Многие не придают значения снам. А было время, когда цари казнили пророков за неверно истолкованный сон. И даже Зевс — царь богов — не находил себе места, если не мог разгадать видения.

Однажды после большой грозы, когда фиолетовая туча с черной бахромой, на которой Загрей катался по небу и пугал овечек своей матери, изрядно выплакалась, молодой Зевс заснул в ней, даже не сняв сандалии. Он сунул ноги во влажный край своего мягкого ложа, чувствуя, как под их тяжестью из небесного брюха вытекают последние капли. Земля внизу радовалась дождю и пряно благоухала крокусами — ведь была весна, и весь Крит от каменных ступеней Лабиринта до Рогатой бухты покрывали эти алые цветы.

Позевывая, Загрей смотрел, как девушки с наголо выбритыми синими головами торжественно ступают между цветов, словно между распустившихся капелек крови. Они готовились по очереди спуститься в подземелье, и сначала «отец богов» раздумывал, не взять ли одну из них на ложе. Но потом сон разморил его, Зевс повернулся на другой бок, натянул на себя край тучи посуше и брезгливо выпихнул ногой из своей постели последнюю молнию.

Она полетела вниз, ударилась в камень у самого Лабиринта, «ой!» воскликнули девушки, Зевс заснул.

Ему снились хорошие сны. Он быком гонялся за бритоголовыми красавицами по подземелью, а они визжали от восторга. Однако вскоре бык выскочил на посыпанную песком арену, перед ним возник молодой золотоволосый герой в кожаном фартуке. Он взмахнул двойным топором, голова быка отскочила, как у детской игрушки, и покатилась прямо на подставленное блюдо, орошая кровью лепестки белых крокусов, рассыпанные на нем.

И тут же Загрей ощутил себя длинным колосом пшеницы, отяжелевшим от зерна. Он раскачивался на ветру вместе с тысячами других колосьев в бескрайнем поле, посреди которого стояла резная кровать. Он сам выстрогал ее из ели для себя и Геро, когда она стала его женой.

На кровати спал Зевс — колос видел это со стороны. А справа подкрадывался Гефест с тонкой золотой сетью в руках, которую сковал для неверной Афродиты. Только когда хромой кузней накинул на «отца богов» неразрывные путы, Загрей понял, что в ловушке. Он не мог двинуть ни рукой ни ногой. В головах ложа молча встала Трехликая и, проследив за взглядом ее пустых глаз, Зевс увидел, как по полю к нему движется солнечный лучник. Он срезает колосья золотым серпом, и серп этот хорошо знаком Громовержцу…

От ужаса «отец богов» закричал и проснулся. Он сидел в мягкой, как орлиный пух, туче. Над головой тихо гас небосвод, расчерченный на западе алыми перьями облаков. Внизу девушки давно перестали петь, спустились к своему быку и плотно заперли двери из зеленой бронзы.

Все было спокойно. Но страшный сон не шел у Зевса из головы, ведь в руках у проныры-гиперборейца был тот самый серп, которым когда-то он, Загрей, оскопил своего отца Кроноса и положил конец его бесчинствам на земле.

Этот серп принадлежал Триедной Матери, когда она в облике Деметры в венке из спелых колосьев выходила осенью жать пшеницу. Неужели Геро сговорилась с Фебом? И отдала ему свой серп, как некогда вручила его юному Загрею? Ее глаза тогда были полны понимания, а улыбка сулила неземное блаженство. Неужели круг времени повернулся так быстро? И теперь внизу он, Зевс, а наверху солнечный лучник?

Нет, так скоро расставаться с завоеванной властью «отец богов» не собирался! Зевс пришпорил тучу и понесся на северо-восток, мимо бисером рассыпанных в вечерней воде островов к бесконечно далекой и бесконечно высокой горе, подножие которой уже скрывала ночь, а за вершину цеплялось солнце.

Геро, как и подобает доброй супруге, была дома. Она сидела у окна и пряла овечью шерсть. Руно, выходившее из-под ее пальцев, тут же становилось золотым. У ног богини суетились дактили, сматывая пряжу в сияющие клубки.

