Дважды в день, по настоянию нянюшки, дети гуляли в саду, по поводу чего в разное время все дети выражали недовольство, за исключением Пэм. Даже если стояла ужасная погода, Памела с удовольствием гуляла и просто обожала ежедневную верховую езду. Ей строго-настрого запретили кататься на Рейчел, любимой белой кобыле старшей сестры, на которой Нэнси обычно ездила на охоту, заставляя страшно переживать нянюшку. После верховых прогулок Нэнси частенько пропадала в библиотеке, самозабвенно поглощая книги.
В свой первый день, после беседы с Нэнси, Луиза нашла нянюшку Блор в бельевой кладовке. Эта так называемая кладовка оказалась просто обычной комнатой с небольшим высоким окошком, которое, как правило, было плотно закрыто, и с деревянными стеллажами от пола до потолка. Войдя туда, Кэннон поразилась душному и влажному теплому воздуху, резко отличавшемуся от детского этажа, где, по распоряжению леди Редесдейл, все окна круглый год держались приоткрытыми как минимум на шесть дюймов.
– Ах, вот и ты! Я как раз хотела познакомить тебя с нашим хозяйством, – сказала нянюшка. – Хотя здесь, по-моему, невыносимо жарко и душно, мне даже дурно иногда становится. Я предпочла бы, чтобы в бельевой распоряжалась ты. На этих стеллажах у нас лежат простыни и полотенца, а также детские нижние юбки, рубашки и…
Блор продолжала рассказывать и показывать, как надо следить за сменой белья, чтобы избежать постоянного износа одних и тех же простыней и полотенец.
– Здесь у нас нет никаких салфеток, – добавила она. – Когда они жили в Лондоне и отдавали их в стирку, леди Редесдейл подумала, что это слишком дорогое удовольствие. И привычка прижилась, – заметила женщина с легким неодобрением. – Тебе придется иногда заниматься еще и починкой, но ты ведь справишься, верно?
Луиза кивнула. Будь ее воля, она с удовольствием подвинула бы деревянный стул, где занимались починкой белья, поближе к стеллажам, чтобы вдохнуть исходящий от чистого белья запах мыльных хлопьев, приятно напоминавший ей о родном доме, хотя ей и не хотелось туда возвращаться. Здесь девушка была в безопасности. В этом большом особняке она чувствовала себя надежно защищенной от той горькой правды, какую, по ее убеждению, могла представлять ее реальная жизнь в Лондоне. Но здесь ее никто не найдет.
Глава 11
– «Располагающей наружности джентльмен, одетый в богатый, но неброский утренний костюм из серого твида, дополнил свой наряд шоколадного цвета галстуком, легкомысленно заколотым изящной жемчужной булавкой…»
– Ни один приличный мужчина не будет носить жемчужную булавку! Да еще с каким-то шоколадным галстуком! Полнейшая нелепая безвкусица, – поднявшись с кресла, провозгласил лорд Редесдейл на всю библиотеку.
Эта сцена могла бы показаться странной любому, случайно заглянувшему в библиотеку, поскольку на первый взгляд лорд находился там в полном одиночестве. Однако под столом, скрытые от всех накрахмаленной белой скатертью, сгрудились пять сестер Митфорд и их новая помощница няни. Нэнси читала вслух обожающей ее аудитории последнее издание книжицы «Бойлер». Тем утром она шепнула Луизе, что страшные истории Подвального Угрюмца для нее на самом деле написала она сама. Угрюмец сочинял только жуткие сказки.
– Их они гораздо больше пугаются, – давясь от смеха, пояснила мисс Митфорд.
Ее отец, вероятно, не был столь благодарным слушателем, но буквально за несколько дней Кэннон успела понять, что известная поговорка в данном случае не применима, поскольку язвительный «лай» лорда Редесдейла неизменно ранил больнее, чем возможные укусы [9].
Нэнси высунула ярко-розовый язычок, совершенно уверенная в том, что отец не может видеть ее проступка.
– И чтоб не попадались мне на глаза с вашими глупыми ухмылочками! Тоже мне, «подстольщицы», – посмеиваясь, бросил лорд Редесдейл и вышел из комнаты.
Время близилось к ланчу, и Луиза подумала, что ей пора уже, вероятно, вести всех в детскую, но Нэнси подбиралась к концу своей страшилки. Она пришла сюда с девочками, чтобы приглядеть за ними и дать нянюшке отдохнуть.
