником. Признание совершенных им чудес говорило о том, что в его действиях вне всяких сомнений проявилась божья воля, приостанавливающая или отменяющая законы природы. Тут никто не имел права на ошибку. Отлаженный механизм конгрегации ритуалов стоял на страже истины. Но поспешность, поверхностное расследование могли послужить причиной скандала и ослабить веру миллионов в непогрешимость церкви.

От вечерней прохлады, спустившейся на Париоли, по телу его преосвященства побежали мурашки. Закаленный возложенной на него властью, сомневающийся в действенности молитв, он тем не менее нес на плечах бремя веры, а в сердце — страх перед дьяволом.

Ошибиться… Он не мог позволить себе такую роскошь. Слишком многое зависело от него. Несмотря на громкие титулы и соответствующее почтение мирян главной его заботой были души людей, их спасение или проклятие. Церковные жернова могли перемолоть и ошибившегося кардинала и согрешившего священника. И он ходил и думал, пока из города не донесся звон колоколов, а в саду пронзительно застрекотали цикады.

Да, пусть епископ из Валенты одержит маленькую победу! Он пошлет ему мудрых и благочестивых людей, постулатора для организации и проведения расследования и адвоката дьявола для проверки доказательств и показаний свидетелей. Главная роль, естественно, отводилась адвокату дьявола. Официальный титул — защитник веры — точно определял смысл его работы. Человек, который любой ценой должен сохранить чистоту веры, даже если ради этого придется погубить чьи-то жизни и разбить чьи-то сердца. Образованный, щепетильный, беспристрастный. Хладнокровный в суждениях, жестокий в приговоре. Ему может недоставать милосердия и жалости, но не четкости в решениях. Такие люди встречались редко, и те, кто находился в его распоряжении, занимались другими делами.

Тут он вспомнил Блейза Мередита, отмеченного печатью смерти. Тот обладал необходимыми достоинствами. К тому же английское происхождение исключало участие в политической борьбе. Но будет ли у него желание заняться этим делом и хватит ли ему времени? Если обследование в Лондоне покажет, что Мередит обречен, он, возможно, откажется от столь сложного поручения.

Кардинал еще раз обошел сад и направился к вилле, чтобы прочесть со слугами вечернюю молитву.

Через два дня кардинал Маротта сидел в своем кабинете за большим столом с инкрустацией из бронзы и беседовал с монсеньором Блейзером Мередитом. Его преосвященство хорошо выспался, съел легкий завтрак и пребывал в прекрасном расположении духа. Стены просторной комнаты украшали картины в золоченых рамах, пол устилал толстый ковер.

Англичанин, наоборот, казался маленьким, серым, ссохшимся. Сутана болталась на его тощем теле, а алый кант лишь подчеркивал землистый цвет лица. Усталость застилала его глаза, а в уголках рта собрались глубокие морщины боли. Даже по-итальянски его голос звучал вяло и невыразительно.

— Вот и все, ваше преосвященство. В лучшем случае у меня двенадцать месяцев. Возможно, лишь половина для нормальной работы.

Кардинал несколько секунд с печалью смотрел на Мередита.

— Я очень огорчен, мой друг. Разумеется, каждому из нас суждено умереть, но привыкнуть к этому невозможно.

— Мы, однако, лучше других должны быть готовы к встрече со всевышним, — губы Мередита разошлись в сухой улыбке.

— Нет! — всплеснул руками Маротта. — Не надо переоценивать себя. Мы такие же люди, как и все остальные. Мы священники по выбору и призванию. Мы даем обет безбрачия, потому что этого требует канонический закон. Это карьера, профессия. Влияние, которым мы пользуемся, милостыня, которую мы раздаем, независимы от нас самих. Конечно, нам лучше быть святыми, чем грешниками, но, как и наши мирские братья, мы обычно находимся где-то посередине.

— Слабое утешение, ваше преосвященство, для того, кто стоит на пороге высшего суда.

— Тем не менее это правда, — холодно заметил кардинал. — Я давно служу церкви, мой друг. И чем выше поднимаешься, тем больше видишь. Утверждения о том, что духовный сан прибавляет святости, а обет безбрачия облагораживает, не более чем религиозная легенда. Если священник сумеет не залезть в женскую постель до сорока пяти лет, скорее всего его не потянет туда до конца жизни. Среди мирян также полно холостяков. Но мы подвержены гордыне, честолюбию, лени, жадности. Зачастую нам труднее других спасти свои души. Священнослужители должны идти на жертвы, смирять свои желания. Мы можем меньше грешить, но в конце концов оказаться недостойными вечного блаженства.

— Мне нечего вспомнить, — ответил Блейз Мередит. — Я не совершил зла, в котором мог бы раскаяться, или доброго поступка, который мог бы поставить себе в заслугу. Я ни за что не боролся. Я не могу показать даже шрамов.

Кардинал откинулся в кресле, играя большим желтым камнем епископального перстня. Тишину нарушало лишь тиканье золоченых бронзовых часов, стоящих на каминной доске.

— Если хотите, я могу освободить вас от ваших обязанностей, — задумчиво сказал он. — Я назначу вам пенсию из фондов конгрегации. Вы сможете пожить спокойно и…

Блейз Мередит покачал головой.

— Вы очень добры, ваше преосвященство, но я не привык сидеть сложа руки. Я предпочел бы продолжить работу.

— Но придет день, когда вам придется оставить ее. Что тогда?

— Я лягу в больницу. Последние мои дни, вероятно, будут самыми мучительными. А потом… — он распростер руки. — Finita la commedia. Если моя просьба не покажется вам чрезмерной, я бы хотел, чтобы меня похоронили в церкви вашего преосвященства.

Маротту тронуло мужество этого усталого и больного человека. Он еще не поднялся на свою Голгофу, но шел к ней с достоинством, так свойственным англичанам. Прежде чем кардинал успел ответить, Мередит продолжал:

— Как я понимаю, ваше преосвященство, вы хотите дать мне какое-то поручение. Я… Боюсь я не смогу гарантировать, что принесу много пользы.