— Есть другой способ показать тебе ночь. — шепнул он. — Поцелуй меня. — и прежде. чем амазонка успела возразить, сам прокусил себе губу и протянул ей на кончике длинного узкого языка рубиновую капельку крови.

— Не бойся. — выдохнул Элак, когда Бреселида, как завороженная глядя в его позеленевшие глаза, уже сглотнула подношение лесного духа. — Не бойся, хозяйка. Теперь бояться должен я.

В первую минуту Бреселида ничего не почувствовала. Она сотни раз разбивала губы и хорошо знала железистый вкус крови. У Элака он оказался чуть более кислый, чем у нее самой. Потом мир вдруг еще сильнее потемнел и разом бросился ей в лицо.

Мальчик-пан успел вовремя подхватить «амазонку» под руки, прежде чем она ткнулась головой в землю у его ног.

— Кружится? — спросил он. — Ничего. Сейчас пройдет.

Бреселида его почти не слышала. В ушах стоял звон, перед глазами расплывались радужные круги.

— Только не пугайся, когда увидишь меня таким, какой я есть на самом деле. А не таким, как кажусь днем.

С усилием тряхнув головой, Бреселида разлепила веки и снова ослепла. Свет бил от всех предметов, находившихся в лесу. От деревьев, земли, камней, спящих людей и лошадей. Он был похож на ровное прозрачное сияние, окутывавшее каждое существо вокруг и у всех отливавшее по-своему.

Звуки, доносившиеся отовсюду, были оглушительны. Мыши, рылись в опавшей листве так, словно целая армия рудокопов долбила недра горы. Птицы перепархивали с ветки на ветку с таким шумом, как будто рушилось все дерево.

Кто-то пел, кто-то шушукался и хихикал.

— Ну как?

Бреселида обернулась и увидела Элака, дергавшего ее за руку. Боги, на что он стал похож! В первый миг амазонка едва не вскрикнула. Нет, она бы не назвала его некрасивым, но… мальчик-пан совсем перестал походить на человека. Он сидел на четвереньках, как большая собака, поджав под себя косматые задние лапы с копытцами. Шерсть на них была золотистой и завивалась крупными колечками. Такая же золотая грива покрывала голову, увенчанную смешными саблевидными рожками, огибала острые лепестки ушей, спускалась через загривок на спину и образовывала в конце хвост с кисточкой. При этом лицо, шея, плечи и руки пана оставались голыми, только на груди все тот же янтарный мех, дорожкой поднимавшийся от живота, образовывал волшебный сад.

— Тебе не хватает колокольчика на шею! — рассмеялась Бреселида. — Вот это да! Теперь я знаю, кто придумал историю про золотое руно.

— Теперь ты знаешь, кому оно принадлежало на самом деле. — вздохнул Элак, поднимаясь с земли. — Медея была всего на всего колдуньей, добывшей шкуру царя леса. Если в час страсти убить Пана и содрать с него кожу, мех еще долгие годы не лишается волшебной силы.

— Поэтому ты и сказал, что теперь твоя очередь бояться?

— Когда идешь по лесу с женщиной, всего можно ожидать.

— Я давно уже не женщина.

— Молчи. — Пан прижал палец к ее губам. — Сейчас ты такая, какая должна быть. Ночь открывает наши настоящие лица.

Действительно, Бреселида чувствовала себя так, точно только что родилась. Девочка с расширенными от восхищения глазами стояла на лесной тропе, и присевший у ее ног золотой зверь, звал подругу в чащу, готовый в любую минуту броситься на звук грохочущего за камнями ручья.

У ближайшей россыпи камней что-то ярко светилось из-под земли.

— Это коса Уммы. — Элак пальцем показал на коричневато-оранжевое сияние. — Даже отрезанные женские волосы долго сохраняют свою силу. Запомни.

Вода тоже светилась. Бледно-голубым и белым. Серебристый туман брызг висел в воздухе.

— Смотри, ручейные нимфы. — сказал Элак. — Они купаются. Тихо! Тихо! Тебе туда нельзя!

Юноша удержал за руку уже готовую броситься к источнику «амазонку».

— Они разорвут тебя! Нимфы не любят женщин. — Пан продолжал сжимать похолодевшие пальцы Бреселиды, чувствуя, как ее ладонь постепенно становится влажной. — Они ревнуют нас к людям, — с легкой хрипотцой в голосе пояснил он, — И не напрасно…

Но Бреселида уже увлеклась яркой птичкой, перепархивавшей с куста на куст. Та вдруг скрылась в осоке и сразу последовал булькающий звук.

