А спустя время он внезапно обнаружил, что и сам может служить примером грешников, о которых рассказывал священник. Наверное, поэтому под благословение подходил робея, и эта робость отчего-то не ушла с годами. Как будто ошмётки его заблудшей души всё ещё тревожили совесть.
Глава 12.
И вот теперь, стоя перед церковными воротами, он мысленно перекрестился. Теперь ему как члену РСДРП(б) было этого делать не положено. Но кепку, входя, всё-таки снял.
В западные арочные окна церкви падали косые лучи, отчётливо прочерченные в мареве пылинок. «Откуда здесь пыль?» – мысленно удивился Гришка. В самом деле, храм сиял чистотой: золотились тщательно протёртые чьими-то заботливыми руками оклады икон, медные и латунные подсвечники и прочая утварь; пол был недавно вымыт – на истёртых подошвами досках ещё видны были влажные следы; да и сами окна поражали прозрачностью, о которой служащие райсовета могли только мечтать. «Интересно, кто им окна моет?» – подумал хозяйственный Ивахнюк, стоя посреди храма и с наслаждением вдыхая его прохладный воздух, настоянный на старом дереве, воске и ладане. До вечерни был ещё целый час, и в храме было пусто. Только под образом святого Пантелеймона-целителя шептала молитву старая казачка в цветастом платке да бесшумно перемещался в алтаре служка-подросток, подготавливая всё к молебну.
Гришка переложил в левую руку кепку и откашлялся. Мальчик посмотрел на него и произнёс высоким ломающимся голосом:
– Вам что-то нужно?
– Мне надо посмотреть церковные книги. Для документов.
Подросток вышел из алтаря и приблизился. Это был мальчик лет четырнадцати-пятнадцати, с прямыми, сильно отросшими чёрными волосами и по-девичьи нежной и чистой кожей, сквозь которую начинала пробиваться бородка. Глядя на пришедшего безмятежными карими глазами с голубоватыми белками, он сказал:
– Это вам к отцу Мефодию. Надо испросить его разрешение, и тогда диакон выпишет вам справку. Извольте пройти за мной.
Спустя полчаса Ивахнюк, окрылённый невероятной удачей, уже бодро шагал в сторону райсовета. Ведь, по правде говоря, он и не думал, что сегодняшний визит даст такой ошеломительный результат! Он рассчитывал на то, что придётся как следует покопаться, ведя переписку и выискивая необходимые факты, по крохам собирая компромат до того количества, которое «там» сочтут достаточным для ареста. Но сейчас у него в кармане пиджака лежала настоящая бомба!
Гришка сунул руку в карман и нащупал прохладный, вчетверо сложенный листок бумаги, на котором значилось, что такого-то числа такого-то месяца такого-то года раб божий Илья Аркадиев сын Дедов венчался с девицей Екатериной Егоровной Корниловой. Корниловой! Здесь, в южных губерниях, ещё свежи воспоминания о рейдах генерала Лавра Корнилова. И пусть даже генерал не был отцом соседки – хотя кто знает? – этот факт, должным образом поданный, вполне может привести к вожделенному результату…
Но надо всё хорошо обдумать. Если поспешить, то можно всё испортить. Так что сегодня он не пойдёт в ОГПУ: утро вечера мудренее!
Часть вторая
Глава 1.
На другое утро после того, как арестовали Ваниных родителей, дядя Лёша принёс с чердака доски и расширил Борькин топчан в кладовой. Весь следующий месяц он пытался узнать хоть что-то о судьбе Дедовых. Из знакомых точно знать о них мог только Ивахнюк, но Алексею Петровичу сама мысль о том, чтобы к нему подойти, была нестерпима. А идти в ОГПУ значило подвергать опасности своих близких, не говоря уже о том, что правды ему там всё равно бы не сказали. Крепко подумав, он подошёл к председателю железнодорожного парткома: тот был человек классово и идейно близкий и имел полное право поинтересоваться судьбой лучшего инженера своего предприятия.
– Понимаю тебя, Алексей Петрович, и сочувствую. Мне самому жаль терять такого специалиста… Да и человек он хороший. Честный, правильный. Вот только женился необдуманно…
– Что ты такое говоришь, товарищ Левченко? Я знаком с Катериной Егоровной восемь лет и ничего, кроме добра, от неё не видел!
– Так-то оно так… Но известно ли тебе, что фамилия твоей соседки – Корнилова?