Эти первые дни в Астхолл-маноре давались новой воспитательнице нелегко. В огромном доме она чувствовала себя чужой и робела перед детьми, особенно когда те собирались все вместе. Однако здесь, под столом, спрятавшись от всех, Луиза ощущала себя одной из них, и так же, как и они, внимала страшной истории Нэнси, которую та читала не менее пугающим выразительным голосом.
Диана то и дело, обычно после особенно жутких эпизодов, взвизгивала, хотя выглядела так, будто радовалась тому, что ее пугают. В ее лице уже проявлялись черты, красота которых позже будет ослеплять любого. Памела – по словам Нэнси, «самая сентиментальная из всех нас» – казалось, постоянно затаивала дыхание, ожидая очередной жестокой шуточки, которыми ее в изобилии обеспечивала старшая сестра. Нэнси призналась Луизе, что провела три самых счастливых года, будучи единственным ребенком, пока не появилась Памела, совершенно непростительно испортив ей всю жизнь.
Сестры становились все беспокойнее, их животы начинали урчать от голода. Юнити пожаловалась, что у нее в ногах колются иголочки, а Декка цеплялась за пуговицы Луизы. Нэнси помахивала фонариком, который стащила из кармана отцовского пальто.
– Так вы собираетесь нормально дослушать? – приказным тоном произнесла старшая из сестер и тихо продолжила со зловещей медлительностью: – «Его благородная томность внезапно исчезла, он резко выпрямился, зажав в руке вилку, и на лице его отразилось предчувствие близкой кончины. Чужеродная особа непривлекательной наружности с когтистыми пальцами подобралась ближе и…»
– Мисс Нэнси, пора заканчивать! – Край скатерти резко поднялся, и все увидели начищенные до блеска туфли с черными шнурками и шерстяные чулки нянюшки Блор. – Вылезайте-ка быстро оттуда и живо поднимайтесь наверх! Вам еще нужно отмыть ваши руки и лица перед ланчем, и если я обнаружу хоть один грязный ноготок, то скажу миссис Стоби, чтобы не подавала никому из вас ни кусочка пудинга.
Луиза выбралась первой и начала извиняться перед нянюшкой, но та прервала ее, хлопнув в ладоши:
– Не тебе тут надо извиняться! Мисс Нэнси знает, что это именно ее вина. А ты отправляйся забирать наш поднос от миссис Стоби.
Кивнув, Луиза с удовольствием побежала на кухню, с тревогой осознавая, что едва не совершила какую-то ошибку. Испытательный срок еще не закончился, а она крайне нуждалась в этой работе. Стивен никак не проявлялся в этой округе, и девушка начала, наконец, дышать спокойнее, позволив себе поверить, что ему не удастся найти ее.
После нее дети вылезали из-под стола в порядке, обратном возрасту: Декка на своих неустойчивых пухлых ножках держалась за Юнити, следом за ними выбралась Диана, за ней – раскрасневшаяся Памела и, наконец, неохотно – Нэнси, всячески показывая свое недовольство и подразумевая, что она и сама уже собиралась заканчивать.
Поднявшись в детскую с подогреваемым блюдом жареной ягнятины с картошкой, Луиза начала накладывать еду на тарелки для себя и для нянюшки – они смогут спокойно поесть вдвоем. Поскольку сегодня не было гостей, дети отправились на ланч – то есть второй завтрак или обед – в большую столовую, где обычно ели их родители. До приезда к Митфордам Луиза вообще редко что-то ела в середине дня. А Митфорды еще и ужинали по вечерам. Ей приходилось осваивать нескончаемый список новых слов и дел, о которых дома она и понятия не имела.
Кэннон услышала перестук быстрых шагов девочек, поднимавшихся по лестнице, и как раз в этот момент заметила, что Ада задумчиво положила на поднос номер «Дейли ньюс». Вчерашний, разумеется – его передавали в детскую после того, как газету читали леди Редесдейл и миссис Виндзор.
– Проследи, чтобы они хорошо вымыли руки, Луиза, – напомнила нянюшка, подойдя к столу и проверив набор блюд. – Гмм… Что-то нас нынче обделили хлебом. А чем же, интересно, собирать соус? Неужели миссис Стоби ожидает, что мы будем хлебать его ложкой?