— Это баклан-водолаз, — пояснил Элак. — Днем он серый и незаметный. Ты видишь его таким, каким он сам себя считает. Забавно, правда?

Бреселида снова не ответила. В ней поселился детский восторг, и она хотела дотронуться пальцем до всего, что попадалось на глаза. Трава у воды испускала слабое голубоватое свечение. Рак, выползший на камень, отливал мокрым углем панциря. Клочья тумана свисали с веток.

Страха не было. Через несколько шагов «амазонка» увидела свою Пандору в обществе рослого Белерофонта. Кони затеяли любовную игру. Вокруг их тел пульсировал теплый оранжевый свет. С лошадей сыпались на землю искры, когда они встряхивали гривами или покусывали друг друга. Им было хорошо, но Бреселида удивилась, почему Кони не стреножены, хотя она точно помнила…

— Это я их развязал. — сказал Элак. — Идем. — он почти властно потянул спутницу за руку. — Здесь недалеко След Великана. Если окунуться в него, можно стать совсем другим. Таким, каким всю жизнь хотел и не решался.

— Я не знаю, хочу ли я стать другой. — на секунду задумалась Бреселида, но мысли, словно хоровод ночных мотыльков, упорхнули от нее в небо.

— Идем. — повторил Элак. — С воды видно небо.

И женщина, послушавшись его голоса, двинулась через прибрежный кустарник вслед за Паном. Козлоногий спутник прекрасно выбирал тропинки и шаткие камешки, по которым можно было следовать вдоль потока.

— Еще немного. — сказал Пан, хотя Бреселида его ни о чем не спрашивала. — Садись ко мне на спину.

Амазонка хотела возразить, что не устала. Ей нравилось идти, куда глаза глядят, ни о чем не думая. Но Элак подхватил всадницу под колени, и в следующую секунду она уже соприкасалась внутренней стороной ног с его золотой шерстью.

— Я хочу, чтоб ты ощутила бег Пана. — шепнул он и понесся, как ветер, под аркадой ореховых веток, испускавших зеленоватое сияние.

Через минуту его шерсть взмокла, и Бреселида почувствовала сначала покалывание, затем жжение, перешедшее в настоящий пожар. Она с силой ерзнула, и козлоногий бог понял, что пора. Он оторвался от земли и, подняв тучу брызг, обрушился вместе со своей всадницей с гребня валуна прямо в ручей.

— А вот и След Великана! Не промахнись! Слава богам, могли бы и разбиться!

Оглушенная «амазонка» не слышала его. Только теперь она поняла, что вода ледяная. Но находиться в ней было приятно. Словно Бреселиде в миг даровали новую кожу.

Рядом с ней из воды вынырнул золотой зверь. Сияющие градины влаги, как жемчуг, катились по его драгоценной шерсти. Элак прямо в воде освободил спутницу от мокрой одежды и помог доплыть до плоского валуна, лишь слегка поднимавшегося над потоком.

Деревья здесь были не такими густыми, как в чаще, и, пробиваясь сквозь их причудливые кроны, луна покрывала камень пляшущими пятнами.

Бреселида с наслаждением прижалась спиной к его гладкой поверхности, ощущая странное, противоестественное тепло, исходившее от ночного светила. Лишь ее ступни оставались в воде. Она видела, как золотой зверь подплывает к ней, как берется руками за край камня, и не чувствовала в себе сил сказать «нет».

Но в тот миг, когда тело Пана отделилось от воды, Элак исчез. Вместе с неожиданно высокой волной на Бреселиду обрушился совсем другой мужчина.

В эту ночь в Гаргиппии царю Делайсу привиделся странный сон, с которым он не стал бы обращаться к гадателям. Ему снилась сотница Бреселида, совершенно обнаженная и мокрая, возлежащая на камне посреди ручья. Она казалась такой притягательной и прекрасной, какой, конечно, не была в жизни. Ее кожа отливала молоком, волосы потемнели от воды, а на шее вздрагивали прозрачные капли.

Делайс плыл к ней, больше всего на свете жалея прижаться губами к узким рыбкам ступней, на которые набегал поток. Дыхание колом встало у него в горле, мышцы в паху свело, и огромной волной он обрушился на ее беззащитное тело, разбившись о него мириадами брызг.