– Вооот оно что! – отозвался Матвеев осипшим голосом. – А я-то думаю: как же эта гнида Ивахнюк себе жилплощадь сумел расчистить!
– Ну-ну-ну, ты это оставь! Это не нашего с тобой ума дело. И мой тебе совет: если не хочешь разделить судьбу своего друга – держи это при себе!
Алексей тяжело опустился на стул и замолчал, нахмурив брови.
– Ты кури, если хочешь, – сказал Левченко и подвинул к нему пачку папирос. Матвеев покосился на пачку, но папиросу не взял – достал из кармана кисет, свернул самокрутку. Так они сидели в тяжёлом, вязком молчании, и казалось, что дым от их сигарет – это невысказанные мысли, которые вьются вокруг, смешиваясь и образуя причудливые фигуры.
Наконец Левченко выдохнул облако дыма и сказал:
– Я слышал, ты хлопца Дедовского к себе забрал. Дело твоё, но гляди в оба. Теперь один неверный шаг – и тебя тоже возьмут в обмолот!
– Я Ваньку не брошу, дело решённое, – ответил Алексей. – Я Дедовым всем обязан, они мне как семья. Но мне надо знать, как с ним поступить. Сам понимаешь, теперь его фамилия ему как клеймо. Если с Ильёй и Катериной дело гиблое, то мы с Евдокией хотим его усыновить и дать ему нашу фамилию.
– Хорошо. Узнаю, что смогу.
Недели две спустя состоялось заседание парткома. Когда оно закончилось и народ стал расходиться, Левченко, стоя у двери, попросил Матвеева задержаться. Закрыв дверь за последним выходящим, коротко сказал, глядя Алексею в глаза:
– Я выполнил твою просьбу, Алексей Петрович. Можете забирать вашего хлопчика, – и распахнул дверь.
Алексей ничего не ответил, молча вышел из конторы на перрон, глубоко втянул сырой и холодный воздух, так привычно пахнущий креозотом, которым смазывали шпалы. Выдохнул облачко пара – скоро зима!
«Расстреляли!»
Иначе ему не разрешили бы усыновить мальчика. А теперь он сирота! И у него нет никого на свете, кроме них – дяди Лёши, Дуси и Борьки. Таким же сиротой был и сам Алексей, когда Аркадий Валерьяныч, Ванин дед, привёл его в училище. Мамка работала на железке – мыла вагоны, отца Алексей не знал. Слышал только непонятные разговоры за спиной: Тонька-шалава с проезжим машинистом нагуляла, в подоле принесла – родители её и выгнали! Со временем разговоры поутихли – у местных кумушек нашлись другие предметы для сплетен, Алексей вырос и помогал матери. Жили они в бараке при станции, и как-то он забрёл в депо. Всё там пугало и манило одновременно: от вида циклопических внутренностей огромных паровозов захватывало дух, а перепачканные в мазуте люди казались героями, покорившими чудовищ. Один из них наконец заметил парнишку, заворожённо глядевшего на это действо из тёмного угла.
– А ну, поди сюда!
Лёша послушно подошёл.
– Ты чего тут делаешь?
– Я просто поглядеть… Можно?
Рабочий улыбнулся в усы и сказал:
– Ну, гляди. Только близко не подходи и ничего не трогай, понял? Не то сразу выгоню! – потрепал по выгоревшим вихрам и, легко подняв тощего мальчишку под мышки, усадил на пустую железную бочку.
С этих пор Лёша каждый день, когда был не занят на работе, приходил в депо. Рабочие и мастера скоро к нему привыкли и, видя, что парень спокойный, не озорничает, не гнали его прочь и даже делились обедом. Лёша тоже осмелел. Пристально наблюдая за работой мастеров, он начал постигать азы их ремесла и однажды предложил помощь. В этот день он впервые почувствовал себя счастливым. Мальчишке стали поручать несложную работу, не требующую больших усилий: уж очень тощим и хилым он был на вид. Однако старшие товарищи с удивлением обнаружили, что парень хоть и худой, но жилистый и с лёгкостью ворочает огромные узлы паровозного двигателя.
– Так дело не пойдёт, – сказал однажды мастер рабочему помоложе, когда они наблюдали за Лёшиной работой. – Мы не можем его здесь задаром гонять. Хлопец вона какой тощий и из штанов давно вырос – видать, туго им с мамкой приходится.