Вся комната была залита теплым светом уходящего дня. Но мирная картина не произвела на Зевса успокаивающего впечатления. Едва взглянув на дактилей, он вспомнил, что эти маленькие смешные существа возникли из пальцев левой руки Кроноса, которые в ссоре отрубила серпом богиня, досадуя на возлюбленного за лень. Еще сильнее «отец богов» задергал щекой при виде чудесных клубочков. Они предназначались для героев, служивших Великой Матери. Именно такой моток пряжи вручила длинноволосому афинянину бритая девушка с Крита, когда он спустился в Лабиринт, чтоб убить Быка.

— Приветствую тебя, супруг мой. — Геро встала и сложила пряжу.

Ее манеры были учтивы, а глаза, как и подобает, опущены долу. Но и в голосе, и в безмятежной улыбке матери Зевсу почудилась насмешка.

— Вышли своих слуг! — пророкотал он.

— Чем тебе помешали дактили? — удивилась Геро.

Звучная пощечина прервала ее речь.

— Отвечай, когда тебя спросят, женщина. — рявкнул «отец богов».

Геро слизнула капельку крови, выступившую на губе, и знаком отослала слуг. Ее забавляло поведение сына. Он все никак не мог привыкнуть к роли хозяина и на каждом шагу нуждался в подтверждении этого. «Бедные мужчины! — думала богиня. — Как коротка их жизнь! А все потому что они выдумали время. Разве не предпочтительнее сматывать его в клубок, чем знать, когда все началось и когда кончится?»

— Что тебя так встревожило, мой господин? — вслух спросила она.

— Где твой серп? — без обиняков заявил Зевс.

— На Корфу в святилище Диких Яблок.

— Разве нельзя было его уничтожить? — Загрей насупился и подозрительно уставился на мать. — Зачем ты его хранишь?

— Это не та вещь, которую можно уничтожить. — спокойно возразила Геро. — Она существует с начала мира и нужна, чтоб обрезать его конец. Есть всего несколько предметов, которые пришли к нам…

— Разве не ты ее сделала? — оборвал жену Зевс.

— Кто сделал, Тот сделал. — уклончиво ответила она. — Достаточно и того, что только я умею им пользоваться.

— Как-то раз им воспользовался я, — взгляд Загрея был тяжелым и неотступно следил за Матерью. — Никто не сказал мне, что однажды ты не вложишь серп в руку другого претендента.

Геро пожала плечами. Никто. Она во всяком случае не может такого сказать. Глупый мальчик! Он хочет обезопасить себя от неизбежного. Сделать свою власть вечной. Но ничего вечного нет на земле. Пока вращается круг, один наверху, другой — внизу. И сколько можно рвать ей сердце, прося о несбыточном?

— Чего же ты хочешь от меня? — устало спросила богиня. — Я рада услужить тебе.

Про себя она знала, что какие бы ухищрения не предпринимал ее «бедный Загрей», как бы не величал себя «отцом богов» и «царем мира», он навсегда останется бычьей кровью на блюде и ячменным зерном между жерновами Великой Матери.

— Я хочу, чтоб ты отдала мне серп. — заявил Зевс, беря с подоконника золотую гребенку для овечьей шерсти и начиная расчесывать свою великолепную бороду. После каждого движения ее тугие каштановые колечки все сильнее отливали огнем и казалось, что на лице у Загрея колышется пламя.

В этот миг Геро жалела, что она не одна из тех бритоголовых девушек, которые оставляют у себя на затылке длинную прядь, чтоб щекотать ею нос быку, играя с ним на зеленых лугах Крита. Мать чувствовала, что тонкие огненные нити свивают ее с Зевсом в один кокон.

— Серп не может надолго покидать святилище. — сказала она, чтоб прогнать наваждение. — Вещь всегда связана с местом своего изначального пребывания. Только оно может удерживать ее силу. Иначе равновесие будет нарушено… Это не игрушки, Зарей!

— Я больше не Загрей. — Зевс притянул супругу за руку. — Уже вечер. — его голос звучал властно, но Геро посмеялась в душе той мольбе, которая была написана на лице у «отца богов».

«Ты все еще боишься темноты. — подумала она. — И спать не можешь без новых сказок».

— Хорошо. — вслух сказала Трехликая. — Завтра у тебя в изголовье будет лежать серп, но смотри не обрежься.

Геро не обманула супруга. Утром она положила страшную игрушку у головах Зевса, свистом созвала дактилей и удалилась по своим делам. Ведь с тех пор, как ее заносчивый сын стал править миром, забот у Великой Матери не поубавилось, просто справляться с ними стало гораздо труднее.